Глава семнадцатая. Испорченные воспоминания

Вскоре после Нового года, рано вечером, Гарри, Рон и Джинни выстроились перед очагом, собираясь отправиться в «Хогварц» — министерство организовало одноразовое подключение к кружаной сети для быстрой и безопасной переброски учеников в школу. Провожала ребят одна только миссис Уэсли: мистер Уэсли, Фред, Джордж, Билл и Флер были на работе. Миссис Уэсли утопала в слезах. Впрочем, надо признать, последнее время она почти постоянно плакала; с тех самых пор, когда в рождественский вечер Перси вылетел из дома в очках, залепленных пюре из пастернака («авторство» этого подвига приписывали себе Фред, Джордж и Джинни).

— Не плачь, мам, — Джинни похлопывала по спине миссис Уэсли, рыдавшую у нее на плече. — Все нормально…

— Да, не переживай о нас, — сказал Рон, позволяя матери запечатлеть на своей щеке очень и очень влажный поцелуй, — а тем более о Перси. Он такой дебил, что не велика потеря, правда?

Миссис Уэсли расплакалась еще сильнее и обняла Гарри.

— Обещай, что будешь осторожен… не полезешь на рожон…

— А я никогда не лезу, — ответил Гарри. — Вы же меня знаете, я люблю жить тихо-спокойно.

Миссис Уэсли слезливо хихикнула и отступила назад.

— Ладно, дорогие мои, будьте умницами…

Гарри шагнул в изумрудный огонь и выкрикнул: «Хогварц!» Перед глазами мелькнули напоследок уголок кухни и мокрое лицо миссис Уэсли, а затем пламя объяло его целиком. Гарри закружило, завертело; перед ним пронесся размытый калейдоскоп чужих колдовских жилищ, но картинки исчезали раньше, чем он успевал что-либо рассмотреть. Чуть погодя движение замедлилось, и наконец резко остановилось. Гарри стоял в камине кабинета профессора Макгонаголл, которая, когда он стал перелезать через каминную решетку, на мгновение оторвалась от своей работы и сказала:

— Добрый вечер, Поттер. Постарайтесь не испачкать ковер.

— Что вы, профессор.

Гарри поправил очки и пригладил волосы. В камине тем временем показался вертящийся Рон. Подождав Джинни, все трое вышли из кабинета Макгонаголл и быстро направились в гриффиндорскую башню. По дороге Гарри выглядывал в окна. Солнце уже садилось за стенами замка, вся территория которого была укрыта снежным ковром, еще более плотным, чем в саду Пристанища. Вдалеке, перед хижиной, Огрид кормил Конькура.

— Ерунда, — уверенно произнес Рон, подходя к Толстой Тете. Она была необычно бледна и поморщилась от его громкого голоса.

— Нет, — сказала она.

— Что значит «нет»?

— Пароль сменили, — пояснила Толстая Тетя. — И умоляю тебя, не кричи.

— Нас не было, откуда нам знать…?

— Гарри! Джинни!

К ним подлетела раскрасневшаяся Гермиона в мантии, шляпе и перчатках.

— Я вернулась часа два назад, я только что от Огрида и Конь… то есть, Курокрыла, — на едином дыхании сообщила она. — Как Рождество, хорошо?

— Да, — с готовностью отозвался Рон, — довольно-таки бурно, Руфус Скрим…

— У меня для тебя кое-что есть, Гарри, — сказала Гермиона, не глядя на Рона и будто не замечая его. — Да, кстати — пароль. Воздержание.

— Точно, — слабым голосом промолвила Толстая Тетя и качнулась вперед, открывая дыру за портретом.

— Что это с ней? — спросил Гарри.

— Переусердствовала на праздники, — закатив глаза, ответила Гермиона и первой пролезла в переполненную общую гостиную. — Они с подружкой Виолеттой выпили все вино у пьяных монахов, знаете, с той картины в коридоре около кабинета заклинаний… Ладно, неважно…

Она порылась в кармане и вытащила пергаментный свиток, подписанный почерком Думбльдора.

— Отлично, — Гарри сразу развернул послание и узнал, что следующее индивидуальное занятие назначено на завтрашний вечер. — Мне столько всего надо ему рассказать — да и тебе тоже. Пойдем сядем…

Тут раздался громкий визг: «Вон-Вон!», и Лаванда Браун, выскочив неизвестно откуда, бросилась на шею Рону. Народ захихикал; Гермиона мелодично рассмеялась и сказала:

— Вон столик… ты с нами, Джинни?

— Нет, спасибо, я обещала найти Дина, — ответила Джинни без всякого энтузиазма, чего Гарри, разумеется, не мог не отметить. Рон и Лаванда стояли, сцепившись в борцовском захвате. Оставив их обниматься, Гарри повел Гермиону к свободному столику.

— А как твое Рождество?

— Нормально, — она пожала плечами. — Ничего особенного. А что было у Вон-Вона?

— Сейчас расскажу, — пообещал Гарри. — Слушай, Гермиона, а ты не могла бы…?

— Нет, не могла бы, — бесцветным голосом ответила та, — даже не проси.

— Я думал, что, может, за каникулы… ну, ты понимаешь…

— Это Толстая Тетя выпила цистерну пятисотлетнего вина, Гарри, а не я. Ну, говори, что за важные новости ты хотел сообщить?

У нее был настолько свирепый вид, что Гарри предпочел забыть о Роне и пересказал разговор Малфоя и Злея.

Когда он закончил, Гермиона немного посидела в раздумье и сказала:

— А ты не думаешь…?

— …что он притворялся, будто хочет помочь, чтобы выведать у Малфоя признаться его намерения?

— Ну… да, — кивнула Гермиона.

— Мистер Уэсли и Люпин тоже так думают, — недовольно буркнул Гарри. — Но, значит, Малфой точно затевает какую-то пакость, надеюсь, ты не станешь отрицать…

— Нет, не стану, — медленно произнесла она.

— И действует по приказу Вольдеморта, как я и говорил!

— Хм-м-м… а это имя произносилось?

Гарри нахмурился, припоминая.

— Не уверен… Злей точно сказал: «твой господин»… кто же еще?

— Не знаю, — Гермиона прикусила губу. — Может, его отец?

Она уставилась вдаль и так глубоко погрузилась в свои мысли, что даже не замечала, как Лаванда щекочет Рона.

— А как поживает Люпин?

— Не ахти, — признал Гарри и поведал о миссии Люпина и его трудностях. — Ты вообще слышала про Фенрира Уолка?

— Да! — испуганно воскликнула Гермиона. — И ты тоже, Гарри!

— Когда, на истории магии? Ты прекрасно знаешь, что я никогда не слушаю…

— Нет, нет, не на истории магии! Малфой угрожал Борджину этим самым Фенриром! Он сказал, что Уолк — старый друг их семьи и что он будет следить за Борджином!

Гарри уставился на нее, разинув рот.

— Я забыл! Но это доказывает, что Малфой — Упивающийся Смертью! Как иначе он может связываться с Уолком и отдавать распоряжения?

— Все это очень подозрительно, — выдохнула Гермиона, — если только не…

— Я тебя умоляю! — в раздражении вскричал Гарри. — Тут спорить не о чем!

— Но… все-таки не исключено, что это была пустая угроза.

— Немыслимый человек, — Гарри потряс головой. — Ладно, увидим, кто был прав… Ты, Гермиона, вместе с министерством, еще попомнишь мои слова. Да, кстати, я умудрился поссориться с Руфусом Скримжером…

Остаток вечера они провели вполне мирно, ругая министерство магии — Гермиона, как и Рон, считала невероятной наглостью с их стороны просить Гарри о помощи после прошлогодней травли.

Новый семестр начался с приятного сюрприза: наутро на доске в общей гостиной появилось большое объявление:

— ЗАНЯТИЯ ПО ТЕХНИКЕ АППАРИРОВАНИЯ

— Все, кто достиг, или достигнет до 31 августа сего года включительно, семнадцатилетия, могут пройти двенадцатинедельный курс техники аппарирования с инструктором из министерства магии.

— Просим желающих внести свою фамилию в список внизу.

— Стоимость: 12 галлеонов.

Гарри и Рон влезли в толпу около объявления и по очереди записались в список. Рон как раз вынимал перо, чтобы поставить свою фамилию под фамилией Гермионы, когда подкравшаяся сзади Лаванда закрыла ему глаза руками и пронзительно пропела:

— Угадай кто, Вон-Вон?

Гарри обернулся, увидел решительно удаляющуюся Гермиону и догнал ее, не имея ни малейшего желания оставаться с Роном и Лавандой. К его удивлению, Рон поравнялся с ними почти сразу за портретной дырой, очень недовольный и с ярко-красными ушами. Гермиона, не говоря ни слова, ускорила шаг и ушла вперед, к Невиллю.

— Значит, аппарирование, — сказал Рон. По его тону было абсолютно ясно, что обсуждать случившееся запрещается. — Повеселимся?

— Не знаю, — протянул Гарри. — Может, когда сам аппарируешь, оно и ничего, а вместе с Думбльдором мне не очень понравилось.

— А я и забыл, что ты уже аппарировал… Мне надо бы сдать экзамен сразу, — с некоторой тревогой произнес Рон. — Фред с Джорджем сдали.

— Но Чарли-то провалился?

— Да, но он больше меня, — Рон растопырил руки, как горилла, — так что по его поводу Фред и Джордж не очень-то выступали… в глаза, по крайней мере…

— А когда нужно сдавать?

— Как только исполнится семнадцать. То есть, мне — уже в марте!

— Да, но ты ведь не сможешь аппарировать здесь, в замке…

— Неважно, главное, все будут знать, что я могу, если захочу.

Предстоящие занятия волновали не только Рона. Весь день шестиклассники лишь об этом и говорили; возможность пропадать и появляться где хочешь казалась неоценимым преимуществом.

— Вот будет здорово, когда мы сможем просто… — Симус щелкнул пальцами, изображая исчезновение. — Мой двоюродный брат Фергус все время меня этим дразнит. Но ничего, я ему отомщу… не дам ни минуты покоя…

Погрузившись в счастливые видения, он слишком сильно взмахнул палочкой, и из нее вместо заданного фонтанчика чистой воды забила мощная, точно из брандспойта, струя. Ударив в потолок, она обрушилась на профессора Флитвика, и тот упал лицом вниз.

После того, как сконфуженный Симус получил от профессора Флитвика, высушившегося мановением волшебной палочки, задание много раз подряд написать: «Я колдун, а не бабуин, размахивающий дубиной», Рон сообщил ему:

— А Гарри уже аппарировал! Думб… э-э… один человек брал его с собой. Ну, знаешь, параллельное аппарирование.

— Ух ты! — шепотом воскликнул Симус. Он, Дин и Невилль приблизили головы к Гарри, чтобы выслушать его впечатления. До конца дня Гарри осаждали просьбами описать, что испытываешь при аппарировании. Узнав, насколько это неприятно, все впадали в благоговейный ужас, но ничуть не теряли энтузиазма, поэтому без десяти восемь вечера Гарри все еще терзали бесконечными расспросами. Чтобы вовремя попасть на занятие, ему пришлось соврать, что он должен срочно вернуть книгу в библиотеку.

В кабинете Думбльдора горели лампы; портреты бывших директоров и директрис мирно посапывали в своих рамах; дубльдум стоял наготове на письменном столе. Руки Думбльдора покоились по бокам чаши, правая — черная и обугленная, как всегда. Почему она не вылечивается? Гарри в сотый раз задумался над тем, откуда могла взяться настолько серьезная рана, но спрашивать не стал; Думбльдор обещал в свое время рассказать, и к тому же, Гарри хотел обсудить совсем другое. Но не успел он заговорить о Злее и Малфое, как Думбльдор спросил:

— Я слышал, в каникулы ты встречался с министром магии?

— Встречался, — подтвердил Гарри. — Он остался мной недоволен.

— Да, — вздохнул Думбльдор, — мной тоже. Однако, Гарри, нам придется пережить это несчастье и жить дальше.

Гарри хмыкнул.

— Он хотел, чтобы я всем рассказал, какие они в министерстве молодцы.

Думбльдор улыбнулся.

— Видишь ли, изначально это идея Фуджа. В конце он отчаянно пытался сохранить свой пост и хотел с тобой встретиться в надежде на поддержку…

— После всех его прошлогодних подвигов? — взвился Гарри. — После Кхембридж?

— Я говорил Корнелиусу, что ничего не выйдет, но даже с его уходом затея не умерла. Уже через пару часов после назначения Скримжер потребовал у меня встречи с тобой…

— Так вот о чем вы поспорили! — вырвалось у Гарри. — Это было в «Прорицательской».

— Что ж, иной раз и там пишут правду, — сказал Думбльдор, — пусть даже случайно. Да, мы спорили именно об этом. Итак, Руфус нашел способ до тебя добраться.

— Он обвинил меня в том, что я — «человек Думбльдора до мозга костей».

— Как грубо с его стороны.

— А я сказал, так и есть.

Думбльдор открыл рот, собираясь что-то сказать, и снова закрыл его. За спиной Гарри феникс Янгус издал тихий, нежный, мелодичный крик. Гарри вдруг увидел, что яркие голубые глаза Думбльдора увлажнились, страшно смутился и быстро уткнулся взглядом в собственные колени. Однако вскоре Думбльдор заговорил, и его голос был вполне тверд.

— Я очень тронут, Гарри.

— Скримжер хотел знать, где вы бываете, когда вас нет в школе, — сообщил Гарри своим коленям.

— Да, это вызывает его живой интерес, — Думбльдор явно повеселел, и Гарри решился поднять глаза. — Он даже установил за мной слежку. Смешно, в самом деле. Посадил мне на хвост Давлиша. Очень недобрый поступок. Как-то раз я был вынужден навести на Давлиша порчу; теперь, к величайшему сожалению, пришлось проделать это снова.

— А они так и не узнали, где вы бываете? — полюбопытствовал Гарри, рассчитывая хоть сколько-нибудь прояснить этот таинственный вопрос, но Думбльдор лишь улыбнулся и взглянул на Гарри поверх очков-полумесяцев.

— Нет, и тебе пока тоже ни к чему… А сейчас предлагаю приступить к занятию, если нет других…

— Вообще-то, есть, сэр, — сказал Гарри. — Это касается Малфоя и Злея.

— Профессора Злея, Гарри.

— Да, сэр. На вечере у Дивангарда я случайно… то есть, на самом деле, я за ними проследил…

Думбльдор выслушал Гарри с невозмутимым лицом. Какое-то время он молчал, а после изрек:

— Спасибо за сведения, Гарри, но… предлагаю тебе все забыть. Это не так уж важно.

— Не так важно? — не веря своим ушам, повторил Гарри. — Профессор, да вы понимаете…?

— Да, Гарри, феноменальные умственные способности позволили мне понять все, что ты рассказал, — резковато ответил Думбльдор. — Не исключена даже вероятность, что я понимаю несколько больше тебя. Повторюсь: я рад, что ты со мной поделился, но, позволь заверить, я не услышал ничего, о чем стоило бы беспокоиться.

Гарри молча сверлил директора возмущенным взглядом. В чем дело? Думбльдор действительно приказал Злею выяснить, что затевает Малфой, и давно знает обо всем от Злея? Или он просто притворяется, что ничуть не встревожен?

— Значит, сэр, — Гарри надеялся, что его голос звучит спокойно и вежливо, — вы по-прежнему доверяете…?

— Я, кажется, проявил достаточно терпимости, многократно отвечая на этот вопрос, — сказал Думбльдор, теперь уже без намека на терпимость. — Мой ответ неизменен.

— А как же иначе, — раздался ехидный голос; очевидно, Пиний Нигеллий только делал вид, что спит. Думбльдор не обратил на него внимания.

— Гарри, я настаиваю, чтобы мы приступили к занятиям. Нам необходимо обсудить куда более важные вещи.

Гарри одолевали мятежные мысли. Что, если он не желает менять тему, а хочет говорить о Малфое, отстаивая свою позицию? Словно прочитав его мысли, Думбльдор покачал головой.

— Ах, Гарри, Гарри, как часто это случается, даже среди лучших друзей! Каждый считает, что его мнение гораздо важнее всех остальных!

— Я не считаю ваше мнение неважным, сэр, — сухо ответил Гарри.

— Ты прав, оно очень важно, — легким тоном отозвался Думбльдор. — Но сегодня я должен показать тебе еще два воспоминания. Оба добыты с величайшим трудом, причем второе, с моей точки зрения, самое существенное из всех, что мне удалось собрать.

Гарри ничего не ответил; он все еще злился на то, что Думбльдор пренебрег его доверием, однако прекрасно понимал, чего может добиться, если продолжит спорить.

— Итак, — звеняще заговорил Думбльдор, — мы продолжаем рассказ о Томе Реддле, которого в прошлый раз оставили буквально на пороге «Хогварца». Ты, разумеется, помнишь, с каким восторгом Реддль узнал о том, что он колдун; как он отказался от моего сопровождения в поездке на Диагон-аллею и как я предупредил его, что в «Хогварце» не терпят воровства.

— Начался учебный год. Том Реддль, тихий ребенок в поношенной одежде, прибыл в школу и вместе с другими выстроился в очередь на сортировку. Его зачислили в «Слизерин» практически сразу, как только шляпа коснулась его головы, — Думбльдор взмахнул почерневшей рукой, указывая на полку над головой, где неподвижно стояла древняя шляпа-сортировщица. — Когда он узнал, что знаменитый основатель его колледжа тоже умел разговаривать со змеями, не могу сказать — возможно, в тот же вечер. Но уверен, что это еще больше обрадовало Реддля и сильно повысило его самооценку.

— Не знаю, пытался ли он пугать или удивлять соучеников своим необычным даром —до преподавателей такие слухи не доходили. Реддль не был наглым или агрессивным. Необычайно одаренный, очень красивый и к тому же сирота, он, естественно, привлекал внимание и с первых дней в школе пользовался симпатией всех учителей. Он казался спокойным, вежливым, очень хотел учиться и почти на всех производил самое благоприятное впечатление.

— А вы никому не рассказывали о вашей первой встрече в приюте? — спросил Гарри.

— Нет. Реддль не выказывал ни малейшего раскаяния, но я не исключал, что он стыдится былых грехов и хочет начать жизнь с чистого листа. Я решил дать ему шанс.

Думбльдор замолчал и вопросительно посмотрел на Гарри. Тот открыл рот, собираясь заговорить. Вот вам, пожалуйста: вопреки здравому смыслу Думбльдор готов проявить снисхождение ко всякому негодяю! Но затем Гарри кое-что вспомнил.

— Но вы не доверяли ему по-настоящему, да? Он сам говорил… Реддль, который вышел из дневника… «Думбльдор никогда не любил меня так, как все остальные учителя».

— Ну, скажем… не безоговорочно, — ответил Думбльдор. — Как ты помнишь, я решил последить за ним. Но, признаюсь, вначале мало что узнал. Том был очень насторожен, видимо, понимая, что в эйфории от осознания своей истинной сущности слишком со мной разоткровенничался. Он старался больше ничего не выдавать, однако не мог забрать обратно ни своих слов, ни рассказа миссис Коул. Впрочем, ему хватало ума не пытаться меня очаровать, как он это проделывал со многими моими коллегами.

— За годы обучения он собрал вокруг себя группу преданных товарищей; называю их так за неимением лучшего определения — как я уже заметил, Реддль не питал теплых чувств ни к одному из них. Их компания обладала зловещим, но притягательным шармом. Это было пестрое собрание; к Реддлю тянулись слабые, искавшие защиты; амбициозные, надеявшиеся разделить его славу; агрессивные, нуждавшиеся в лидере, способном научить высшей, утонченной жестокости. Иными словами, подобие его нынешней гвардии; действительно, после «Хогварца» некоторые стали первыми Упивающимися Смертью.

— Реддль жестко их контролировал, и они никогда не совершали злодеяний открыто, однако те семь лет в «Хогварце» отмечены многочисленными неприятными инцидентами, хотя причастность окружения Реддля никогда не удавалось установить. Самым серьезным преступлением было, разумеется, открытие Комнаты секретов, которое привело к смерти девочки. Как ты знаешь, в этом ошибочно обвиняли Огрида.

— Я собрал совсем немного сведений о Реддле в «Хогварце», — сказал Думбльдор, положив сморщенную руку на дубльдум. — Мало кто был готов поделиться воспоминаниями; люди слишком боялись. Все, что я знаю, добыто уже после того, как он закончил «Хогварц», ценой многих усилий. Кого-то я разговорил хитростью, что-то почерпнул из старых записей, что-то узнал из допросов свидетелей, как муглов, так и колдунов.

— Те, кого я сумел упросить что-нибудь рассказать, поведали, что Реддль был одержим вопросом, кто его родители. Вполне объяснимо, конечно; он вырос в приюте и, естественно, хотел знать почему. Он тщетно искал Тома Реддля-старшего на табличках в трофейной, изучал списки старост в школьных архивах и даже штудировал учебники колдовской истории. В конце концов ему пришлось смириться и признать, что его отец никогда не переступал порог «Хогварца». Думаю, именно тогда он отрекся от своего имени, назвался лордом Вольдемортом и занялся поисками прежде презираемой семьи матери — которая, с его точки зрения, не могла быть ведьмой, если поддалась столь постыдной человеческой слабости, как смерть.

— В приюте ему сообщили, что отца его матери звали Марволо; на это и приходилось опираться. Реддль упорно просматривал книги древних колдовских фамилий, и наконец узнал о существовании потомков Слизерина. На шестнадцатом году жизни, летом, он покинул приют, куда возвращался ежегодно, и отправился на поиски своих родственников, Монстеров. А теперь, Гарри, если ты встанешь…

Думбльдор поднялся из-за стола, и Гарри увидел у него в руках хрустальный пузырек с клубящимися перламутровыми воспоминаниями.

— Мне очень повезло, что я это достал, — сказал Думбльдор, выливая поблескивающую субстанцию в дубльдум. — После ты все поймешь. Ну что, поехали?

Гарри шагнул к чаше и послушно наклонился. Его лицо коснулось поверхности воспоминаний; он привычно полетел в пустоту и вскоре опустился на грязный каменный пол. Кругом была почти полная темнота.

Ему понадобилось несколько секунд, чтобы узнать это место; Думбльдор успел приземлиться рядом. В доме Монстеров царило невообразимое запустение; Гарри никогда не видел подобного. С потолка свисал толстый слой паутины; пол покрывала пленка жирной пыли; на столе вперемежку с чешуйчатой от грязи посудой лежала заплесневелая, гниющая еда. Единственным источником света служил огарок, стоявший у ног мужчины с настолько длинными волосами и бородой, что они полностью закрывали его глаза и рот. Мужчина сидел в кресле у камина, как-то странно обмякнув; Гарри даже показалось, что он мертв. Но тут раздался громкий стук в дверь, и человек, вздрогнув, проснулся. Он угрожающе воздел волшебную палочку правой рукой и короткий нож — левой.

Дверь заскрипела, отворилась. На пороге, держа старинную лампу, стоял юноша, которого Гарри сразу узнал: высокий, бледный, темноволосый и очень красивый подросток Том Реддль.

Вольдеморт медленно обвел глазами лачугу и остановил взгляд на человеке в кресле. Несколько секунд они смотрели друг на друга, затем мужчина неверным движением поднялся, свалив пустые бутылки, которые теснились у его ног. Бутылки зазвенели и покатились по полу.

— ТЫ! — взревел он. — ТЫ!

И пьяно пошел на Реддля, выставив вперед палочку и нож.

— Стой.

Это было сказано на змееязе. Человек уткнулся в стол, опрокинув на пол замшелые кастрюли, и уставился на Реддля. Воцарилось молчание, в продолжение которого хозяин и гость меряли друг друга глазами. Первым заговорил мужчина.

— Ты умеешь так говорить?

— Да, умею, — ответил Реддль и вошел в дом. Дверь сама захлопнулась за ним. Гарри невольно, хоть и с досадой, восхитился — Вольдеморт явно ничего не боялся. Его лицо выражало лишь отвращение и, пожалуй, разочарование.

— Где Марволо? — спросил он.

— Умер, — последовал ответ. — Уже давно, не знал?

Реддль нахмурился.

— А ты кто?

— Я Морфин, не знал?

— Сын Марволо?

— Конечно, а кто ж?

Морфин откинул спутанные патлы с грязного лица, чтобы получше рассмотреть Реддля, и Гарри заметил на его правой руке кольцо Марволо с черным камнем.

— Я думал, ты тот мугл, — прошептал Морфин. — Ты прям копия.

— Какой мугл? — выпалил Реддль.

— Который охмурил мою сестрицу и живет там, в большом доме, — Морфин неожиданно плюнул под ноги гостю. — Ты совсем как он. Реддль. Но он же ведь, наверно, постарел? Он, как подумаешь, старше тебя…

Морфин стоял с оторопелым видом и слегка покачивался, цепляясь за стол для поддержки.

— Он вернулся, ясно? — глупо прибавил он.

Вольдеморт не сводил глаз с Морфина, словно оценивая про себя его возможности. Сейчас он придвинулся ближе и уточнил:

— Реддль вернулся?

— Ага, бросил ее, и поделом, будет знать, как выходить замуж за мразь! — Морфин опять плюнул на пол. — Да еще и обокрала нас до побега! Где медальон, а, где медальон Слизерина?

Вольдеморт молчал. Морфин быстро довел себя до исступления; он размахивал ножом и кричал:

— Обесчестила нас, маленькая шлюшка! А ты кто такой? Приперся тут и расспрашивает! Все забыто, ясно? Давно забыто…

Он пошатнулся и случайно отвел глаза. Вольдеморт метнулся вперед. В тот же миг на дом упала очень странная тьма; она загасила лампу Вольдеморта и свечу Морфина, растворила все вокруг…

Пальцы Думбльдора плотно сомкнулись на руке Гарри; они воспарили и быстро вернулись в настоящее. После кромешной темноты мягкий золотой свет в кабинете Думбльдора буквально ослепил Гарри.

— Это все? — сразу спросил он. — Что случилось, почему так потемнело?

— Потому что дальше Морфин ничего не помнил, — ответил Думбльдор, жестом приглашая Гарри сесть. — Утром он очнулся на полу, один. Кольцо Марволо исчезло.

— Тем временем, по главной улице деревни Малый Висельтон бежала служанка. Она кричала, что в гостиной большого дома лежат три тела: Том Реддль-старший, его мать и отец.

— Власти муглов были в полном недоумении. Насколько я знаю, им до сих пор неизвестно, как умерли Реддли: Авада Кедавра не оставляет видимых повреждений… за единственным исключением, которое я сейчас вижу перед собой, — Думбльдор кивнул на шрам Гарри. — Зато в министерстве магии сразу поняли, что это колдовское убийство. Кроме того, они знали, что по другую сторону долины живет муглоненавистник, отсидевший в тюрьме за нападение на одного из погибших.

— Министерство нанесло визит Морфину. Его не пришлось допрашивать, не понадобились ни признавалиум, ни легалименция. Он признался в преступлении сразу и сообщил такие подробности, которые мог знать только убийца. Он заявил, что гордится своим поступком, что много лет ждал подходящего случая. Потом безропотно отдал палочку — как сразу выяснилось, орудие убийства — и без борьбы отправился в Азкабан. Его беспокоило только то, что исчезло кольцо отца. «Я его потерял, он убьет меня», — твердил Морфин конвоирам. — «Я потерял его кольцо, он меня убьет». Очевидно, это были его последние слова в жизни. Остаток дней он провел в Азкабане, оплакивая потерю наследства Марволо, и похоронен около тюрьмы рядом с другими несчастными, кто угас в ее стенах.

— Значит, Вольдеморт украл палочку Морфина и воспользовался ею? — спросил Гарри и сел чуть прямее.

— Именно, — подтвердил Думбльдор. — У нас нет воспоминаний, которые бы это доказывали, но, думаю, можно с уверенностью утверждать, что так и было. Вольдеморт наложил заморочное заклятие на своего дядю, забрал его палочку и пошел через долину к «большому дому». Там он убил мугла, бросившего его ведьму-мать, а заодно своих бабушку и дедушку, истребив тем самым ненадежный род Реддлей и отомстив отцу, который никогда его не хотел. Затем он вернулся в лачугу Монстеров, с помощью хитроумного волшебства поместил в сознание дяди ложные воспоминания, положил палочку рядом с его бесчувственным телом, забрал перстень и скрылся.

— А Морфин так и не понял, что он никого не убивал?

— Нет, — покачал головой Думбльдор. — Как я сказал, он дал полное признание и очень собой гордился.

— Но одновременно у него было и это, настоящее, воспоминание!

— Да, но чтобы его выудить, понадобилась довольно сложная легалименция, — сказал Думбльдор. — А зачем кому-то проникать глубоко в сознание Морфина, если он признался в преступлении? Но мне удалось добиться свидания с Морфином в последние недели его жизни; к тому времени я уже начал собирать сведения о прошлом Вольдеморта. Я насилу извлек настоящее воспоминание и, увидев, что оно содержит, попытался вызволить Морфина из Азкабана. Увы, он умер раньше, чем министерство успело принять решение.

— Но почему министерство не догадалось, что это дело рук Вольдеморта? — гневно воскликнул Гарри. — Он же был несовершеннолетним! Я считал, они умеют обнаруживать такие случаи!

— Ты абсолютно прав, умеют, но только колдовство, а не исполнителя: ты же помнишь, как тебя обвиняли в наложении Невесного заклятия, в котором на самом деле был виноват…

— Добби, — проворчал Гарри; несправедливость обвинения до сих пор жгла душу. — Значит, если ты несовершеннолетний и колдуешь в доме взрослого колдуна или ведьмы, министерство ничего не узнает?

— Там безусловно не смогут сказать, чьих это рук дело, — Думбльдор чуть улыбнулся при виде негодования Гарри. — Они полагаются на родителей, считая, что у себя дома те отвечают за послушание отпрысков.

— Чушь, — отрезал Гарри. — Смотрите, что было здесь, с Морфином!

— Согласен, — кивнул Думбльдор. — Каким бы ни был Морфин, он не заслужил смерти в тюрьме, да и обвинения в убийстве, которого не совершал. Однако становится поздно, а я хочу показать тебе второе воспоминание…

Думбльдор извлек из внутреннего кармана еще один хрустальный фиал, и Гарри притих, вспомнив о том, что это воспоминание — самое важное. Содержимое флакончика словно загустело и не хотело переливаться в дубльдум; неужто воспоминания тоже портятся?

— Это займет недолго, — сказал Думбльдор, опорожнив наконец фиал. — Не успеешь опомниться, мы уже вернемся. Ну-с, полезли обратно…

Гарри пролетел сквозь серебристую мглу и на этот раз очутился перед хорошо знакомым человеком — молодым Горацием Дивангардом. Гарри настолько привык к его лысине, что прямо оторопел, увидев вместо нее густые и блестящие желтоватые волосы, напоминавшие соломенную крышу; впрочем, на макушке уже светилась проплешинка величиной с галлеон. Усы, не такие густые, как сейчас, отливали рыжиной. Этот Дивангард был гораздо менее круглым, чем нынешний, но золотым пуговицам богато расшитого жилета уже приходилось выдерживать определенный напор. Он сидел, удобно раскинувшись в мягком кресле с широкими подлокотниками, положив маленькие ноги на бархатный пуфик, и держал в одной руке маленький бокал вина, а другой рылся в коробке с ананасными цукатами.

Гарри повернул голову — рядом как раз приземлился Думбльдор — и понял, что они находятся в кабинете Дивангарда. Вокруг на более жестких или низких сиденьях расположились с полдюжины мальчиков подросткового возраста. Гарри сразу узнал Реддля; он был самый красивый и спокойный. Его правая рука покоилась на ручке кресла; Гарри, вздрогнув, увидел у него на пальце золотое кольцо с черным камнем: Реддль уже убил своего отца.

— Сэр, а правда, что профессор Потешанс уходит на пенсию? — спросил Реддль.

— Том, Том, и знал бы, не сказал, — Дивангард укоризненно погрозил Реддлю белым от сахара пальцем, но слегка подпортил впечатление, подмигнув. — Интересно, откуда ты берешь информацию, дорогой мальчик; зачастую тебе известно больше, чем учителям.

Реддль улыбнулся; остальные засмеялись и восхищенно посмотрели на него.

— С твоей поразительной способностью знать то, что не следует, и умением угодить нужным людям — кстати, спасибо за ананасы, ты совершенно прав, это мои любимые…

Кое-кто из мальчиков захихикал, но тут случилось непредвиденное: комнату неожиданно заволокло белым густым туманом, и Гарри перестал видеть что-либо, кроме лица Думбльдора. Затем из тумана донесся неестественно громкий голос Дивангарда:

— … помяни мое слово, юноша, ты пойдешь по плохой дорожке!

Туман рассеялся столь же внезапно, как и появился, но никто и словом о нем не обмолвился; все сидели с таким видом, словно ничего особенного не случилось. Гарри изумленно огляделся по сторонам. Маленькие золотые часы на письменном столе пробили одиннадцать.

— Святое небо, уже так поздно? — воскликнул Дивангард. — Пора, ребята, иначе нам всем влетит. Лестранг, завтра утром я жду сочинение — или ты получишь взыскание. То же касается Эйвери.

Мальчики потянулись к выходу. Дивангард грузно поднялся с кресла и отнес пустой бокал на письменный стол. Реддль медлил — нарочно, чтобы остаться наедине с преподавателем. Дивангард обернулся, увидел его и сказал:

— Будь осторожен, Том, ты же не хочешь, чтобы тебя поймали вне спальни в такое время, ты ведь у нас староста…

— Сэр, я хотел вас кое о чем спросить.

— Тогда спрашивай скорей, мой мальчик, спрашивай…

— Сэр, мне интересно, знаете ли вы что-нибудь об… окаянтах?

Это случилось снова: плотный туман наполнил комнату, скрыв и Диванграда, и Реддля; только Думбльдор безмятежно улыбался рядом с Гарри. Затем, совсем как в прошлый раз, гулко зазвучал голос Дивангарда:

— Я ничего не знаю об окаянтах, а если б и знал, не сказал! А теперь прочь отсюда и чтобы я больше не слышал о них!

— Вот и все, — мирно проговорил Думбльдор. — Нам пора.

Ноги Гарри оторвались от пола и пару секунд спустя опустились на коврик перед письменным столом Думбльдора.

— Все? — недоумевающе спросил Гарри.

И это — самое важное воспоминание? Что в нем особенного? Туман, конечно, странный, как и то, что его никто не заметил, но больше-то ничего… Подумаешь, Реддль задал вопрос и не получил ответа…

— Ты, возможно, заметил, — сказал Думбльдор, усаживаясь за стол, — что над этим воспоминанием слегка поработали.

— Поработали? — переспросил Гарри и тоже сел.

— Определенно, — кивнул Думбльдор. — Профессор Дивангард испортил свои воспоминания.

— Но зачем?

— Затем, полагаю, что он их стыдится, — ответил Думбльдор. — Он хотел представить себя в лучшем свете и уничтожил те части, которые не хотел мне показывать. Работа, как ты сам видел, топорная, но оно и к лучшему: значит, под измененной записью по-прежнему находится настоящая.

— Поэтому, Гарри, я впервые даю тебе домашнее задание: убедить профессора Дивангарда отдать тебе истинное воспоминание, без сомнения, самое для нас существенное.

Гарри воззрился на него и, насколько мог почтительно, сказал:

— Но, сэр, тут я вам не нужен… воспользуйтесь легалименцией… или признавалиумом…

— Профессор Дивангард очень опытный колдун и вряд ли боится таких вещей, — произнес Думбльдор. — Он изощрен в окклуменции куда более, чем несчастный Морфин Монстер, и я был бы потрясен, узнав, что он когда-либо расставался с противоядием к признавалиуму с тех самых пор, как я выманил у него эту пародию на воспоминания.

— Нет, пытаться вырвать правду силой было бы глупо и принесло бы больше вреда, чем пользы; я не хочу, чтобы Дивангард покинул «Хогварц». Но у него, как у всех нас, есть свои слабости, и я уверен, что ты — единственный, кто способен прорвать оборону. Нам очень важно получить настоящее воспоминание, Гарри… насколько, мы узнаем, только увидев их. Ну-с, удачи тебе… и спокойной ночи.

Слегка ошарашенный внезапным прощанием, Гарри быстро встал.

— Спокойной ночи, сэр.

Закрывая дверь кабинета, он отчетливо услышал голос Пиния Нигеллия:

— Не понимаю, почему мальчишка сделает это лучше, чем ты, Думбльдор.

— Я и не ждал, что ты поймешь, Пиний, — отозвался Думбльдор. Янгус вновь издал тихий мелодичный крик.