"Василий Васильевич Розанов. В темных религиозных лучах" - читать интересную книгу автора

постепенно расширяя могилу. Приготовление ямы потребовало около 6-ти часов
времени, и только за полночь могила была готова. Она представляла собой
обыкновенную могилу, какую роют для покойников, с тою разницей, что сверху
она была "вроде как на двух", а внизу "как на четырех". Такую форму Ковалев
придал могиле с тою целью, чтобы облегчить себе труд выемки земли. Глубина
могилы была почти в рост его самого. Когда могила была готова, они
переоделись в смертные платьяПрости, прости". Ковалев избегал бросать землю
на лицо и на тело, чтобы не причинять ударов, и направлял комки бросаемой
земли по стенкам могилы, от которых земля отражалась, разбиваясь в мелкие
комья[102]. Прежде чем забросать землей голову и лицо, он приостановился и
стал слушать, не слышно ли разговора и не пожелают ли встать из могилы; но к
удивлению заметил, что уже не слышно ни разговора, ни движенияМатушка, нынче
уже нету переписи, как бы греха не было". Само закапывание трех старушек и с
ними Авдотьи Ковалевой носит совершенно иной характер, чем первые два
закапывания. Там не было страха, там был экстаз, люди находились в
умилении[106], не были лишены способности выражать свои чувства, беседовали,
молились, плакали, радовались[108], и это ясно сказалось в последнюю минуту,
когда они четверо сидели тупо, молча[112].
События между 12-м и 28-м февраля, т. е. от времени закапывания третьей
группы до закапывания Виталии, носят на себе характеристический отпечаток
случайности и отсутствия руководящего начала. Как можно заключить из
рассказов Федора Ковалева и старика Я. Я., у Виталии не было определенного
плана, и она предписывала только пост, но сама, как мы видели, не вполне
строго следовала этому режиму. Состояние общего упадка духа и общего гнета
овладело всеми. Но в особенности это состояние сказалось на старухе
Ковалевой. Быть может, во всех терновских событиях никто больше ее не
пострадал душоюТетиньке" - как называла Виталия старуху Ковалеву - обо всем
докладывалось, на все испрашивался якобы ее совет. Самая решимость
колебавшегося Федора Ковалева закопаться в первой группе состоялась, главным
образом, под нравственным давлением матери. Таким образом, старуха Ковалева
в своей душе носила всю тяжесть совершившихся событий. Нравственный гнет,
который она испытывала, был тем более тяжел, что вся ее жизнь прошла честно,
добродетельно, в любви к людям и к своим близким, и ничто не предвещало ей
такой страшной старости...
Как можно судить по рассказам Федора Ковалева, душевное состояние его
матери было чрезвычайно тяжелое, и это резко отразилось на ее внешних
чертах. Ее лицо потемнело, глаза впали, черты лица опустились, и весь корпус
ее согнулся вперед и вбок: она представляла самый жалкий видГалька",
"Манька" или как угодно, - говорили советники, - и пусть себе живут, как
жили раньше, - никто вас не тронетТы пропадешь без меня, тебя враг уловит
хитростью". Эти и подобного рода выражения, по словам Федора Ковалева,
постоянно слышались в беседах Виталии с его матерью. Судя по многим данным,
собранным нами, необходимо заключить, что Виталия в это время уже имела в
виду лишение себя жизни и всю силу своего характера употребляла на то, чтобы
склонить старуху Ковалеву на совместную с собою смерть; о других лицах
Виталия заботилась меньше, но равным образом имела положительное намерение,
как увидим ниже, вовлечь и их в мрачную драму общей гибели. Мы называли
раньше это стремление Виталии трудно понятным с психологической точки
зрения, и оно в самом деле не перестает быть таким, несмотря на все усилия
проникнуть в его смыслвраг хочет хитростью обойти ее, хитрым крючком