"Екатерина Вторая. Мемуары " - читать интересную книгу автора

Когда она вышла, мы узнали приблизительно, в чем было дело. Маркиз де
ла Шетарди, который прежде, или, вернее сказать, в первое свое путешествие,
или миссию в Россию, пользовался большою милостью и доверием императрицы, в
этот второй приезд или миссию очень обманулся во всех своих надеждах.
Разговоры его были скромнее, чем письма; эти последние были полны самой
едкой желчи; их вскрыли и разобрали шифр; в них нашли подробности его бесед
с матерью и многими другими лицами о современных делах, разговоры насчет
императрицы заключали выражения малоосторожные.
Граф Бестужев не преминул вручить их императрице, и так как маркиз де
ла Шетарди не объявил еще ни одного из своих полномочий, то дан был приказ
выслать его из империи; у него отняли орден Св. Андрея и портрет
императрицы, но оставили все другие подарки из брильянтов, какие он имел от
этой государыни. Не знаю, удалось ли матери оправдаться в глазах
императрицы, но, как бы то ни было, мы не уехали; с матерью, однако,
продолжали обращаться очень сдержанно и холодно. Не знаю, что говорилось
между нею и де ла Шетарди, но знаю, что однажды он обратился ко мне и
поздравил, что я причесана en Moyse; я ему сказала, что в угоду императрице
буду причесываться на все фасоны, какие могут ей понравиться; когда он
услышал мой ответ, он сделал пируэт налево, ушел в другую сторону и больше
ко мне не обращался.
Вернувшись с великим князем в Москву, мы с матерью стали жить более
замкнуто; у нас бывало меньше народу и меня готовили к исповеданию веры. 28
июня было назначено для этой церемонии и следующий день, Петров день,- для
моего обручения с великим князем. Помню, что гофмаршал Брюммер обращался ко
мне в это время несколько раз, жалуясь на своего воспитанника, и хотел
воспользоваться мною, чтобы исправить и образумить своего великого князя; но
я сказала ему, что это для меня невозможно и что я этим только стану ему
столь же ненавистна, как уже были ненавистны все его приближенные.
В это время мать очень сблизилась с принцем и принцессой Гессенскими и
еще больше с братом последней, камергером Бецким[xxxv]. Эта связь не
нравилась графине Румянцевой, гофмаршалу Брюммеру и всем остальным; в то
время как мать была с ними в своей комнате, мы с великим князем возились в
передней, и она была в полном нашем распоряжении; у нас обоих не было
недостатка в ребяческой живости.
В июле месяце императрица праздновала в Москве мир со Швецией, и по
случаю этого праздника она составила мне двор, как обрученной Русской
великой княжне, и тотчас после этого праздника императрица отправила нас в
Киев. Она сама отправилась через несколько дней после нас. Мы ехали
понемногу за день: мать, я, графиня Румянцева и одна из фрейлин матери - в
одной карете; великий князь, Брюммер, Бергхольц и Дукер - в другой. Как-то
днем великий князь, скучавший со своими педагогами, захотел ехать с матерью
и со мной; с тех пор как он это сделал, он не захотел больше выходить из
нашей кареты. Тогда мать, которой скучно было ехать с ним и со мною целые
дни, придумала увеличить компанию. Она сообщила свою мысль молодым людям из
нашей свиты, между которыми находились князь Голицын[xxxvi], впоследствии
фельдмаршал, и граф Захар Чернышев[xxxvii]; взяли одну из повозок с нашими
постелями; приладили отовсюду кругом скамейки, и на следующий же день мать,
великий князь и я, князь Голицын, граф Чернышев и еще одна или две дамы
помоложе из свиты поместились в ней, и, таким образом, мы совершили
остальную часть поездки очень весело, насколько это касалось нашей повозки;