"Борис Савинков. В тюрьме (Посмертный рассказ)" - читать интересную книгу автора

которая поможет, - и за исключением этих выдумок все остальное сплошная
дыра. Так же точно и в личном характере Гвоздева нет никакой
последовательности. Художественно у Савинкова именно то, что поведение
Гвоздева кажется реалистически допустимым в то время, как оно абсолютно
нелепо. И вот это соединение правдолюбия и нелепости отраженным светом
показывает нам всю беспредельную гнусность и пустоту Гвоздева. Нарисовавши
такого химерического пошляка, Савинков без сомнения хотел сказать: вот кто
они такие, вот кто они, в большинстве, эти белые, враги великой революции.
Повторяю, надо было кипеть внутренней злобой против белых, чтобы написать
эту вещь, далеко не лишенную художественной значительности.
Что касается большевиков, то они изображены здесь холодно и, так
сказать, почтительно. Могут сказать, сидя в тюрьме у большевиков, мог ли
Савинков относится к ним иначе? Но это будет крайне поверхностное
суждение. И здесь Савинков не изменяет известной художественной
объективности, он ничего хорошего не говорит о Яголковском и его
начальнике, он говорит, что эти люди сами очень много сидели в тюрьмах,
сами очень много натерпелись в жизни, что они вносят в исполняемое ими
дело не только суровость судебного долга хороших агентов какой бы то ни
было власти, но некоторые особенности именно революционеров, прошедших
через гонения и страдания и пришедших к власти ради этой, выстраданной
долгими жертвами цели. Кто посмеет сказать, что это неправда и что в этом
есть какое-нибудь искривление действительности?
Обстоятельства, сопровождавшие самоубийство Савинкова, известны мало.
Быть может, причины, которые он высказал при этом, играли не столь
исключительную роль, возможно, и какие-нибудь личные моменты, которые
остались, а может быть, и навсегда останутся неизвестными широкой публике.
Конечно, можно допустить, что Савинков, поняв призрачность дальнейшей
борьбы с революцией, поняв, что фактически он пошел против всего, чему в
меру своего понимания, но не без блеска, служил и что, принеся повинную
голову революции, ожидал очень скорого изменения своей судьбы и
предоставления ему той или иной более или менее ответственной работы, на
которой он мог бы активно загладить сознанную им вину перед историей.
Возможно, что долгий срок, протекший со времени процесса, и холодная
сдержанность Советской власти на всякие запросы о перемене судьбы могли
привести этого гордого и сильного человека в отчаяние. В самом деле, не
гнить же всю жизнь в тюрьме человеку подобной активности и подобного
бешеного самолюбия. Савинков мог перенести что угодно, но только не
презрительное забвение: такого поворота он мог действительно панически
испугаться. Но с другой стороны, Савинков был человек далеко не глупый и
не без выдержки. Не может быть, чтоб он не понял всю законность недоверия
к нему, не может быть, чтоб он не предполагал, что со временем все может
измениться и повернуться таким образом, что та или другая роль в
революционном строительстве может выпасть на его долю. Но я оставляю
совершенно в стороне попытки разрешения этой загадки. Для меня ясно только
одно. Всякий из нас не мог не быть огорченным смертью Савинкова и не
потому, что нам жаль его персонально, человек тот был - не только по своим
полубелогвардейским идеям последнего периода, но и по общему тону прежних
своих миросозерцаний - какого-то фанатического терроризма, а потом
какого-то декадентского оплевывания своей партии, очень несимпатичен нам и
чужд, а дело в том, что Савинков мог бы быть чрезвычайно полезен. Это я