"Гелий Рябов. Мертвые мухи зла " - читать интересную книгу автора

Начала собираться толпа, послышались крики: "А чего их за народные деньги
кормить! Прямо и принародно порешить!"
- Граждане, товарищи! - закричал из автомобиля пухловатый с усиками, и
Ильюхин узнал Голощекина. - Революция, товарищи, это прежде всего
гуманность и еще раз гуманность к поверженному врагу!
- А чего это за мудреное слово? - насмешливо выкрикнула женщина лет
тридцати в рабочей одежде. - Не мудри, Шая!
- Точно, Шая! - поддержал с хохотком молодой мастеровой. - Ты с нами
по-русски давай, а не на своем тарабарском, или там каком?
- Это он на своем наречии царя спасает! - закричали в толпе. - Ты,
Шая, хучь и комиссар, а продался!
Голощекин выскочил из автомобиля, рванул рукоять маузера:
- Чрезвычайка! Чего вы смотрите? Вы чего этой контрреволюционной массе
позволяете антисемитизм разводить?!
Чекисты в кожанках двинулись на толпу, та попятилась.
- Р-рра-зой-дисссь... - зычно выкрикнул Голощекин.
""Шая..." - ухмыльнулся Ильюхин. - Хоть засмейся..." Между тем
прибывшие уже выходили и, поводя плечами, переминаясь с ноги на ногу,
делали какую-то странную гимнастику - после долгой скованности, должно
быть. Царь был заметен, и его Ильюхин сразу узнал. Разве что тогда, на
"Диане", выглядел он и бодрее, и моложе. Теперь же, уставший, с явными
мешками под глазами, в серой солдатской шинели без погон и ремня, он
производил даже не жалкое, а, скорее, жалистное впечатление. И царица была
мятая, старая, медлительная. Но вот... кто же это, кто? У Ильюхина вдруг
замерло сердце и покатилось сначала в пятки, а потом и дальше, на мостовую,
под ноги толпе. Высокая, стройная, широкой кости (эта кость в любой одежде
проступает невозбранно), с длинной шеей и удивительно красиво посаженной
головой с достаточно тщательно сделанной прической, выступающей из-под
легкомысленной шляпки (это рассмотрел особенно хорошо!), и светлыми, широко
расставленными глазами, плечами, будто у бюста из музея (а что? бывали и в
оных) - она была так щемяще хороша, так замучена, так беззащитна, что
Ильюхин сразу ощутил спазм и острое желание не то заплакать, не то
разрыдаться по-настоящему, а потом броситься к ней со всех ног и сказать:
"Ничего не бойся. Потому что я отдам за тебя жизнь - если что. И даже
просто так - если велишь".
- Граждане Романовы могут пройти в дом, - донеслось до Ильюхина; он
проводил взглядом Николая, Александру и их дочь, потом понаблюдал, как
скрываются в воротах слуги с чемоданами и узлами, и решил было уходить -
пусть осядут, умнутся, а там видно будет, как вдруг некто в защитной
гимнастерке, шароварах такого же цвета, с казачьей шашкой на боку помахал
рукой и крикнул:
- Эй, товарищ!
Ильюхин ткнул себя пальцем в грудь, как бы спрашивая: меня ли? И тогда
незнакомец улыбнулся и кивнул. Подойдя к воротам, Ильюхин разглядел лицо
этого странного полувоенного: стрижка короткая, светло-русый, усики
тщательно подстрижены и выглядят вполне по-офицерски.
- Ильюхин? А я - Александр Авдеев. Ты, значит, Сергей?
- Так точно. Ну, будем знакомы?
- И не только. - Авдеев повернул голову в сторону парадного, и Ильюхин
вдруг заметил, что "Саша" уже далеко не молод. Лет сорока, самое малое...