"Екатерина Вторая. Мемуары " - читать интересную книгу автора

последняя, будучи умнее, веселее и откровеннее остальных, начинала уже
входить ко мне в доверие. Платья я поручила моему камердинеру Тимофею
Евреинову; кружева - девице Балк[xlviii], которая потом вышла за поэта
Сумарокова[xlix]. Ленты мои были сданы девице Скороходовой-старшей, вышедшей
потом замуж за Аристарха Кашкина[l]; младшая ее сестра, Анна, ничего не
получила, потому что ей было всего лет тринадцать или четырнадцать. На
другой день после установления этого чудного порядка, при котором я проявила
мою полную власть в своей комнате, не испрашивая совета ни единой души,
вечером было представление; чтобы туда пойти, надо было проходить через
покои матери.
Императрица, великий князь и весь двор пришли туда; в манеже, служившем
во времена императрицы Анны для герцога Курляндского[li], покои которого я
занимала, был устроен маленький театр. После представления, когда
императрица вернулась к себе, графиня Румянцева пришла в мою комнату и
сказала, что императрица не одобряет того, что я распределила уход за моими
вещами между моими женщинами, и что ей приказано отнять ключи от моих
брильянтов из рук Жуковой и отдать Шенк, что она и сделала в моем
присутствии, после чего ушла и оставила нас, Жукову и меня, с немного
вытянутыми лицами, а Шенк - торжествующею от доверия, оказанного ей
императрицею. Шенк стала принимать со мной вызывающий вид, что делало ее еще
глупее и менее приятной, чем когда-либо.
На первой неделе Великого поста у меня была очень странная сцена с
великим князем. Утром, когда я была в своей комнате со своими женщинами,
которые все были очень набожны, и слушала утреню, которую служили у меня в
передней, ко мне явилось посольство от великого князя; он прислал мне своего
карлу с поручением спросить у меня, как мое здоровье, и сказать, что ввиду
Поста он не придет в этот день ко мне.
Карла застал нас всех слушающими молитвы и точно исполняющими
предписания Поста, по нашему обряду. Я ответила великому князю через карлу
обычным приветствием, и он ушел. Карла, вернувшись в комнату своего
хозяина,- потому ли, что он действительно проникся уважением к тому, что он
видел, или потому, что он хотел посоветовать своему дорогому владыке и
хозяину, который был менее всего набожен, делать то же, или просто по
легкомыслию,- стал расхваливать набожность, царившую у меня в комнатах, и
этим вызвал в нем дурное против меня расположение духа.
В первый раз, как я увидела великого князя, он начал с того, что
надулся на меня; когда я спросила, какая тому причина, он стал очень меня
бранить за излишнюю набожность, в которую, по его мнению, я впала. Я
спросила, кто это ему сказал. Тогда он мне назвал своего карлу, как
свидетеля-очевидца. Я сказала ему, что не делала больше того, что
требовалось и чему все подчинялись и от чего нельзя было уклониться без
скандала; но он был противного мнения. Этот спор кончился, как и большинство
споров кончаются, то есть тем, что каждый остался при своем мнении, и Его
Императорское Высочество, не имея за обедней никого другого, с кем бы
поговорить, кроме меня, понемногу перестал на меня дуться.
Два дня спустя случилась другая тревога. Утром, в то время как у меня
служили заутреню, девица Шенк, растерянная, вошла ко мне и сказала, что с
матерью нехорошо, что она в обмороке; я тотчас же побежала туда и нашла ее
лежащей на полу, на матраце, но уже очнувшейся. Я позволила себе спросить,
что с нею; она мне сказала, что хотела пустить себе кровь, но что хирург был