"Натан Рыбак. Переяславская рада (Роман)" - читать интересную книгу автора

- Дайте им, пан сенатор, понять, что кто из них владеет маетностями,
тот при них и останется, и чернь будет у них в полном подчинении и
послушенстве. Втолкуйте им это, а особенно присмотритесь к писарю
Выговскому.
- Еще что?
Канцлер потер виски. Много дел скопилось сегодня. Но сенатор Кисель
всегда был желанным собеседником. Канцлеру хотелось сказать сенатору
что-нибудь приятное.
- Ласкаю себя надеждой, что миссия ваша будет удачна и
самоотверженное странствие в пасть льва умножит ваши заслуги перед королем
и Речью Посполитой.
Адам Кисель поклонился. Он был готов сделать все для Речи Посполитой
и ее панства. Шляхетные люди, дворяне, независимо от веры, всегда поймут
друг друга.
- Князь Вишневецкий изволил сказать нынче о своих потерях. Должен
заметить, пан канцлер, меня самого Хмель и его голота пустили по миру.
Хлопы ограбили мой палац в Белых Репках, управителя - верного и почтенного
сотника Чумаченка - повесили, всю скотину, лошадей, всю живность разобрали
по дворам. Но что значат эти потери, если хлопы со своим Хмелем зарятся на
большее?!
Адам Кисель говорил с достоинством, не спеша, взвешивал каждое слово.
- Не ведаю, выпустят ли меня живым казаки, а тем паче, и чернь, но
льщу себя надеждой, что и на сей раз, как и всегда бывало, перессорятся
казацкие полковники за булаву, за маетности, не поделят награбленного, а
чернь, увидев, что ими обманута, сама, как домашний вол, подставит шею
свою под ярмо...


...Но когда двадцатого января комиссары польского посольства
переправились через Случь и затем въехали в пределы Киевского воеводства,
Адам Кисель убедился, что напрасно думал так.
Невесела и опасна была поездка королевских комиссаров. Ехал Адам
Кисель по земле, с давних пор принадлежавшей ему. Всего год назад в любом
селе кланялись пану Киселю до земли, ломали шапки, ловили край кунтуша,
целовали, покорно работали три, а то и все пять дней в неделю на панских
полях, во-время и исправно платили подати. Мирными и покорными были
посполитые в его поместьях. Кто бы мог подумать о бунте? Теперь, вспоминая
об этом, Адам Кисель наполнялся ненавистью ко всем этим дерзким и наглым
хлопам, которые с независимым видом поглядывали на посольские сани, на
оробелый конвой из наемных солдат. Невыносимо унизительно было в каждом
местечке показывать гетманским сторожевым отрядам королевскую грамоту,
доказывать, убеждать, просить и все время дрожать за собственную жизнь.
Паны комиссары, казалось, ослепли. Делали вид: <Ничего не замечаем,
ничего не слышим>. Иначе как стерпеть, как примириться? Как не выхватить
саблю из ножен и не снести с плеч хлопскую голову, в которой зашумел этот
проклятый Хмель? Прикидывались незрячими и глухими.
У Адама Киселя была еще надежда: улестить зверя - так называл он
мысленно Хмельницкого - обещаниями. Может быть, когда получит в руки
булаву, клейноды и грамоту королевскую, смягчится его каменное сердце.
Хорошо бы еще было наладить связь с Сильвестром Коссовым. Истинно святой