"Вячеслав Рыбаков. Сказка об убежище" - читать интересную книгу автора

клевету. От держав, каждая из которых объявляет себя путеводной звездой,
мы вправе ожидать безупречного поведения, а не обычных дрязг.
- Что вы подразумеваете под "безупречным поведением"? Что должна была
бы, например, предпринять Россия, чтобы вы назвали ее поведение
безупречным?
- Если бы я мог ответить на этот вопрос, я был бы гениальным
политиком, а не врачом. Вне собственной профессиональной сферы человек
имеет право лишь оценивать чужие планы, но не предлагать собственных, лишь
оценивать чужие действия, но не действовать. Иначе мир превратится в хаос.
Хаос безответственности. Я знаю одно: мне не нравится эта склока. Мне не
нравятся все склоки. Их не должно быть.
Он нырнул в автомобиль и, захлопнув дверцу, в изнеможении вздохнул.
Он видел: они разочарованы. Наверное, им казалось, что он ничего им не
сказал. Ничего конкретного. А конкретность для них - кого насиловать. Вы
же ничего не поняли, так оставьте меня в покое!.. и будьте прокляты.


- Боже правый, каким вздором занимаются эти болтуны!
Барон отшвырнул газету. Приподнял стоявшую на блюдце рюмку и сделал
третий глоток. Вздор, вздор, думал барон, накручивая на двузубую вилку
очередную посапывающую устрицу а-ля тринидад. Все решает человек. Только
человек. Если человек нормален - системы не важны, он справляется сам. А
если люди не в состоянии избежать шизофрении, не поможет ни строй, ни
социальное обеспечение, потому что мир в целом сорвался с цепи... Барон
брезгливо оттопырил нижнюю губу, и на нее внезапно упала пахучая, терпкая
капля соуса с устрицы. Барон улыбнулся и положил скользкое неуловимое
тельце в рот. Доброта...
Как мало я могу успеть...
Сегодня он отказал в записи на прием восемнадцати просителям. Каждый
час расписан до января...
Всякий отказ был мукой для барона. Барон мог жить лишь помогая,
облегчая людям их участь в беспощадной и бессмысленной круговерти жизни.
Но даже его сил иногда не хватало. И он вынужден был отказывать, казня
себя, зная, что губит этим обратившегося к нему человека, и не имея
другого выхода. Какое им дело до моей усталости, думал он. Им нужна
помощь. И правы они - они, не я. Всегда - не я...
Сабина не пришла, и барон ощутил странное, болезненное облегчение.
Вместо Сабины с ним было лишь ее стереофото - оно стояло на
противоположном конце столика, там, где барон, если был один, всегда
ставил чье-то фото, чтобы прикрыть никому, кроме него, не видимые,
затертые пятна на столике - следы яда. Здесь, в милом саду, давно-давно он
услышал впервые: "Змея!.."
С тех пор, глупо надеясь на чудо, на возвращение, он приходил сюда
каждый вечер и медленно, долго ужинал, украдкой взглядывая по сторонам. Но
вместо нее всегда приходили другие, любые. Простите, мсье, здесь свободно?
И ему казалось, что это все-таки она, тоже она, и он влюблялся
исступленно, самозабвенно, слепо...
Он взглянул на фото. Сабина была прекрасна. Я обманул ее, в сотый раз
подумал барон. Меня нельзя любить так преданно, так нежно, видит бог, я не
заслужил, я преступник... Он с усилием проглотил устрицу.