"Вениамин Семенович Рудов. Вьюга " - читать интересную книгу автора

с учета, но, как водится, до времени ему об этом не объявляли.


- Вы бы посмотрели, как он обрадовался! - Ольга Фадеевна просияла
лицом. - Не ходил, летал, узнав, что выписывают. Как-то ухитрился за два дня
до получения документов забрать свою одежонку. Нагладился, навел блеск на
свои регалии. - Ольга Фадеевна сочла нужным уточнить: - Был у него орден
Красной Звезды и три медали. Солдат не шибко-то баловали орденами.
- И нас, врачей, - не особо.
- Вы - другое дело. Не ровня солдату. В общем, начистился, нагладился
Семен, не узнать парня. Статный, высокий. Форма ему очень шла. Ну, как для
нее родился. Женя, та прямо с ума по нему сходила.
- Оставь Женю в покое.
- А что плохого я сказала о ней?
- Будь добра, Олюшка!.. - Он произнес это чересчур эмоционально,
сопроводив слова резким жестом, словно бы отсекал дальнейший разговор о
медицинской сестре Жене Радченко, до самозабвения влюбленной в
Пустельникова. И вдруг как-то интуитивно, не поднимая глаз, почувствовал,
что причинил жене боль. - Прости, мать, ты же знаешь...
Он не договорил, что именно знает Ольга Фадеевна, она, в свою очередь,
тоже обошла молчанием эти слова. И даже попробовала смягчить его резкость.
- Хотите чаю? - спросила. - Свежего заварю. Это недолго. Пока
доскажешь, вскипит.
Она ушла. Петр Януарьевич расстроился, сокрушенно покачал головой.
- Вот так всегда: вспылю, ни за что ни про что обижу. А ведь Олюшка
добрая душа, золотой человек. - Помолчал, вздохнул. - Женя тоже любила
крепкий чай. Бывало, выберется свободная минута, и Женя тут как тут...
Впрочем, не будем Женю трогать, оставим ее в покое. Достаточно мы ее
склоняли сегодня. - Да и вам это нужно, как мне, простите, лысина. -
Похлопал себя ладошкой по залысому, изрезанному морщинами лбу. - На чем я
остановился?..


Получать документы Пустельников отказался. Прямо из канцелярии, минуя
все другие инстанции, пришел к лечащему врачу. Петр Януарьевич несколькими
минутами раньше закончил оперировать вновь поступившего, хотел после
трудного дня прилечь. И тут заявился Пустельников, остановился в дверях,
сумрачный, на себя не похожий.
- Не поеду! - гневно сказал.
- Это еще что за новости?! - Петр Януарьевич изумился не столько
словам, столько тону, каким они были сказаны. Семен Пустельников, мягкий,
обходительный, с добрым лицом и серыми, с просинью глазами, стал в гневе
неузнаваем. - Мы для вас сделали все возможное, Пустельников, - холодно,
чеканя слова, повторил врач. - Все возможное!.. И больше держать вас не
можем. Надо ехать, Пустельников.
- Я не просил меня оставлять.
- Тогда чего вы хотите?
- Зачем вы меня списали, товарищ военврач? Я же не калека. У меня
руки-ноги на месте, голова цела. А вы из меня инвалида!.. Ежели такие, как
я, негодные к воинской службе, так кто тогда годный?