"Алексей Рубан. Три дня и три ночи (Повесть) " - читать интересную книгу автора

никогда не бывать союзу между ними. Таков порядок, на котором стоит
мироздание, и никому не дано его изменить. Ты же своими речами пытаешься
подорвать основы бытия и посеять смуту и хаос. Неужто ты затеваешь бунт,
метя на мое место?"
При этих словах Бог вперил взгляд своих бездонных глаз в отступника,
словно намереваясь пронзить его насквозь. Ни одно существо на всем свете не
способно было бы выдержать этот пылающий взор, но Несущий
Свет был сильнее их всех сознанием собственной правоты. Ожесточился
тогда лик Люцифера, поднялся он с колен и, выпрямившись во весь рост перед
троном, бросил в лицо тирану: "Ты не любишь никого, кроме самого себя, и нет
у тебя иного желания, чем удержать в руках свою жалкую власть!" Сказав это,
Люцифер повернулся и покинул чертог, куда ему уже никогда не суждено было
вернуться вновь. Так нарушился мир на небесах, и грянула битва, равной
которой не будет до скончания времен. Мятежные ангелы во главе с Люцифером
выступили против Божьих легионов, и вся Вселенная содрогнулась, когда в
сражении сошлись две великих армии. Долго длилась война, но слишком неравны
были силы, и настал тот час, когда поверженному Падшему
Ангелу и его сторонникам пришлось сполна вкусить всю горечь поражения.
Коварный Всевышний не забыл последней просьбы Люцифера, и, глумясь над
побежденными, низверг всех мятежников с небес, но не на землю, а в огненные
недра Ада. Но и этим не удовлетворил Бог своей неуемной жажды мести, и
потому закрыл он для чистой души
Люциферовой возлюбленной врата Рая, осудив ее на вечные скитания в мире
людей. И запретил он всем верующим называть Светоносного иначе, кроме как
Дьяволом и Сатаной, превратив борца за истину в отца всякой лжи и греха. С
той поры ничто уж не колеблет небесный престол, но хозяин его и по сей день
не может забыть о том, кто заключен в глубинах Ада, и боится Господь, чтобы
не вырвался на свободу бунтующий Дух. Люцифер же пребывает в окружении своих
соратников, разделивших судьбу предводителя, и неизбывная печаль объемлет
его. Неведомо никому, что скорбит он по своей любви, с которой ему никогда
не соединиться, и о тех, ради кого он пошел на мятеж и кто в уплату
заклеймил его имя позором".

(Я умолкаю, и воцаряется тишина, прерываемая только тиканьем часов на
полке над кроватью. Мерзко. Ну почему, почему я такой кретин, зачем я несу
перед ней всю эту чушь, давая надежду, заставляя верить в существование
каких-то чувств с моей стороны? Какого черта я вообще приехал сюда, в место,
находящееся в полутора часах езды от моего города? Нажраться случайно
обнаруженного в баре коньяка?
Почитать стихи? Получить свою положенную порцию секса? Бред, ведь то же
самое я мог бы сделать, никуда не двигаясь, с той лишь разницей, что там
меня бы окружали люди, которым я ничего не должен. Тогда что же я все-таки
делаю здесь? Привычка? Возможно. Нежелание тащиться домой в пьяном виде и,
как следствие, пугать живущих у нас в квартире родственников матери? Как
знать. Боязнь признаться себе и ей, что отношения наши зашли в тупик? А вот
это вернее всего, и от такого расклада на душе у меня становится еще более
тошно. Ну что мне стоило послать сегодня подальше столь неосторожно
встреченного именинника с его растреклятой компанией и дозвониться Лайт? И
сколько еще раз я буду опускать руки перед этим вечным "А если..."?
Тишина, одна тишина мне ответом, и рядом нет никого, кроме тебя, кто