"Евгений Рябчиков. Мой друг Никита Карацупа " - читать интересную книгу автораодежду, скупыми, заученными движениями аккуратно положил на табуретку брюки,
гимнастерку и лег на койку. - Отдыхать! - приказал он мне. - Обязательно отдыхать! - И сразу уснул. Я. забрался под одеяло, но уснуть не мог. Рядом лежал волновавший мое воображение следопыт, и я разглядывал его мужественное лицо. Светловолосый, с хорошо вылепленным лбом, правильным овалом лица, он сладко причмокивал во сне, чуть похрапывал и казался простым и милым деревенским парнем. Чернобровый боец, дежурный по заставе, заметив, что я не сплю, сел ко мне на койку. - Снимать Ингуса будете? Это вполне правильно. Только вы на самого Никиту в смысле рассказов не очень надейтесь: буркнет два слова - и весь сказ. Меня тут приспособили к стенной газете заставы, я уж просил Карацупу: "Напиши, друг, в газетку про опыт свой". А он мне: "Рано еще про опыт говорить". А в общем-то Никита - парень хоть куда, товарищ добрый и службист хороший. Что же касаемо молчания, тут осуждать его не стоит: жизнь была тяжелая у парня, лиха много видел. Сирота, беспризорничал, потом батрачил... Усталость, обилие впечатлений взяли свое: я уснул. А около часа ночи вскочил с койки: мне показалось, что на заставе объявлена тревога. Задыхаясь, спеша и волнуясь, я натягивал брюки, накручивал на ноги портянки. - Спокойнее, спокойнее, - услышал я ровный голос Карацупы. - Нет тревоги, дорогой товарищ. Дежурный разбудил - идем в наряд. А теперь сними-ка сапоги. Эх... - вздохнул следопыт. - Разве так наматывают портянки? Посмотри! Карацупа разулся, сел на край койки и ловко завертел в воздухе портянкой. Проверив, как я обулся, он сунул мне ладонь за пояс и велел - Успех операции начинается в казарме, - с неожиданной словоохотливостью сказал Карацупа. - Плохо обуешься - ноги собьешь. Мелочей нет у нас. Кому, может, ерундой покажется, мелочью - поесть или не поесть перед выходом в наряд. А от этого станется, что плохо будешь ночью видеть. Так я начал свою службу на границе под командованием следопыта Никиты Карацупы. Не сразу, но и я стал понимать тайны следов и передо мной открылся мир неслышимых звуков. Это так важно - увидеть своими глазами, как, опустившись на землю и приложив к ней ухо, Карацупа чутко улавливал далекие шаги, разбирался в сонме звуков, как жестами объяснялся он с Ингусом - своим четвероногим другом и верным помощником, и овчарка, похожая на волка, мгновенно выполняла приказы своего хозяина. Я учился видеть невидимое, замечать обломанную ветку, примятые стебли трав и выяснять, кто же прошел: человек? Зверь? Птица? И во всех случаях учителем был Карацупа. Я видел его в деле, в той боевой повседневности, которая требовала от пограничников бдительности, готовности к бою. Оказывается, Никита Карацупа мог толково и просто объяснять и вести обстоятельный разговор, если считал его нужным и полезным. Я понемногу постигал пограничную науку, ходил в наряды, но ничего из ряда вон выходящего не случалось. Однажды нас снова среди ночи поднял голос дежурного. Карацупа первым вышел из казармы. Вскоре мы были в кабинете начальника заставы. Выстроив в шеренгу бойцов, Карацупа отрапортовал Усанову: - Наряд готов к выходу на границу. По едва заметной тропе, проложенной в кустарниках, мы пошли от заставы |
|
|