"СОПЕРНИЦЫ" - читать интересную книгу автора (Кафу Нагаи)

6 ГЕРБ «ЮИВАТА»[13]

Ёсиока вернулся на виллу «Три весны», когда солнце было еще высоко, он привез с собой господина Эду, толстого любителя сакэ. Эда должен был в тот же день вернуться в Токио последней электричкой, но Комаё силой его удержала, сказав, что все они могут улечься в одной комнате, как сардинки. К полуночи она обошла даже такого, как Эда, беспрерывно подставляя свой стакан для виски, и в конце концов там же на месте рухнула. Через некоторое время её затошнило, пришлось всем вокруг неё хлопотать, а весь следующий день она провела, прикладывая к голове лед. В результате её патрон Ёсиока сдался и решил спешно ретироваться с виллы.

С самого начала недомогание Комаё было наполовину театром. Она намеревалась вернуться домой и тут же, не медля, отправиться в храм Инари в Синдзюку, куда она постоянно ходила на поклонение, чтобы попытать у богов, не выйдет ли беды, если она теперь оставит свое ремесло, положившись на заботы господина Ёсиоки. Она попросит, чтобы гадатель хорошенько проверил, не придется ли ей потом, после недолгого счастья, как и в прошлый раз, встретиться с горем. А потом она посоветуется со своей хозяйкой, гейшей Дзюкити, а также с хозяйкой чайного дома «Хамадзаки» и тогда уже даст ответ патрону — такой у Комаё был план.

Вернувшись, Комаё подправила прическу, сходила в баню и уселась перед зеркалом, но тут послышался голос торопливо взбегавшей по ступенькам ученицы Ханако:

— Сестрица Комаё, у вас приглашение!

— Вот некстати! Неужели опять из дома свиданий «Хамадзаки»?

Комаё подумала, что это Ёсиока, который несколько ранее вернулся с виллы «Три весны» на автомобиле. Вероятно, не заходя домой, он сразу отправился в чайный дом в Цукидзи и оттуда послал за ней. Но в ответ она услышала:

— Нет, это из дома «Гисюн».

— «Гисюн»? Странно, что оттуда. Уж не ошибка ли? — Хотя Комаё в сомнении качнула головой, у неё вырвался вздох облегчения.

Но всё же она попросила отказать гостю под предлогом, что ей нездоровится и она отдыхает, ведь в чайном доме «Гисюн» она еще ни разу ни с кем не встречалась, и к тому же у неё не были уложены волосы. Последовал еще один звонок, её просили непременно прийти без всяких церемоний, хотя бы ненадолго. На вопрос, кто приглашает, ответили, что старый друг, и, поскольку Комаё не смогла догадаться, кто бы это мог быть, грубо отказывать ей показалось неудобным. Нехотя, все еще сомневаясь и побаиваясь, она велела рикше отвезти её к одному из больших и малых увеселительных заведений, выстроившихся вдоль узкой улицы за Министерством торговли и сельского хозяйства.

На плетеных воротах была вывеска с каллиграфической надписью в стиле школы Сага: «Дом Гисюн». Ей сразу указали путь на второй этаж, и когда она с замиранием сердца поднялась по лестнице, то, поскольку время было дневное и на окнах были подняты тростниковые жалюзи, еще из коридора можно было увидеть единственного гостя, который сидел прислонившись к опорному столбу возле парадной ниши и перебирал струны сямисэна. Она уже не раздумывая могла сказать, кто это был, — актер Сэгава, с которым у неё на вилле «Три весны» неожиданно вышла любовная встреча.

— Ой! — Некоторое время Комаё так и стояла, не в силах войти, она чувствовала и радость, и смущение, и несказанное удивление.

Позавчера, средь бела дня, в коридоре обезлюдевшей виллы ей всего лишь пригрезился счастливый сон. Тогда она не ведала, чей порыв был первым, не помнила, что делала она и что он с ней делал. Только он ведь актер, которому с избытком хватает поклонниц, — по обыкновению, шутка на том должна была и закончиться… Ну что же, пусть это была всего лишь мимолетная встреча, шалость, все равно для неё, гейши, такая встреча — словно лучший дар богов. Она и представить себе не могла, что не пройдет трех дней, как Сэгава по всем правилам пригласит её в чайный дом и к тому же сохранит это в тайне от людей — жест, полный искреннего чувства! Комаё была растрогана до слез и растеряла все слова.

А братец, как будто бы нарочно, наигрывал пьесу коута «Изнемогаю в ожидании». Не выпуская из рук музыкального инструмента, он повернулся к Комаё:

— Сядь сюда, здесь прохладнее.

— Хорошо. Спасибо, — чуть слышно ответила она. Словно девушка, которую привели на смотрины к жениху, она не смела поднять глаза.

Сэгава, заметив это, очень обрадовался. И вместе с тем его разбирало страшное любопытство. Он никак не думал, что Комаё такая наивная и строгая гейша. Даже исходя из её возраста — лет двадцать пять или двадцать четыре — не могла она до сих пор не сойтись близко хотя бы с одним или двумя актерами. Он пригласил её потому, что позавчера на вилле то, что началось при свете дня как шутка, неожиданно обернулось другим… Он сознавал, что не годится делать вид, будто ничего не было. При этом он отчасти руководствовался чувством вины, а отчасти желанием не уронить честь всей актерской братии. Он был уверен, что, явившись на встречу с ним, Комаё посмотрит ему в лицо и сразу скажет что-нибудь вроде:

— А ты, братец, хорош…

Однако же вид Комаё не имел ничего общего с тем, что он мог предполагать. Она так смущалась, что это льстило его мужскому самолюбию, он был безмерно счастлив. Если единственная его шалость принесла такие плоды, то что же будет дальше, когда он продолжит в том же духе?

Движимый отчасти любопытством, Сэгава поддался настроению, и теперь он уже не мог удержаться, чтобы не пустить в ход все секретные приемы, которыми успел овладеть, имея в любви немалый опыт. Комаё чувствовала себя так, словно она спит и во сне видит еще один сон. В конце концов ей даже почудилось, что её заморочили лисицы, она ни рта не могла раскрыть, ни рукой пошевелить, всю её пронизывало лишь чувство счастья и благодарности.

После этого Сэгава тщательнейшим образом привел себя в порядок и уселся у окна соседней комнаты, где тянуло прохладным ветерком. Судя по доносившемуся издали мерному стуку деревянной колотушки ночного сторожа, было уже больше десяти часов.

— Кома-тян, налей-ка чашечку чая.

— Он уже остыл. Я схожу за свежим. — Она проворно вскочила на ноги, но он удержал её руку:

— Не ходи, не нужно. Придет служанка… Зачем она нам, верно?

— Верно. — Не вынимая руки, она мигом опустилась на пол и удобно примостилась возле него. — У меня тоже нестерпимо сушит горло, кажется, не так много и выпила…

— Кома-тян, ты мне обещаешь непременно найти время для свидания?

— Непременно, братец. Очень хочу новой встречи. Если и вы тоже, я приду, чего бы это мне ни стоило.

— Если бы не моя строгая приемная матушка, можно было бы остаться на ночь здесь. Но, понимаешь, я не могу делать все, что нравится…

— Братец, а когда мы теперь увидимся? После одиннадцати я всегда свободна…

— Да, но если мы будем беззаботно проводить вместе целую ночь, об этом может узнать твой патрон… Осторожность и еще раз осторожность, это главное.

— Мой патрон на ночь всегда возвращается домой, мне волноваться не о чем. Но раз братец не может ночевать, где ему нравится…

— Ну что ты говоришь?! Если захочу, никто мне не запретит, просто едва ли на свете найдется женщина более нетактичная, чем моя мать. И это при том, что сама она прежде тоже была гейшей… Ну что, Кома-тян, до завтра? Завтра у меня репетиции закончатся в восемь или в девять. Из театра сразу приду сюда. Здесь ведь неплохо? Или ты, может быть, знаешь чайный дом в месте поукромнее?

— Мне нравится здесь. Не дождусь завтрашнего дня! Пожалуйста, не уходите, если меня вдруг задержит срочный вызов к гостям.

— Да, решено. — Сэгава снова взял её руку в свою, совсем как молодой любовник в сцене первого свидания с гейшей. — Нужно бы сказать, чтобы для меня вызвали рикшу…

Пока ждали рикшу, Сэгава еще охотнее, чем обычно, сыпал любезностями.

Комаё проводила его, вежливо раскланялась возле конторки с хозяевами чайного дома, а потом сразу вышла на улицу, совершенно позабыв при этом про рикшу для себя. Прохладно сияли звезды ранней осени, ночной ветерок играл с выбившимися прядями волос у неё на висках — не выразить словами, как прекрасен был этот вечер. Одна, не спеша и слегка приволакивая высокие деревянные сандалии гэта, она от фасада Министерства торговли и сельского хозяйства направилась к мосту Идзумо. На ходу Комаё снова и снова бесконечно возвращалась мыслями к сегодняшнему вечеру. Когда вдалеке за мостом показались огни Гиндзы, Комаё поняла, что хочет снова целиком погрузиться в свои рассеянные думы, и она пошла без всякой цели бродить в одиночестве, выбирая улицы, где не было прохожих. Даже огни, на втором этаже чайного дома, не говоря уж об уличном певце баллад синнай, — все, что она видела и слышала, воспринималось теперь иначе, как будто мир стал не таким, каким был прежде. До того ли ей было, чтобы раздумывать, есть или нет у Сэгавы иные, кроме неё, сердечные привязанности. Она не помнила себя от счастья. Если бы, забравшись в глушь, в край Акита, она тихо там состарилась, то никогда бы не узнала, что на свете бывает такое счастье. Когда она об этом думала, её охватывала неизъяснимая благодарность к минувшим бедам, и ничто не казалось столь непостижимым, как жизнь человека. Ей мнилось, что она впервые сполна познала долю гейши, ибо только гейшам ведомы и радость, и горе. Сегодня она была уже не та, что вчера. Она стала гейшей из гейш, сделав своим любовником знаменитого актера, кумира многих женщин. Отныне её словно повысили в ранге и наделили особыми правами, она ощущала себя на вершине карьеры. Как раз в этот момент она заметила встречную коляску рикши, там тоже сидела гейша. «А это кто же? Из какого дома?» — едва не вырвалось у Комаё вслух. Если бы встреченная гейша обернулась и посмотрела на неё в тусклом свете, льющемся из окон домов на темной улочке, Комаё, не робея, ответила бы ей взглядом, настолько она теперь была в себе уверена.