"Борис Романовский. Преступление в Медовом Раю" - читать интересную книгу автора

образом. Естественно, что на Ютту у него почти не оставалось времени.
Недаром она как-то сказала Жаннет, с которой дружила: "Антуан твой муж,
твой. Рэд принадлежит Мзие, а Эррера принадлежит всем. И мне мало моей
доли!"
Вот и сейчас он протанцевал сначала со всеми дамами и сказал каждой что-то
веселое и приятное, а затем уж подошел к Ютте. Сказал комплимент. Она не
обрадовалась. Она создала улыбку на своем прекрасном лице и обозначила
благодарность холодноватым поцелуем в лоб.
Эррера, огорченный, оставил ее и подошел к Алексею Сударушкину, тощему
человеку, с лицом, как бы обтянутым кожей, и тонкими, ниточкой, губами,
желчному и остроумному. Кажется, именно в нем сейчас и нуждался молодой
офицер.
- Как тебе нравится Жаннет?
- Жаннет? Когда я мысленно снимаю с нее пудру, мушку и платье, остаются
серые волосы...
- Пепельные.
- Нет, прости меня, серые. Тусклые рыбьи глаза и маленький невыразительный
рот!
Эррера знал, что Сударушкину нравится Ютта.
- Зато хорош Антуан.
- Повезло зануде. Он для нее сосредоточие ума и обаяния. - Алексей
фыркнул. - Жаннет придана ему судьбой для его полного комфорта!
Эррера улыбнулся, но тут же получил свою порцию.
- Глядя на них и на вас с Юттой, я вывел закон биологической компенсации.
- Какой это?
- С древнейших времен мудрые, но лысые мужчины находили на свое несчастье
красивых и обаятельных подруг, а стройные красавцы - некрасивых, умных и
заботливых жен.
- Я не лысый, - растерялся Эррера.
- Извини, у меня плохое настроение! - сказал Сударушкин. Офицер повернулся
и отправился налаживать отношения со своей "красивой, обаятельной
подругой".
Он решил задать ей один из естественных, но никчемных вопросов, ответом на
которые служит фраза: "Потому что болит голова, я устала". Нашел Ютту, но
вопроса задать не успел, подошел Кэндзибуро Смит. За весь вечер капитан не
произнес ни одного комплимента. Он их не готовил, как другие, так как был
занят повседневными заботами и изготовлением свечей. Его единственный
комплимент предназначался прекрасной мулатке.
- Впервые, - говорил он, пыхтя, как пыхтели от умственного напряжения
настоящие капитаны семнадцатого века,- впервые я вижу румянец на шоколаде.
Сказано было неуклюже, но соответствовало мере восхищения, светившегося в
его глазах, и прозвучало правдиво и трогательно. Лицо Ютты просияло, и в
глазах от свечечек пошли лучи.
Эррера, слышавший и видевший капитанский восторг, почему-то сник и ушел
бродить по залу, как разочарованный гимназист на балу где-то в конце
девятнадцатого века. Время от времени он победительно и равнодушно
окидывал взглядом танцующих и веселящихся товарищей, но ни разу почему-то
его глаза не встретились с глазами Ютты.
И тогда, стараясь быть незаметным, он выскользнул из зала и пошел в рубку.
В рубке было тихо; словно какие-то механические насекомые, монотонно