"Жюль Ромэн. Силы Парижа " - читать интересную книгу автора

Она широка и коротка, как растаявшая и пролившаяся площадь. Она
понижается к западу. В различные часы направление движения ее прохожих
меняется: утром они спускаются по ней; вечером поднимаются; так, спина их
всегда обращена к солнцу, а тень падает перед ними.
Она встречает улицу Сен-Жак, которой не удается пересечь ее, которая
притупляется о нее и разбрызгивает по ней своих прохожих направо, налево, в
косых направлениях. Правда, у улицы Сен-Жак такой вид, точно она
продолжается дальше. Но дальше только дома и пустые тротуары; у нее хватает
силы тянуться дальше только ранним утром, когда оживают школы.
Улица Суффло не успевает усвоить себе брызги, рассыпанные улицею
Сен-Жак; она остается холодною, пористою, искромсанною. Ее магазины кажутся
съежившимися; редкие экипажи, фиакры, немногочисленные ломовики
останавливаются, въехав двумя колесами в канавку.
Может показаться, будто улица Суффло ничего не чувствует и ни о чем не
думает. Однако она поднимается по направлению к Пантеону, она является еще
скромным, но уже величавым началом купола. Душа вселяется в нее случайно,
один раз в году, но так, что в чертах ее сияет божество.

Гаврская улица

В ней нет совершенства. Где начинает она отличаться от нескольких
других сплетающихся улиц? Докаких пор она является распускающеюся улицею?
Она кажется туго стянутою и теплою серединою снопа, которую можно сжать в
руках.
Коренастая, идущая от вокзала к большому магазину, она вся напряжена.
Она энергично проникает в стены, вздувается в них клубнями толпы:
кондитерскими, ресторанами, гостиницами. Но в еще большей степени она живет
движениями, которые торопятся покинуть ее.
Две вереницы экипажей улицы Сен-Лазар, пробуравленные промежутками и
скользящие в противоположных направлениях, как два решета, и Гаврская
площадь - клубок экипажей с меняющими форму пятнами пустот, губка, которую
выкручивают - по каплям сочат людское множество в горлышко улицы.
Избыток жизни препятствует установлению в ней порядка. Тело ее
бесформенно и текуче, как тело толпы, жизнь которой будет измеряться одним
только часом. Тротуары все время стремятся соединиться через мостовую.
Толчея разливается и расщепляется между колесами. Повозки хотят двигаться
как можно скорее. Они бросаются куда попало, забывая о правой стороне, потом
останавливаются, одна подле другой. Их масса, заторможенная в своем беге,
едва шевелится, как почва, которая трескается перед обвалом.
Несмотря на горячку и суматоху, сообщающую ей неиссякаемую юность,
Гаврская улица повинуется какому-то ритму. Большие вокзальные часы царят над
улицею и диктуют ей время. Четкий угол черных стрелок, их правильное
сближение и расхождение заставляют струиться по ней волнистые линии.
Улица самонадеянна; она верит, что ее усилия и ее борьба, не останутся
бесплодными; она чует столкновения, битвы, которые создадут благоденствие.
Ей неведомы плавность, покой, замирание жизни. Даже ночью она продолжает
жить. Когда другие улицы иссякают и двери домов перестают всасывать их, по
ней еще раздаются чьи-то торопливые шаги.