"Илья Рясной. Скованные намертво" - читать интересную книгу автора

на часы. Будильник все равно скоро должен был прозвенеть. Забираться в
постель не имело смысла. Он помочил лицо холодной водой, встряхнулся.
Начинался очередной рабочий день. И ничто не говорило о том, что он станет
менее сумасшедшим, чем предыдущие и будущие рабочие дни. Он привык жить в
сумасшедшем доме. Привык мчаться вперед, высунув язык, как борзая за
зайцами.
Он умылся, сделал зарядку - привычно потягал пудовую и двухпудовую
гири, поколотил о боксерский мешок. С утра нельзя давать большую нагрузку
- вредно для здоровья. Когда выдавался свободный вечер, он устраивал себе
тренировку по всем правилам - с пробежкой, с тяганием тяжестей, иногда
заглядывал в культуристский зал или в динамовскую секцию самбо, где возил
по ковру соперников, с удовольствием отмечая, что пока еще кое-что может и
звание мастера спорта носит не зря. Где-то раз в месяц появлялся в тесном
спортзале в Колобовском переулке, где тренировались бойцы отряда милиции
специального назначения - там спарринги были иные, жесткие, боевые, и тут
Аверин тоже ощущал себя достаточно уверенно. Но такие вечера в последнее
время выдавались не слишком часто.
Он позавтракал, наказал Пушинке вести себя пристойно и собрался
отправиться на работу, как прозвенел дверной звонок. Аверин посмотрел в
глазок. И распахнул дверь.
- Здорово, Слава.
- Привет, Егорыч, - кивнул Аверин. - Заходи.
Егорыч шагнул в прихожую.
- У тебя пивка не найдется?
- Есть бутылка. Чего с утра?
- Вчера перебрали с ребятами.
Егорыч внешне походил на профессора - худое интеллигентное лицо,
сильные очки, мягкий говор. Его правильная литературная речь время от
времени разбавлялась не менее литературным матом. Но профессором он не
был. Имел звание лишь старшего научного сотрудника, кандидата наук в
какой-то физико-химии, да и то в прошлом. В институте деньги перестали
платить. Теперь Егорыч чинил машины в своем гараже - благо руки золотые, -
зарабатывал на этом немного из-за патологического неумения торговаться и
набивать цену, пил в меру, уважал пивко, на чем сошелся с Авериным. Он
слыл квартирным философом, сильно помешанным на политике, притом не один
десяток лет. В застойные времена зачитывался Александром Солженицыным и
Львом Копелевым, часами клял на кухнях с друзьями советскую власть. С
приходом демократов постепенно перекочевал сначала к центристам, потом к
христиан-демократам и окончательно прикипел душой к "Трудовой России" и
либерально-демократической партии Жириновского. Теперь посещал все митинги
и мечтал о тех временах, когда "этим дерьмократам устроим кузькину мать".
- Смотри, чего наше "телявививиденье" вчера показало. Сванидзе видел?
- Не видел... Егорыч, ну их всех знаешь к какой матери. Держи свое
пиво. Где моя машина?
- Ты заездил своего мустанга до крайности, Слава. Так нельзя... Если
кто его и поставит на колеса, только я.
- Уже месяц слышу.
- Через три дня будет.
- Годится.
- Кота завел? - Егорыч посмотрел на Пушинку.