"Алексей Рубан. Три дня и три ночи (Повесть) " - читать интересную книгу автора

словно прочитав мои мысли, сама затрагивает возникший у меня вопрос. "Ты
думаешь, я стерва, вначале всех посылаю, а потом мучаюсь? Может, оно и
правда, но никто почему-то не может понять, что так происходит еще и потому,
что я ищу и все никак не могу найти. Попадается все что угодно, кроме того
самого одного, и я начинаю злиться на весь свет. На них - за то, что они не
такие, какими я хочу их видеть, на себя - за то, что срываю на других свое
раздражение... Ругаюсь, истерики закатываю, кругом орут, что я дрянь
распоследняя, а жизни-то настоящей как не было, так и нет. Скучно, твою
мать..."
Да, такого я не ожидал. Нельзя, конечно, сказать, что этот монолог
кардинально изменил мое видение жизни, и все же сложно отрицать, что ей
удалось меня тронуть. Сейчас мне совершенно не хочется анализировать
сказанные слова, которые на поверку могут оказаться хорошо срежиссированным
спектаклем, и поэтому я просто поворачиваюсь и слегка обнимаю худые плечи
Блэйд. Так мы долго лежим в темноте, передаем один одному тепло своих тел, и
молчим, каждый лелея свое собственное одиночество. Потом как-то совершенно
неожиданно для себя я целую Блэйд в губы и на этот раз не получаю отказа. Мы
любим друг друга долго и самозабвенно, и есть что-то воистину мистическое в
нашем стремлении, почти полностью отрекшись от себя, доставить партнеру
удовольствие, ради которого человечество уже многие тысячи лет занимается
этим процессом. Но, когда цель оказывается достигнутой и объятия
размыкаются, я все же думаю, что очень бы хотел, проснувшись завтрашним
утром, обнаружить рядом с собой пустое место...

День третий. Побег

Несмотря на то что в городе почти полночи лил дождь, сегодня о нем
напоминают только периодически попадающиеся на пути лужи, которые приходится
все время обходить, из-за чего траектория движения превращается в какую-то
безумную кривую. Солнце все так же нещадно палит с высоты, на небе нет ни
облачка, и после пяти минут, проведенных на улице, хочется поскорее
вернуться домой, содрать одежду и до самой ночи не вылезать из ванны, полной
холодной воды. Я сижу на ступеньках здания железнодорожного вокзала, смотрю
на томящихся от жары прохожих, жду И. Ти. и ем сомнительного вида пирожок,
приобретенный в палатке напротив. Так уж вышло, что утром мне не удалось
позавтракать, и вовсе не потому, что я постеснялся напрячь Систа по поводу
кормежки. Проснувшись около одиннадцати часов, я некоторое время усиленно
соображал, где нахожусь, ну а вспомнив обо всех событиях прошлой ночи,
скривился почище, чем мой друг Трикстер от своей знаменитой зубной боли. Во
всей этой бочке
(так и хочется сказать дерьма) дегтя была лишь одна небольшая капля
меда: на кровати я находился один. По всей видимости, Блэйд успела встать
задолго до моего пробуждения и умотать куда-то по своим делам. Сей факт
несколько примирил меня с действительностью, так как теперь я уже просто не
представляю, как с ней общаться. Пускай мы и не давали друг другу никаких
обязательств, пускай связь наша была не более чем простой попыткой на время
убежать от одиночества, все равно я чувствовал бы себя крайне неуютно,
открыв глаза рядом со своей ночной любовью. Проведя в подобных размышлениях
еще с четверть часа, я в конце концов кое-как собрался и выполз из комнаты.
По дороге на кухню мне попалась Пэйшенс, как-то очень странно на меня