"Вячеслав Рыбаков. Сказка об убежище" - читать интересную книгу автора

высокою волнующеюся травою, а в голубом небе, быстро обгоняя машину
барона, плыл неправдоподобно гигантский сверкающий лайнер, выруливая к
Орли...


- ...и не думайте ни о чем. Очнитесь!
Пациент открыл глаза. Секунду его лицо оставалось бессмысленным и
размягченным, затем вновь обрело живое напряжение.
- Можете встать и идти, - устало сказал барон. - Нам осталось два
сеанса.
- Благодарю вас, профессор, - пациент рывком поднялся, раскланялся. -
От всей души... от всей души! Я чувствую, как возвращаюсь к жизни...
- Да-да, так и должно быть, - ответил барон, отвернувшись.
Пациент, пятясь, вышел.
Барон с трудом встал, ноги дрожали. В горле колыхалась тошнота. День
кончен, еще один чужой, отчаянный день. Удивительно, как приходится
заставлять себя, настойчиво приучать поутру ко всему этому бреду... всякий
раз надеясь, что, быть может, сегодня лопнет наконец едкая, жгучая броня
неприятия, несовпадения, отгородившая его от мира, и удастся почувствовать
себя легко и непринужденно, как в замке...
Но нет.
Барон подошел к окну, раскинутому во всю стену белого кабинета.
Стекло иссек дождь, капли стекали изломчатыми потоками, и город тонул в
сизой дождливой дымке. Барон бездумно закурил, вглядываясь в дрожащий
дождь. Потом вдруг очнулся, с изумлением уставился на длинный хрусткий
цилиндрик, источающий белое зловоние. Отшвырнул с отвращением. Снова
взглянул в окно. Смутно блестящие, как алебарды, крыши тянулись к реке, к
теряющемуся в тумане розовому Ситэ. Вдали угадывались султаны дыма. Неужто
церковники опять жгут кого-то на площади Де Голля? Барон прижался лбом к
холодному стеклу. Нет, это всего лишь заводы, всегда заводы... Его
знобило. Он вернулся к столу, бесцельно потрогал лежащие там странные,
непонятные предметы. А ведь он недавно пользовался ими, какие-то четверть
часа назад... Боже. Сегодня придет облегчение, напомнил он себе, но даже
эта мысль не в силах была утешить. Придет - надолго ли? А через несколько
дней или недель все сначала - ошибка, исступление, раскаяние, пытка
совестью... и новое убийство. Барон уже не верил в победу. Жизнь шла по
кошмарному, роковому кругу, из него не было выхода и в него не было входа,
ничто свежее, жаркое не в состоянии оказывалось проникнуть внутрь, в
циклически бьющийся, замкнутый мир. Барон стал вспоминать Сабину,
вспоминать с самого начала, с того мгновения, когда она подошла к его
столику в милом саду и, как все, спросила: "Простите, мсье, здесь
свободно?" Слезы раскаяния подступали к глазам барона, он снова задыхался.
Судорожный свет резал глаза, барон вырвал факелы из подставок и швырнул в
стоявший в углу замшелый чан с водой. Щелкнул выключатель, лампы угасли,
кабинет погрузился в сумрак. Вечер. Скоро ночь. Скоро кобра проколет
мыльный пузырь блаженства, радужную, но бесплотную иллюзию, которую барон
умел создавать, если ее хотели, но наполнить настоящим не мог никогда -
ибо в их зверином мире он сам был ненастоящим. Женщина вскинется, ощутив
нежданную боль. Улыбка счастья и благодарности, нестерпимая, ужасная,
слетит наконец с ее лица, и вновь прозвучит отчаянный крик, полный ужаса и