"Гелий Рябов. Конь бледный еврея Бейлиса " - читать интересную книгу автора

столкнувшись с обвинением евреев в неуживчивости, агрессивности и даже
преступлениях против христиан (в те годы, а также и в сравнительно давние
случились две скорбные истории: евреев обвинили в уничтожении христианских
детей в Саратове1 и Велиже2), почел за благо отторгнуть еврейских мальчиков
от хедера, проповедующего Талмуд и Тору, и дать если уж и не совсем
русское, то российское образование - во всяком случае.
...Именно так стали Евдокимовы дворянами (из городских мещан). Что же
касается приверженности внука Охранному - и здесь были свои резоны: окончив
Императорский Санкт-Петербургский университет по юридическому, вдумчивый
Женя отверг испытанный путь частного или присяжного поверенного и даже
судебного деятеля и решил ступить на острие: в Охранную полицию. Дело было
новое, и по примеру деда Евгений Анатольевич жаждал обрести ласку Государя.
Нет, о титуле, конечно же, не мечтал, но прогреметь на ниве, прозвенеть и
оставить след - это полагал вполне реальным. И хотя амбиции скрывал -
нет-нет они выходили наружу и становились достоянием сотоварищей. Эти
амбиции, как, впрочем, умная приверженность делу и яркие способности,
обратили на себя внимание начальства (о феноменальной его памяти Владимир
Алексеевич сказал так, для прикрытия основного мотива и по неизбывной
жандармской привычке все и вся на всякий случай затемнять). Впрочем,
мелькнула мыслишка у проницательного Евдокимова: его персона истребована
именно в связи с деятельностью предка на ниве еврейского просвещения. Но
мысль эту Евгений Анатольевич сразу же отогнал - откуда, с чего? Ровным
счетом никаких оснований...
...Ночью Евдокимов проснулся от непонятного беспокойства и решил
прогуляться. Торопливо одевшись, вышел на улицу. Неярко горели газовые
фонари, их накрывала легкая метель, опустевшая набережная криво уходила к
заснеженной, стылой Неве. Над нею мело, пурга гасила синеватое пламя, город
выглядел невсамделишно, призрачно, словно огромная декорация. Что ж, жизнь
резко изменилась, завтра утром - в матерь городов русских, только вот
зачем? Чего желает проницательное начальство на самом деле, о чем печется?
И почему запрещено обращаться к общей и Охранной полиции? В чем тут дело? И
каким образом, ничего не зная, можно выявить в полумиллионном городе
какую-то неведомую крамолу, преступление, о котором надлежащие власти даже
и близко не осведомлены? "Значит, - рассуждал Евгений Анатольевич, скорбя
умом и сердцем, - должно случиться нечто для власти неприемлемое. Только
вот- для всей ли власти?" От этой неправдоподобной мысли Евдокимов даже
рассмеялся: разве бывает власть "вся" или "не вся"? Власть есть власть...
- Зарапортовался ты, друг сердечный... - грустно произнес вслух, -
завиральные это все идеи... - остановился у ажурного парапета, вглядываясь
в осколки льда и скованную поверхность воды. - В Думе и Государственном
совете идет смертельная борьба. Значительная часть членов Совета и
депутатов желала бы остановить реформы Столыпина. Чтобы это сделать -
надобно нечто из ряда вон! Должно случиться такое невероятное событие,
которое самые прогрессивные умы смутит и повернет вспять, в желанное многим
прошлое, когда газеты писали только то, что приказывали, власть Монарха не
была ограничена Манифестом 17 октября, а деятельность революционных партий,
даже если она и не связывалась с изменением существующего строя, - все
равно подвергалась беспощадному полицейскому прессингу...
Кто-то хочет вернуть былое, очень хочет... Эти имена известны: Петр
Николаевич Дурново, старый деятель судебного ведомства и Министерства