"Любовь Романчук. Магические числа" - читать интересную книгу автора

Возможно, лишь энергия отрицательных связей и ощущений обладает
подобной мощью и самостоятельностью, поэтому и нужна им. Как пища. Зло как
способ существования в виде сложным образом циркулирующих квантов
интеллектуального разумного поля.
Призраки подбирались к нему, нащупывая местонахождение излучающего
биотоки источника. Пифагор с компанией равнодушно взирали на поисковую
деятельность разделенного оболочками родственного поля. Эти картины...
Конечно, все изображенные на них были злы, вот в чем была ошибка. Или Тимур
Андреевич намеренно отбирал сюда таких. Даже Пушкин, хоть и отстранился, -
ведь зол был, бестия.
Дод видел, как призраки по ходу брожения поглощали книги, предметы и
некоторые хранящиеся у него видеокассеты, все больше и больше
материализуясь.
"Достоевский" подпрыгивал на одной ноге, хлопая в ладоши, - какой-то
распухший, нездоровый, дикий.
- Последний кон, - кричал он, - затягиваем петлю. Ату!
Дод лавировал между ними, перебегая из одного угла в другой. Пока не
замер под Пушкиным. "Наверно, разум всегда зол, - стукнула мысль. - В какое
бы добро ни рядился".
Пушкин взирал на него сверху насмешливо, даже цинично. Так вот ты
какой, любитель изящности! Дод хотел увернуться из-под него, но не успел. Он
ощутил внутри себя ледяную режущую тяжесть, от которой заперло дыхание и
болью свело члены. И понял: таким и было касание призрака. Лед коснулся его
желудка, сердца, легких, его трогали изнутри, из самой его сути, подбираясь
к мозгу. Отчаянным усилием Дод сорвал со стены картину и со всей силой
грохнул об пол. Раздался душераздирающий вековой стон, и он почувствовал
вокруг замешательство. В поле была пробита брешь, и интеллектуальные
самородки не знали, чем ее заделать. Опыт регенерации еще не был нажит.
Воспользовавшись моментом, Дод рванулся к окну, намереваясь распахнуть
его, но был затащен внутрь. "Все кончено, - мелькнула слабая мысль. -
Сопротивление бесполезно". Вытянутый из привычного измерения, он был отныне
навеки заперт здесь, в этом полевом кошмаре, включенный в безжалостный
кругооборот чужой воли.
За окном уже светало, редело, но это был рассвет другого мира. Подняв
разбитого, истекающего кровью Пушкина, Достоевский подошел к Доду, и, не
размыкая рта, сказал:
- Вникай.
- Нет, - воспротивился Дод остатками сознания.
- Он плохо сыграл свою роль и потому был уничтожен. Ты теперь заменишь
его. Здесь ты замкнут, а в нашем мире твое сознание разомкнуто, слито со
всем. Оно и есть наш мир. Входи.
Дод хотел было посопротивляться, но Пифагор строго сказал:
- Один, три, четыре, десять - выходи, рогатый месяц.
- Огромный цветок тебе поднесу, чтобы ты насладился покоем, - прошептал
Шекспир, - и смертную чашу отдам, с которой ты в вечность войдешь.
Ницше, вплотную подойдя к Доду, положил космической температуры,
тяжелую, как мир, ладонь на его лоб и сказал:
- Дод умер.
И Дод умер. Но прежде он почувствовал, как закурчавились его прямые до
того волосы, как вылезли, опушились по бокам щек бакенбарды, выдалась вперед