"Жюль Ромэн. Парижский эрос ("Люди доброй воли" #4) " - читать интересную книгу автора

любит одиночества, когда "чувствует жажду". Правда, можно удовольствоваться
обществом трактирщика, когда он умеет интересно разговаривать. Но это бывает
редко. Вазэм заметил, что трактирщик обычно человек пузатый и молчаливый, и
вид у него всегда такой, словно он жует резинку и глотает слюну, а когда он
перестает двигать челюстями, то произносит с овернским акцентом что-нибудь
очень дурацкое.
Из трех или четырех трактирных заведений, которые он видит, Базэм
останавливает свой выбор на том, что украшено гербом табачной монополии. Не
с намерением купить папиросы: он все еще курильщик неважный, и по утрам его
тошнит от табаку. Но в кафе-табачной к обычным развлечениям бара
присоединяется непрерывная смена посетителей.
Заведение, куда он входит, довольно уютно. В ширину оно гораздо больше,
чем в глубину. Хорошо освещено глядящими на площадь окнами. Во всю ширину
лавки тянется буфетная стойка, в левой части занятая табачными изделиями. В
данный миг внимание хозяина раздваивается между обоими ее концами. Он
отпускает пачку папирос за два су или отвешивает двадцать граммов трубочного
табаку, не переставая в то же время поддерживать разговор с двумя возчиками,
которые стоят у правого края стойки, оставив свою подводу перед дверями;
реплики его таковы: "Ишь ты!", "Вы подумайте!", "Не то чтобы что, но
все-таки иные ребята через край хватают".
Говор у хозяина и впрямь овернский (или вроде того: у Ваээма об
особенностях провинций понятия смутные); но он не пузат и совсем не кажется
осовелым.
Кроме двух возчиков и сменяющих друг друга покупателей табаку есть еще
два клиента; они сидят по обе стороны столика у двери. Люди молодые; на
несколько лет, пожалуй, старше Ваээма. Вид у них праздный. Они, очевидно,
принадлежат к числу тех, о ком Вазэм любит говорить, повторяя обычную шутку
Рокэна: "Они отдыхают от одной еды до другой". Одеты не без щегольства. На
них довольно широкие картузы блеклых тонов, и хотя нет воротничка на шее, но
есть кашне.
Вазэм не составил себе особенно точных представлений о молодцах такого
рода. Он слышал, будто они "живут на счет женщин" и что с ними лучше не
"связываться", оттого что эти ребята "могут и подколоть". Но он плохо
понимает, как удается им внушать женщинам такую преданность. Он сам, Вазэм,
обладает, несомненно, более привлекательной наружностью, чем эти два франта.
(Достаточно ему поглядеться в зеркало слева, чтобы в этом убедиться.) Между
тем не находится женщины, которая бы дала ему возможность жить ничего не
делая и шляясь по кафе. Как предлагают они себя для начала? А может быть, не
от них исходит предложение? Вазэм не жалеет, конечно, что предоставляет
другим быть "котами". Избранный им путь в общем гораздо почетнее, даже
настолько почетнее, что и сравнивать нельзя. И к тому же между положениями
"кота" и "апаша" есть связь для него неясная, но всеми признаваемая, а Вазэм
терпеть не может драки, как и неладов с полицией. К подвигам апашей он
относится с весьма отдаленным восхищением и подражать им нисколько не
желает. Одна только мысль дразнит его: как могут такие ребята, почти его
ровесники, иметь над женщинами власть, до которой ему, несомненно, далеко.
Его сделали чувствительным в этом отношении недавние неудачи с Ритой. (Вот
уже три письма его остались без ответа. Никогда ничего нет для N 211-Г. Он
уже не решается входить в почтовую контору.)
Но на этих размышлениях он не задерживается. Пьет маленькими глотками