"Салман Рушди. Флорентийская чародейка" - читать интересную книгу автора

всеобщему изумлению, возник красивейший и благозвучнейший язык - язык
поэзии.
Смуглокожий правитель Кучх-Нахина был строен и очень молод. Его
лишенное усов, ободранное лицо заливала кровь. Он опустился на колени перед
Акбаром и замер в ожидании рокового удара.
- История повторяется, - еле выговорил он. - Семьдесят лет назад твой
дед убил моего.
- Наш дед, - молвил Акбар, привычно употребляя множественное число
первого лица (сейчас было не время экспериментировать - еще не хватало,
чтобы свидетелем эксперимента стало это ничтожество!) - был варваром,
который умел говорить, как поэт. Мы же, напротив, поэт с варварским прошлым
и со своей, присущей варвару, ратной долей, но она внушает нам отвращение.
Это как раз доказывает, что история не знает повторений: она движется
вперед, и человек меняется тоже.
- Странно слышать такое от палача, - тихо произнес юный правитель, -
хотя что толку спорить, когда перед тобой сама Смерть.
- Да, твой час пробил, - холодно согласился император. - Но прежде чем
умереть, скажи честно: каким тебе видится рай - там, по ту сторону занавеса?
Князь поднял обезображенное лицо и взглянул прямо в глаза Акбару:
- В раю "почитание" и "несогласие" не противоречат друг другу.
Всевышний не тиран. В обители Господа каждый свободно может выражать свои
мысли, это способ почитания.
"Щенок, зазнайка, воображает, что умнее всех", - с раздражением подумал
Акбар, но слова князька нашли отклик в его душе.
- Обещаем построить особый храм для такого рода почитания, - сказал он
и с возгласом "Аллах акбар!", что могло означать "Аллах велик" или же "Акбар
Всемогущий", отрубил жалкому прыщу его наглую, несговорчивую и и миг ставшую
абсолютно никчемной голову.
После убийства князька, как всегда в подобных случаях, Акбара посетил
знакомый демон одиночества. Всякий раз, когда кто-нибудь смел говорить с ним
как с равным, Акбар впадал в бешенство. Он понимал, что это нехорошо: гнев
правителя - его недостаток, гневливый правитель все одно что ошибающийся
бог. Одно из главных противоречий его натуры в том и заключалось, что он,
будучи не только философствующим и плачущим убийцей, но еще и эгоцентриком,
привыкшим к раболепию и лести, тем не менее тосковал по совсем иному миру,
такому, где он мог бы встретить равного себе, родственную душу, брата по
разуму, человека, с которым можно было бы делиться мыслями, обмениваться
знаниями, испытывая и даря радость общения; он мечтал о таком устройстве
мира, при котором можно было бы одержать над противником верх не посредством
кровавой расправы, но способом более приятным, хотя и требующим напряжения
всех умственных сил, - то есть в ходе диспута. Существует ли такой
миропорядок и можно ли найти к нему дорогу? - спрашивал себя император.
Существует ли на свете равный ему человек? Может статься, убитый князек с
отодранными усами как раз и был тем самым человеком. Неужто он сейчас убил
единственного, кто мог бы сделаться его задушевным другом? Под влиянием
выпитого вина мысли Акбара становились все более сбивчивыми и
сентиментальными, и на глаза навернулись пьяные слезы. Какой путь избрать,
чтобы добиться желаемого - стать по-настоящему Акбаром?
Говорить было не с кем. Своего личного слугу, глухого Бхактирама
Джайна, он прогнал прочь, чтобы никто не мешал ему пить. Глухой слуга хорош