"Костры на сопках" - читать интересную книгу автора (Мусатов Алексей Иванович, Чачко Марк Ильич)
Глава 7
В полдень 17 августа 1854 года с маяка Сигнальной горы был передан в Петропавловский порт сигнал: “В море вижу неизвестную эскадру из семи судов”.
В городе была объявлена боевая тревога. Завойко и Изыльметьев в окружении офицеров собрались на Сигнальной горе. Их взорам открылись суровая панорама Авачинской бухты, безграничная водная гладь океана и расплывчатые очертания семи неприятельских кораблей при входе в бухту. Они шли вразброд, очевидно не опасаясь нападения, и своим строем как бы бросали русским вызов.
Значит, начинается! Значит, война! Напряженное ожидание всех этих дней наконец разрешилось. И сразу стало как будто легче на душе. Теперь уже незачем было строить различные планы, догадки — все стало ясным и определенным.
Вот они идут сюда, вражеские фрегаты, чтобы водрузить на русской земле флаг английской короны, подчинить русских людей английским купцам.
С любопытством наблюдал Завойко за неприятельскими фрегатами, точно ему никогда раньше не приходилось видеть иностранные суда. Но постепенно любопытство сменилось в его душе более сильным и всепоглощающим чувством ненависти к неприятелю. Будучи по натуре человеком добрым, глубоко мирным, Завойко с удивлением заметил, что это чувство ненависти поглощает все остальные ощущения.
Англо-французская эскадра вошла в Авачинскую бухту и бросила якорь.
— Препожаловали незваные гости, охотники до чужого добра! — усмехнулся Завойко. — Знакомьте, капитан, у вас с ними старые счеты!
Капитан Изыльметьев посмотрел в подзорную трубу и без труда признал знакомые корабли. Вот справа стали на якорь английские суда — колесный пароход “Вираго”, фрегат “Президент”, слева французские — фрегат “Ла-Форт”, корвет “Эвридика”. Но были и новые корабли, как видно присоединившиеся к эскадре после выхода ее из порта Кальяо.
Одновременно Изыльметьев сообщал, сколько примерно на каждом неприятельском корабле может быть орудий и экипажа: на “Ла-Форте” — шестьдесят орудий и пятьсот матросов, на “Президенте” — пятьдесят два орудия, на “Эвридике” — тридцать два…
— Та-ак… — протянул Завойко, когда капитан “Авроры” закончил сообщение о силах противника. — Если прикинуть, то у них до трехсот орудий и около трех тысяч экипажа. А у нас всего-навсего шестьдесят старых пушек и восемьсот людей вместе с ополчением. Да, силы неравные! Ну что же, друзья мои, — он окинул своих приближенных взглядом, — по местам! И помните: мы — люди русские!
Офицеры уехали. Завойко еще некоторое время оставался на горе, а затем вместе со своим адъютантом стал спускаться в город.
На улицах было оживленно, но спокойно. Шагали к месту сбора солдаты, чиновники, спешили к своим батареям артиллеристы, задержавшиеся в городе.
Проезжая мимо кузницы, Завойко услышал звонкие удары молота. Он знал кузнеца и удивился, почему тот еще здесь, а не на сборном пункте. Завойко задержал коня, спрыгнул на землю и заглянул внутрь кузницы.
Высокий, кряжистый кузнец Сушильников и двое его сыновей, освещенные багровым пламенем горна, дружно работали у наковальни.
Несколько крестьян в латаных зипунах сидели кто на чем, покуривая трубки.
— Все работаешь, Иван Гаврилович? — спросил Завойко с некоторым удивлением, обращаясь к кузнецу. — Враг-то у ворот…
Кузнец положил горячее железо обратно в горн, поклонился начальнику края:
— Чего ж зря торопиться! Зверь сам в капкан лезет, сейчас уж не уйдет. А работать нужда заставила: мужики упросили ружьишки исправить, совсем износились.
А один, маленький, беззубый, с живыми глазами, сказал:
— Моему ружьишку лет… лет… и памяти нет, совсем ржа поела. В тайгу с ним не шел, а теперь вытащил — авось пригодится… Вот Иван Гаврилыч и чинит.
— А мы в свой срок прибудем, можете не сумневаться, — сказал другой крестьянин. — У нас там свой человек есть. Как строиться начнут, нам скажут.
— Своя, значит, связь? — усмехнулся Завойко. — Надо, братцы, всем на месте быть. А ружья выдадим, у кого нет, казенные, да и в бою добудем.
— Раз так, можно итти, ваше превосходительство! — весело проговорил беззубый крестьянин. — За нами остановки не будет.
Все засмеялись. Завойко попрощался с ними и поехал дальше.
Возле базарной площади толпились рыбаки и охотники. Одни чистили свои ружья, другие переобувались. Среди них Завойко заметил Гордеева. Он дружески поздоровался с ним.
— Охотникам, ваше превосходительство, разрешите по-лесному воевать, — сказал Гордеев.
— Это как же?
— А в одиночку… Подберу я с собой самых что ни на есть метких стрелков, схоронимся мы в ямочках да в кустах и поснимаем самых главных-то командиров вражеских.
Завойко задумался. Второй раз старик предлагает ему нигде в уставах не предусмотренный способ ведения боя. Но способ этот таил в себе много заманчивого.
— Что ж, испробуем, — согласился Завойко. — Отбери хороших стрелков да отправляйся в горы.
— Вот за это спасибо! — обрадовался Гордеев и поманил к себе сидевшую в стороне Машу.
— И дочка, Силыч, с тобой?
— А как же, ваше превосходительство! У нее глаз меткий. Да и от меня она никуда не отстанет.
Перед госпиталем Завойко заметил матросов. Они, один за другим, выбегали из помещения и строились в колонну.
Последним вышел капитан Изыльметьев.
— В чем дело, капитан? — спросил Завойко.
— Матросы с “Авроры” пожелали возвратиться на фрегат, — объяснил Изыльметьев. — Никто не согласился остаться в госпитале. Я уступил, не мог им отказать.
— А как их здоровье?
— Много лучше. Но говорят, что могут расхвораться, если их сейчас в госпитале задержат, — усмехнулся Изыльметьев.
— Спасибо, братцы! — растроганно сказал Завойко матросам. — Отечество этого вам не забудет!
— Рады стараться! — дружно ответили матросы, и Завойко уловил в этом трафаретном ответе искреннее чувство большого патриотического воодушевления.
Он и Изыльметьев в волнении переглянулись.
— Василий Степанович, — сказал Изыльметьев, — перед тем как покинуть берег, хочу сказать вам, как начальнику обороны, что фрегат “Аврора” свой долг перед отечеством выполнит. Да, чести русской не посрамим!
— Знаю это, — ответил Завойко и крепко пожал Изыльметьеву руку.