"Вениамин Семенович Рудов. Вьюга " - читать интересную книгу автора

- Ведь вы, врачи, обязаны были добиться, чтобы Ахметку поместили в
спецбольницу для челюстных, а не он, простой солдат.
- Делать ему нечего было, вот и писал во все концы.
- Прости, Петр, я не хочу обидеть тебя. От обиды на душе веселее не
станет. Но Сеня не от безделья писал, ты несправедлив. У него это шло от
душевной потребности творить людям добро. Он Ахметку очень жалел, мужество в
нем поддерживал, если выражаться высоким штилем.
- Какое там мужество. Ты, как всегда, что-то гиперболизируешь. О каком
мужестве ты говоришь, Олечка, при чем оно?
Ольга Фадеевна трудно вздохнула:
- Вы, мужчины, все принимаете в двух измерениях: это - хорошо, то -
плохо. Для вас середины не существует. А знал ли ты, муженек мой любезный,
уважаемый подполковник медицинской службы, что Насибулин вешался, что Семен
из петли его вынул? В ту самую ночь после столкновения с Вацурой?
- Впервые слышу. А ты знала об этом?
- Разумеется.
- И молчала?
- Семен просил. Он-то и заставил себя подняться, потому что опасался,
как бы Ахмет чего не сотворил с собой.
Петр Януарьевич притворно вздохнул, развел руки в стороны - дескать,
вот они какие женщины!
- А что еще ты приберегла, Олечка? - спросил он, прищурившись. -
Выкладывай заодно остальное.
- Было бы что.


Рассказ второй

С тех пор как он стал "ходячим", его только и видели на подоконнике
палаты с книгой в руках. Собственно, книгу он лишь поддерживал на коленях
левой рукой, правую же, взятую в гипс, держал на отлете, будто защищал свое
место от посягательств других. Окно выходило в жиденький парк, но наступил
май, и буйно зазеленевшая листва скрыла черные пни тополей, срубленных еще
недавно хозяйничавшими в поселке оккупантами, заполнила пустоты в поредевших
аллеях, сейчас пронизанных ярким солнцем; с высоты третьего этажа, с
подоконника, окрашенного белой эмалью, как с наблюдательного пункта,
просматривался парк, квартал разбитых домишек, речка в пологих берегах,
взорванная пристань по ту сторону реки, дальний лес.
На лес и на речку Семен мог смотреть часами. Они напоминали ему о доме,
о родной стороне на Оршанщине, где тоже вокруг темнели леса и поблизости
дома, буквально в нескольких минутах ходьбы, протекал Днепр, только пристань
была значительно солиднее, хотя ее, очевидно, тоже взорвали фашисты, как
эту.
После долгих недель неподвижности Семена тянуло вниз, на волю, но там,
во всех уголках парка и на аллеях, празднично посыпанных желтым песком,
толклись люди в застиранных больничных халатах, слышались смех, говор, пахло
махрой. А Семену крайне необходимо было уединение - тренировал руку,
перебарывая нестерпимую боль и... запреты врача.