"Владимир Рыбаков. Тавро " - читать интересную книгу автора

- Простите, а стакана у вас нет?
- Есть. Только ты тыкай меня, а? Так ведь проще, не правда ли?
- Правда ли.
Святослав незаметно обалдевал. Очумел он вконец, когда квартирка
наполнилась до краев песнями хора Советской армии. "Путь далек у нас с
тобою" - бил по балалайкам, иконам, лупил молоточками по черепу.
- Слушай, умоляю, поставь все, что угодно, цыганщину, Песню о Роланде",
но избавь меня от этого. Я три года в армии пел эту дурацкую песню, всю
жизнь ее слушал... иногда боялся в уборной спустить воду... - дерну - вдруг
заговорит Хрущев, Брежнев или запоют они свой "Путь далек". У нас
домохозяйки боятся утюг врубить - вдруг оттуда пропаганда слух выест, а ты
магнитофоны для этой гадости покупаешь.
- Это не пропаганда, а хорошая душевная песня. Русская песня.
Таня была явно обижена, уязвлена в своих лучших чувствах.
Мальцев взглянул на нее исподлобья, но в Тане жила-выпирала
искренность, красивая, несмотря на глупость, и он промолчал. "Будучи в
гостях, нужно пить и есть, а не оскорблять хозяев. А то, чего доброго, -
добавил мысленно Мальцев, - подумают эти русские французы, что мы все -
сплошные варвары". Он улыбнулся:
- Ладно, не будем мусолить. Мы же здесь живем в демократии, ты думаешь
одно, я - другое, а дружить все это не мешает.
Молодая женщина попыталась, но не сумела понять:
- А почему это должно мешать? О чем ты?
Мальцев не сказал, что она дура. Он вылил в себя сто пятьдесят граммов
и стал следить за их действием. Начали слабеть мышцы скул, рука потянулась к
воротнику, дернула... пуговица, выдержав, расстегнулась. Сила сигареты во
рту ослабла. Мысли, очистившись, поумнели. Во всем появилась отчетливость.
Но одновременно Таня таинственно и противоречиво стала хорошеть и
становиться родной. Мальцев погладил ее руку:
- Ты хорошая. Сколько я здесь, впервые чувствую радость. Ты свой
человек, своя... Ты понимаешь?
Она кивнула и погладила ладошкой его лицо. Он по-собачьи закрыл глаза.
Мальцев до прихода всех этих людей допил поставленную на стол бутылку
водки. Хотелось еще. Но было ли здесь привычным пойти в магазин за бутылкой?
Он не знал.
У большинства пришедших ребят были длинные волосы, подчеркивающие
беззаботность выражения лиц. Движения бесконтрольно заполняли комнаты, языки
двигались быстрее мыслей. Пришедшие с ними девицы были гораздо скромнее. Все
говорили по-русски с диким выговором. Здоровались по-русски, произносили
несколько русских слов, предложений, чтобы затем перейти, словно отдав
кому-то смутный долг, на французский язык. Они поздоровались с Мальцевым без
удивления - еще один эмигрант. Но узнав, что Мальцев был в Союзе рабочим,
заинтересовались.
Длинный парень с мордой без пятнышка заявил:
- Может, кому-то и плохо там, не спорю, но рабочему классу лучше жить в
СССР, чем при этом дерьмовом капитализме. Там хозяев нет - это факт. А здесь
рабочие медленно подыхают в ожидании пенсии, а дождавшись - живут в нищете.
Ведь правда?
Мальцев мутно, нехотя, взглянул на слишком чистое и слишком мягкое лицо
спрашивающего. Он ждал, тяжело размышляя: "Кто-нибудь должен же поставить