"Подарок наблюдающим диковинки городов и чудеса путешествий" - читать интересную книгу автора (Ибн Баттута)

ибн БаттутаПодарок наблюдающим диковинки городов и чудеса путешествий.

Публикация 1841 г.[1]

Путешествие шейха Ибн-Батуты в Золотую Орду, в половине XIV века

Доныне знали мы только путешествия Европейцев к Монголам, начиная с Плано-Карпини — вот, если не ошибаемся, первый, сделавшийся нам известным, письменный памятник путешествия, совершенного в Монгольскую Орду жителем Востока, мусульманином, теологом и писателем восточным. Любопытность его умножается обстоятельствами, при которых совершено было путешествие. Абу-Абдалла-Мугаммед Ибн-Абдалла эль-Лавати, вообще называемый Ибн-Батута, уроженец Тангера Африканского, влекомый желанием видеть отдаленные страны и изучить нравы и обычаи народов, отправился из родины в 725 году эгиры (1321 году от Р. X.), проехал в Египет северною Африкою, посетил Сирию, Персию, Аравию, Малую Азию, Крым, Золотую Орду, Бухарию, Индию, Цейлан, Суматру, Яву, Китай (куда посылан был послом от Деглийского Двора), и на обратном пути обозрел Испанию и внутреннюю Африку до Томбукто. В 1353 году возвратился он на родину, принятый везде с почестью, удостоенный милостей и привета при всех посещенных им Дворах, с мудростью опыта и огромным описанием всего виденного им. Книга Ибн-Батуты нам остается неизвестною, и мы знаем ее только по двум сокращениям земляков его, Ибн-Даези эль-Кельби и Ибн-Феталлаха эль-Бейлуни. Бурхардт первый вывез их в Европу. Козегартен и Апетц издали их сокращенно, а в 1829 году напечатан в Лондоне полный перевод их г-м Ли (The Travels of Ibn-Batuta, translates by Samuel Lee, in 4, XVIII и 243 стр.). Из сего перевода передаем читателям нашим любопытное извлечение — путешествие Ибн-Батуты в Золотую Орду, описание того грозного Двора Ханского, куда с трепетом являлись тогда наши Князья, и приволжских и южных стран России за 500 лет до нашего времени. — В Орде царствовал тогда роскошный, гордый, кровожадный и прихотливый Узбек, сын Тохты, наследовавший престол отцовский в 1313 году, в умерший в 1341 году. Перед его суд смиренно являлась Петр Митрополит, Михаил, Димитрий, Александр Тверские, Георгий и Иоанн Калита Московские; он изрек смерть Михаилу, Димитрию, Александру, Иоанну Рязанскому, Феодору Стародубскому. Орда только что приняла тогда исламизм. Поэты громко славили Великого Узбека. Папа льстил ему в своих грамотах. Дочь Императора Греческого была его супругою, и многие ханы принимали потом имя его вместо титула, называясь Узбеками. Быстрое падение Орды следовало за роскошным и своевластным Узбековым царствованием.

***

…Отсюда отправился я в Сануб, обширный город, принадлежащий правителю Кастамунии, Сулейману Бадшану, и пробыл там некоторое время. Оставя сие место, переплыл я морем в город эль-Кирам (Крым), много потерпевши опасностей в пути. Наконец прибыли мы в гавань эль-Кираш, принадлежащую к пустынной стране Кипчацкой (Kifjak). Степи ее покрыты зеленью и плодоносны, но только нет на них ни дерев, ни лесов, ни холмов. Обитатели жгут траву. Путешествуют по сей степи в телегах называемых араба. Пространство степи будет на полгода пути, и половина ее принадлежит Султану Мугаммеду-Узбеку Хану, а другая неверным. Я взял себе арабу, для переезда из гавани Кирашской до Эль-Кафы, города принадлежащего Мугаммеду-Узбеку. Большая часть жителей христиане, живущие под его покровительством. Отсюда приехал я в город Эль-Кирам, один из огромнейших и прекраснейших, какие принадлежат Султану Мугаммеду-Узбеку Хану. Потом отправился я на арабе в город Эль-Сарай, местопребывание Мугаммеда-Узбека. Трава на степях служит здесь пищею многочисленным стадам. Если кто украдет у другого овцу, или барана, обязан, по уличении, отдать девять штук за одну, а не то берут у хищника детей, или когда их нет, отдают его самого в рабство.

После многих дней пути, достиг я Азака, городка на морском берегу. Тут живет эмир Султана Мугаммеда; он принял нас весьма ласково. Отсюда отправился я в эль-Маджар, большой и богатый город: турецкие женщины здесь весьма уважаются, особливо жены благородных и ханов, ибо они весьма благодетельны; ходят без покрывал.

Потом поехал я в табор Султана, который был тогда на месте, называемом Биш-Таг (пять гор) и вскоре достиг орды (urdu) его, или лагеря первого числа рамадана. Там увидели мы целый движущийся город, с улицами, домов, мечетями и кухнями; по повелению Султана Мугаммеда, мгновенно все останавливается на том месте, где он велит. Султан Узбек весьма могущ, обладает великою властью и страшен неверным. Он один из семи великих царей в мире, которые суть: Султан Западный, Султан Египта и Сирии, Султан обоих Ираков, Султан Турков, Узбек, Султан Туркистана и Мавара-эль-Нагара, Султан Индии и Султан Китая.

Есть у него обычай, после молитвы в пятницу, восседать под шатром, который называют золотое седалище, богато украшенным. Тут посредине трон, покрытый серебряными досками, которые позолочены и украшены драгоценными каменьями. Султан сидит на троне. Четыре жены его находятся по правую руку, а другие по левую, сидя также на тронах. За ним стоят два его сына, по обе стороны, и перед ним сидит дочь его. Когда входит которая либо из жен, Султан встает и ведет ее к месту ее седелища; потом приходят великие эмиры, седелища которых по правую и по левую сторону, далее от трона. Перед Султаном стоят князья, его племянники, братья и родня. Далее от них, ко входу, помещаются дети великих эмиров, а за ними главные начальники войск. Народ допускается по званиям, и после привета властителю своему, каждый выходит и садится поодаль от шатра. Перед вечернею молитвою, главная жена Султана выходит первая, за нею другие, сопровождаемые прекрасными рабынями, садятся в колесницы, и удаляются, сопровождаемые всадниками и красивыми мамелюками. В один из таких дней представили меня Султану. Он принял меня весьма милостиво, и потом прислал мне несколько баранов, коня, и кожаный мешок с кумысом (kimiz), который делается из кобыльего молока, и считается здесь отличным напитком.

Жены Султана живут в великом уважении. У каждой свое особое жилище, свои прислужники и рабыни. Когда Султан хочет посетить которую либо из них, то посылает известить ее, и для приема его делают большие приготовления. Одна из Султанш дочь Такфура, Императора Константинопольского. Я посетил всех Султанш, и тогда только был принят Султаном. Таков здесь обычай, и нарушение его почитается величайшею неучтивостью.

Наслышавшись о городе Булгаре, я пожелал его видеть и поверить рассказы о чрезвычайной краткости его ночей в одно время года, и обратно дней в другое время. От султанского табора до Булгара около десяти дней пути. Я просил Султана дать мне проводника, и он милостиво согласился. Действительно, я видел в Булгаре, что, когда там прочитают молитву захождения солнечного в месяце рамадане, уже наступает время вечерней молитвы, и так далее, и наоборот в другое время. Я пробыл в Булгаре три дня, и возвратился к Султану.

В Булгаре рассказывали мне о земле мрака, и возбудили было большое желание посетить ее. Расстояния до нее сорок дней езды, но меня уговорили не ездить, представляя опасности и бесполезность путешествия. Слышал я, что ездят туда на маленьких санях, запряженных собаками, ибо дороги покрыты льдом, по которому скользит человеческая нога и конское копыто, и только собаки могут держаться. Купцы отправляются туда, запасаясь пищею, питьем и дровами, ибо нет там ни дерев, ни каменьев, ни домов. Путеводителем бывает опытная собака, которую ценят иногда в 1000 динаров. К ее шее привязывают санки, и три собаки помогают ей везти их. Другие санки следуют за первыми. Проводники погоняют собак, и когда старшая остановится, все они останавливаются, Тут поскорее спешат кормить собак, ибо иначе они взбесятся и разбегутся, а путешественники без них погибнут. Приехавши в землю мрака, купцы кладут товар свой в известные места, и на другой день находят там, вместо него, соболей, горностаев и других зверей. Если они довольны обменом, то забирают товар, а не то оставляют его, и потом находят прибавку к нему, или свой товар на прежнем его месте, в знак несогласия. Таким образом торгуют они, с народом или с духами, никому неизвестно, ибо покупателей своих не видит из них никто и никогда.

Я воротился в табор султанский 28-го рамадана, и отправился потом за Султаном до Астрахани, одного из подвластных ему городов. Он стоит на берегу реки Этель, одной из величайших рек в мире. Здесь Султан проводит холодное время года, и когда реки здесь замерзнут, пути Султана и место его пребывания устилают сеном.

Когда Султан прибыл в Астрахань, одна из жен его, дочь Императора Константинопольского, беременная, просила у него позволения посетить отца своего, на что Султан согласился. Я осмелился просить разрешения следовать за нею, желая видеть Константинополь; сначала мне отказали. Когда я объяснил, что хочу быть в свите Султанши, без всякого отличия, позволение было дано. Султан подарил мне 1500 динаров, почетное платье и несколько лошадей. Каждая из жен его подарила мне по серебряному слитку, что называется у них эль-сувам, и также одарили меня все сыновья и дочери Султана.

Таким образом, 10-го шаваля отправился я в путь с султанскою супругою, по имени Байлун, дочерью Императора Константинопольского. Султан провожал ее до первой станции, и воротился оттуда домой. Пять тысяч, сопровождали Султаншу, в том числе было пятьсот всадников, не считая рабынь и прислужников. Мы прибыли сначала в Укак, город порядочный, но там было нам весьма холодно. Отсюда до Эль-Сарая десять дней пути. В одном дне пути отсюда находятся Русские Горы, где живут Русские, христиане, народ с рыжими волосами и голубыми глазами, весьма хитрый и коварный. У них есть серебряные рудники, и из их земли получаются сувамы, или слитки серебра. После десяти дней пути от сего места, приехали мы в Судак, город в Кипчацкой Степи, на морском берегу, а потом в город Баба-Салтук. Здесь последнее место, принадлежащее Туркам, и от него до областей румских восемнадцать дней пути, из коих восемь дней надобно ехать по необитаемой и безводной степи, но путешествуя в холодное время, воды с собою мы не везли.

При вступлении в сию степь, представился я Султанше, желая засвидетельствовать ей мое почтение. Она ласково приняла и одарила меня. Мне дали пятнадцать лошадей. Потом приехали мы в Матули, первое место, принадлежащее Руму. Отсюда до Константинополя двадцать два дня езды. Здесь встретили нас женщины, прислужницы, и войско, посланные от отца Султанши, когда он услышал о приезде дочери. Отсюда в Константинополь поехали мы уже на лошадях и мулах, по неудобству дорог, и только Султанша ехала в своей повозке. С Султаншею отправилась отсюда только ее свита, а эмир супруга ее, с войском, остался в Матули, и я оставил тут моих провожатых и повозку.

У Султанши была дорожная мечеть, которую ставили на каждой станции, и она в ней молилась, но в Матули мечеть была брошена, умолкли голоса моэззинов, и на обеде Султанши появилось вино; мне сказывали, будто она ела даже свинину; по крайней мере, на молитву она и свита ее не являлись более, и только турецкие рабыни ее приходили молиться с нами, с тех пор, как мы вступили в землю неверных. Мне, впрочем, приказано было воздавать всякое уважение. Когда остановились мы за день пути от Константинополя, младший брат Султанши выехал к ней навстречу, с 5,000 вооруженных всадников, и как младший, встретил сестру, стоя на ногах. Другой брат явился потом с 10,000 всадников. Когда приблизились мы к Константинополю, обитатели его, мужчины, женщины, дети, в нарядных платьях, толпами встретили нас. Сам Император и супруга его, с множеством придворных, выехали встретить дочь; теснота и давка была ужасная. Султанша вышла из повозки, поклонилась низко отцу и матери, и поцеловала землю в знак почтения.

Мы прибыли в Константинополь около захождения солнца. В знак радости, так сильно звонили в колокола, что воздух наполнился звоном их. Нас не пустили во дворец без позволения Императора, но дочь его тотчас выпросила позволение, особливо мне. Нас поместили после того в доме подле ее жилища, и каждый вечер и каждое утро приносили нам пищу. Император дал нам охранную грамоту, с позволением обозревать его столицу. На четвертый день представили меня самому Императору Такфуру (Андронику), сыну Георгия, который был еще при мне жив, но удалился от мира, сделался монахом и передал царство своему сыну. При пятом входе во дворец осмотрели меня, нет ли со мною какого оружия; такому осмотру подвергаются все, кто хочет видеть Императора. Подобный обычай есть у Царей Индийских. Я был введен и униженно отдал мое почтение. Император сидел на троне, с женою своею и Султаншею дочерью, а сыновья его стояли за троном. Меня ласково приняли, и расспрашивали о моих путешествиях, об Иерусалиме, храме Воскресения, яслях Иисуса, Вифлееме и городе Авраама (Геброне), а так же о Дамаске, Египте, Ираке и Румской Области, на что все я отвечал прилично. Жид был моим переводчиком. Император весьма удивлялся моим рассказам, и сказал сыну своему: «Прикажи обходиться с ним почтительно, и дай ему охранную грамоту.» Он прислал мне потом почетное платье, богато убранного коня и свой собственный зонтик, что почитается знаком покровительства. Я просил дать мне особого провожатого, для осмотра города. Мое желание исполнили, и несколько дней ходил я везде, осматривая все редкости. Самая большая церковь здесь Агиа-Софиа, но я видел ее только снаружи, ибо перед дверьми ее находится крест, и каждый приходящий обязан целовать его, а без того не пустят в церковь. Говорил мне, что сию церковь основал Асаф, сын Варахия и племянник Соломона. Церквей, монастырей и других мест богослужения в Константинополе столько, что им нет числа.

Когда Турки, сопровождавшие нашу Султаншу, увидели, что она явно исповедует Веру отцов своих, и желает остаться с родителем надолго, то просила позволения ехать восвояси, что им и было позволено. Султанша всех одарила и снабдила стражею для проезда. Мне вручили от нее 300 динаров и 2,000 диргамов монетою, шерстяное и бумажное платья и несколько коней от ее родителя. Я возвратился в Матули, где ждали меня товарищи, и где была моя повозка, пробывши в Константинополе месяц и шесть дней. Мы ехали в повозках до самой Астрахани, где оставил я Султана Мугаммеда-Узбека-Хана. Но он уже переселился тогда в эль-Сарай куда я и отправился. Когда меня представили к нему, он расспрашивал о бытности моей в Константинополе и Императоре, и велел мне возвратить все мои дорожные издержки; таков у него обычай. Эль-Сарай город прекрасный и весьма огромный. Главою ученых считается здесь ученый имам Ноэман-Оддин эль-Ховарезми; я видел его. Он весьма добр, гордо обходится с Султаном, но смиренно с простыми людьми. Султан посещает его каждую пятницу, садится перед ним и весьма его ласкает, но имам никогда не изменяет с ним сурового обхождения.

Отсюда поехал я в Ховарезм, через степь, простирающуюся на сорок дней пути, где весьма мало воды и травы. Тут ездят в повозках, запряженных верблюдами. Через десять дней прибыли мы в Сарайчик (Sarai Juk), лежащий на острове большой реки, именуемой Улу-су (великая река). Здесь мост в роде багдадского. После поспешной трехдневной езды отсюда, достиг я Ховарезма, обширного и многолюдного турецкого города, подвластного Султану Узбеку, именем коего управляет в нем эмир. Жители весьма ласковы к чужеземцам, набожны и щедры на подаяние в мечети.

За сим городом течет Гигон, одна из четырех райских рек. Подобно Этелю, она замерзает месяцев на пять, и тогда по ней ездят и ходят. Здесь гробница шейха Наим-Оддина Великого, знаменитого святого (она устроена в прежней келье его), и ученого мужа Джар-Ахла эль-Замахшари (Замахшар местечко, в четырех днях пути от Ховарезма). Главная секта здесь Кадариты, но они скрывают свою ересь, ибо Султан Узбек Сунни.

Есть в Ховарезме дыни, с которыми, кроме бухарских, никакие не сравнятся; они лучше испаганских; корни у них зеленые, а внутренность красная. Их режут на части, сушат, как фиги, и посылают в Индию и Китай, где считаются они величайшим лакомством.

Отправясь в Бухару, после семнадцати дней пути по песчаной и необитаемой степи, прибыл я в эль-Кат, а потом в Вабкану, небольшие городки. От второго до Бухары один переезд. Бухара главный город областей гигонских. Но он совершенно разорен Татарами, и я не нашел в нем ни одного ученого мужа.

Говорят, что Чингис-Хан (Jengis-Khan), пришедший с Татарами в земли исламизма и опустошивший их, был кузнец в Хоте (Khota). Он был умен, силен и дороден; любил собирать и угощать народ, и через то сделался его главою. С помощью своего войска завоевал он Хоту, Китай, Хашак, Кашгар и Малик. После жестоких битв с Джалал-Оддином Санжаром, сыном Шаха Ховарезмского и сильным владыкою Ховарезма, Хорасана и Мавара-эль-Нагара, завладел он его землями, разорил Бухару, Самарканд и эль-Тармид, перерезал в них жителей, забравши в плен только молодых, и совершенно опустошил всю страну. Он перешел потом Гигон, завладел Хорасаном и Ираком, всюду разоряя города и убивая жителей, и наконец погиб, оставя наследство сыну своему, Гулаку, который взял Багдад, умертвил Калифа эль-Мостаазема, из рода Аббасов, и прошел в Сирию, где божественное Провидение положило конец его поприщу; разбитый египетскою армиею, он попался в плен. Говорят, что при нападении Татар на Ирак, погибло там не менее 24,000 ученых людей, и остались только один из ученейших мужей иракских, Нур-Оддин Ибн-эль-Заджай и его племянник, убежавшие в Мекку, о чем сам Нур-Оддин сказывал потом Абд-Алле Ибн-Рашанду, а тот пересказал речи его шейху Ибн-эль-Гаджи, который передал их сократителю истории Ибн-Джаззи эль-Кельби, записавшему слышанное.

Из Бухары поехал я в лагерь Султана Ала-Оддина-Тармаширина, через Нихшаб, родину святого шейха Абу-Тураба эль-Нахшаби. Султан сей, властитель Мавара-эль-Нагара, всегда славился своим войском и правосудием. Земли его находятся между четырьмя великими державами, Индиею, Китаем, Ираком и Турками Султана Узбека; все они посылают к нему подарки, дают ему почетное место и оказывают большое уважение. Он наследовал царство после брата своего, Джагатая, бывшего неверным, и царствовавшего после старшего брата Кобака, также неверного; впрочем Кобак уважал веру Мугаммедан. Говорят, что однажды разговаривал он с ученым проповедником Бадр-Оддином эль-Майдани и сказал ему: «Ты говоришь, что в Коране все написано?» — Да — отвечал Бадр-Оддин. — «Покажи мне в нем мое имя!» Бадр-Оддин тотчас развернул книгу и прочел имя его в словах начала 82-й главы. Изумленный Султан отвечал только: Бахши, бахши (хорошо, хорошо)! Несколько дней пробыл я в лагере, или орде (urdu) Тармаширина. Услышав однажды, что Султан находится в мечети, пошел я туда, и по окончании молитвы, изъявил ему мое почтение. Он позвал меня потом в свой шатер, обласкал, спрашивал о Мекке, Медине, Иерусалиме, Дамаске, Египте, и царе Ирака и Персии. За ответы мои удостоил он меня большим почетом. Здесь видел я, что однажды народ собрался в мечеть на молитву. Султан прислал сказать, чтобы начинали, а он немного промешкает. «Что прикажет читать Султан: молитвы или Тармаширин?» спросил шейх Гасам-Оддин эль-Яги. Велено было начать молитвы. Султан пришел потом тихо, сел подле шейха, дружески говорил с ним, и обратясь ко мне, сказал: «Когда возвратишься в отчизну, скажи, что ты видел Персидского Шейха и Турецкого Султана, сидевших рядом.» — Шейх не берет однако ж от Султана никаких даров, и питается только тем, что достанет работою рук своих. Все любят и уважают Султана. Он подарил мне на дорогу 700 динаров.

Тармаширин, о котором я упомянул, есть собрание законов предка султанского, Чингис-Хана, названное им эль-Ягак, «запрещение». Не только подданные не смеют нарушать его, но если бы сам Султан нарушил, то в день праздника эль-Тана, вельможи и чиновники могут собраться к нему, уличить его в нарушении, свести с трона и заменить другим потомком Чингис-Хана. При мне сей обычай уничтожен Султаном, но вскоре после моего отъезда, его привели в исполнение: Султан был низвергнут и убит.

Отсюда посетил я Самарканд, обширный, прекрасный город. Тут гробница Котама, сына Аббасова, замученного при взятии города. Потом прибыл я в Насаф, отчизну Абу-Джафара эль-Насафи, и в Тирмид, отчизну Абу-Исы-Мугаммеда эль-Тирмиди, сочинителя Джамиа эль-Кибира, город большой и прекрасный, где много дерев и воды. Здесь перебрались мы через Гигон в Хорасан, и после полуторых суток пути по необитаемой и песчаной степи, прибыли в Балх, безлюдный и лежащий в развалинах доныне, после нападения Чингис-Хана. Мечеть его была обширнейшая и прекраснейшая в мире. Столпы в ней были огромные и удивительные. Чингис-Хан изломал три столпа, слышавши, будто под ними зарыто сокровище, однако ж ничего не нашли. Повесть о сокровище ходила в народе такая, что будто один из халифов, оскорбясь поступками жителей Балха, велел собрать с них тяжкую пеню. Жена правителя Балха просила принять от нее в подарок халифу платье, столь богато убранное драгоценными каменьями, что оно далеко превосходило сумму пени. Удивленный ее великодушием, халиф сказал: «Ей не превзойти меня в щедрости!» отослал к ней платье обратно и отложил сбор пени. «Не надену платья, которое, кроме моего мужа, видел хоть один мужчина», отвечала жена правителя, велела распороть платье, продать, и на вырученные деньги построила богатейшую мечеть. Но целая треть денег осталась после постройки, и строительница велела зарыть ее под одним из столпов мечети, сберегая для поправки здания. Чингис-Хан слышал сию историю, изломал столпы, и как уже сказал я, ничего не нашел. — Здесь гробница праведника Акаша Ибн-Мозина эль-Сагаби, который, по словам Атара, допущен в рай, не отдавая Пророку отчета в делах своих.

От Балха, через семь дней пути, достиг я гор Кугистана, где небольшие селения и много келий благочестивых людей, удалившихся от света. Затем прибыл я в Берат, самый обширный город Хорасанский. Со времени нашествия Чингис-Хана, из четырех главных городов хорасанских, только два, Герат и Низабур, обитаемы, а другие два, Балх и Мерав, лежат пусты в развалинах.

Здесь Ибн-Батута вступает уже в Индию. Он проехал через Джам и Тус, (где умер и был погребен Халиф Гарун Аль-Рашид. В той же мечети, где была его гробница, находился гроб святого шейха эль-Риза; поклонники секты Алиевой, целуя гроб эль-Риза, ругались гробу Халифа, потому что он был Суннийской Веры). Потом Ибн-Батута был в Сарахе и Заве, где видел изувера Гайдара, основателя секты факиров Гайдаритов; в Низабуре, малом Дамаске, где жил у благочестивого шейха Котб-Оддина; в Бастаме, Кундуге, Баглане, Барване, откуда переехал через снежные горы Инду-Куш и Башай. Здесь видел он пустынника Ата-Эвлиа, уверявшего, что ему уже 350 лет от роду; в Гизне осмотрел он гробницу грозного победителя Индии, Султана Махмута; в Кабуле видел племена горных Афганцев и гору Соломонову, с которой, по преданию, смотрел Соломон на Индию, и предрек ей рабство. По дороге к Кирмашу, Ибн-Батута едва не погиб от афганских разбойников. В Шиш-Нагаре кончились владения турецких государей. Степь на пятнадцать дней пути отделяет их от Нанд-джаба, или слияния пяти рек, границы Индии, куда прибыл Ибн-Батута в начале могаррама 734 года эгиры (1332 г. от Р. X.). Отсюда надобно было ему просить письменно позволения от властителя Индии вступить в его землю. Получив позволение, Ибн-Батута отправился через Мултан и Багор в Дегли, где принятый милостиво Султаном, поступил он в службу его, и получил звание судьи. Вскоре немилость Султана едва не довела его до смерти. Ибн-Батута удалился в пустыню, жилище начальника факиров, «божественного и благочестивого шейха, святого феникса во святых», раздавши все свое имение факирам. Вскоре опять он был принят в милость и почет; и отправлен послом в Китай, странствовал по южным морям, был в Яве, Цейлане, Суматре, и в 1347 г. оставил Индию, усердно помолился в Мекке, и отправился на родину, уверясь, что «нет земли в мире лучше родной земли», и повторяя слова поэта о своем Тангере:

Ask me my proof; why in the west Countries you find the sweetest, best? Tis this: Hense rides the full orbed moon, And hither hastes the sun at noon.