"Конан и Ярость титанов" - читать интересную книгу автора (Орли Ник)

Призрак

Конан в прекрасном настроении ехал по лесной дороге. Осталось позади напряжение последних дней, когда ему пришлось смиряться с тем, что он стал жертвой сверхъестественных сил и должен был ждать помощи от мага. Маг смог изгнать и уничтожить демонов, что Конана вполне устроило, а то, что у мага не получилось взять демонов под свой контроль, так это даже к лучшему. Обойдется!

Каждый раз, когда Конан вспоминал расстроенное лицо мага, его прошибало на ухмылку. Неудавшийся властелин демонов, ха! Как и все маги, Косталис вел себя по—человечески лишь до тех пор, пока перед ним не замаячил призрак могущества. Как только у мага появляется только надежда, не возможность даже, а только надежда на возможность приобрести могущество, недоступное другим магам, так они готовы сломя голову нестись в эту пропасть, попутно увлекая туда огромные деньги и окружающих людей, налаженную жизнь и равновесие Мироздания. Безумие какое—то!

Размышляя об этом, Конан не переставал следить за окружающим, отмечать, что дорога сильно заросла травой, то есть по дороге этой ездят довольно редко. Вот Конан проехал мимо старой вырубки, где уже поднималась молодая поросль деревьев, потом возле дороги открылось небольшое озеро, за ним открывался простор равнины. Конан остановился, спешился, привязывать лошадь не стал, только надел путы, чтобы она могла отдохнуть, а сам, оглядевшись, разделся и пошел в воду. Он с удовольствием смывал с себя пот и пыль нескольких дней, дым магических порошков и остатки обгоревшей бороды, въевшийся запах крови и смерти.

Когда Конан вышел из озера, возле его лошади стояли четверо. С тяжелым чувством ожидания неприятностей Конан подошел к ним. У одного в руках был обнаженный меч Конана, у двоих — топоры. Молодые мужики, бородатые, неухоженные, одеты по—коринфийски, но вразнобой, новая одежда соседствует с сущим рваньем. На мордах — неприятные ухмылки. Сброд. Но держатся правильно — если напасть на одного, другие тут же ударят в ответ. Четвертый — мужик уже пожилой, тертый и битый, сильно хромая, обошел троицу вооруженных бродяг и, заходя сбоку, спросил:

— Проездом в наших краях или как?

— Гостил я тут, — ответил Конан, — у моего большого друга. Маг Косталис его зовут. Познакомиться не желаете?

— Ни к чему нам занимать внимание великого мага своими ничтожными личностями, — ответил хромой, делая еще один шаг вперед.

Оружия у него в руках Конан не видел, но руки тот держал так, что вполне мог прятать за предплечьями ножи. Как—то он очень уж не понравился Конану, чувствовалось, что из всей четверки он — боец самый опасный.

— А вас никто не учил, что брать чужие вещи вредно для здоровья? — спросил Конан, делая шаг в сторону от хромого.

— Нас учили, что прав тот, у кого в руках оружие! — сказал тот, который держал меч. Клинок лежал у него на плече, и сейчас он повернул корпус так, чтобы с плеча и ударить, без замаха.

— Вот чему я всегда в этой жизни удивляюсь, — сказал Конан, — так это почему каждый засранец, взявший в руки оружие, полагает, что он от этого уже перестал быть засранцем?

Он рванулся вперед, пнул крайнего топорника в колено так, что тот повалился, нелепо взмахнув своим оружием, второй топорник оказался перекрыт мужиком с мечом, а тот должен был наносить удар из неудобной позиции — с правого плеча, отведенного назад, да на правую же сторону.

Миг промедления оказался для него критичен. Конан перехватил руку с мечом, левой рукой как кувалдой ударил противника по ребрам и, выворачивая свой меч из чужой руки, толкнул разбойника на второго. Конан уже перехватывал свой вновь обретенный меч для удара, как хромой разбойник в броске достал ноги Конана, оплел их руками и рванул в сторону.

Долю секунды Конан пытался устоять на ногах, но хромой не дал ему сделать хотя бы маленький шаг и восстановить равновесие. Падая, Конан извернулся и упал так, чтобы тяжестью падающего тела ударить хромого. Ему это вполне удалось, хромой заскрипел зубами от боли, но рванулся, как распрямляющаяся пружина, и рядом с горлом Конана прошел узкий клинок кинжала.

Хромой вцепился в киммерийца как пиявка, пытался бросить в глаза Конану песок, связывал движения и норовил пырнуть кинжалом. Вокруг топталась троица остальных разбойников, бестолково пытаясь внести свой вклад в одоление киммерийца.

Конан подсек одному из них ноги мечом, ухватил, наконец, хромого за кисть руки с кинжал лом и, закрываясь им от остальных разбойников, ударил его рукоятью меча в голову. Хромой потерял сознание, а Конан отшвырнул обмякшее тело, крутанул мечом, отгоняя нападающих, и вскочил на ноги.

Уцелевшие разбойники обрушились на него с ударами такой силы, что никакой доспех не, вы держал бы их, попади они в цель. Но один удар Конан отбил в сторону, от второго уклонился. Сделав ложный выпад, Конан развернулся, рубанул топорника по руке, тут же атаковал второго и молниеносным ударом зарубил его.

Посмотрев на поверженных противников, Конан подошел к своим пожиткам, надел штаны и вернулся к разбойникам. Один из них был убит наповал, другой тихо истекал кровью, третий жалостно скулил, глядя на свою рану с невыразимым ужасом.

Хромой очнулся, сел и смотрел на приближающегося киммерийца. Рядом с ним лежал второй кинжал, но он не пытался взять его в руки. Облизнув губы, он сказал:

— Опередил ты меня, варвар, чуть—чуть опередил. Стар я, видимо, стал. Что же, празднуй победу, только когда—нибудь и на тебя найдется молодой и быстрый противник.

— Так какого рожна ты полез искать себе добычу не по зубам, старый волчара?

— А куда мне было деваться? В наемники калеку не берут, старых друзей жизнь повыбила. Собрал вот молодых, видим — путник нездешний, искать его никто не будет. С деньгами, наверное, едет. Да еще и без оружия застали… Ну, так как? С собой ты нас всяко не потащишь. Так отпустишь или убивать будешь?

— Надо бы, конечно, вас прикончить. В бою бы я вас положил, глазом не моргнул. А сейчас — я не палач. Да и возиться с погребением неохота. Оставлю я вас, чтобы убитых похоронили. Кошелек—то мой успел прибрать?

— А как же.

Хромой бросил Конану его кошель. Киммериец проверил содержимое и подвесил кошелек к поясу.

— Кинжал тоже кинь.

Он забрал с собой кинжалы, чтобы у старого разбойника не было соблазна метнуть ему клинок в спину, сходил еще раз к озеру и отмыл меч. Хромой тем временем перевязывал раненого. Конан собрал вещи, сел на лошадь и поехал дальше по дороге. Настроение было мерзкое.

Дальнейший путь пролегал без приключений, дорога стала более торной и оживленной. Леса перемежались полями, стали попадаться деревни, стоянки углежогов, обозы, везущие бревна для строительства и соль на продажу, медь и руду для кузниц, продукты для горожан.

Переночевав в одном из селений, Конан отдал в стирку и починку одежду, узнал, что главный торговый город Коринфии — Монстардинос — уже недалеко.

Конан купил, как и собирался, новый меч, отдав в счет части оплаты старый выщербленный клинок, побрился и подстригся, так что в город он приехал не как бродяга, битый жизнью, а как уважаемый гость с тугим кошельком и серьезными намерениями. Кошелек, правда, уже изрядно опустел, но на некоторое время должно было хватить, если не пускаться в разгул и не швырять деньги на разные излишества.

В Монстардиносе Конан остановился на довольно приличном постоялом дворе. Здесь не было такого раздолья для воров, как в Заморе, но купцы Офира и Немедии были частыми гостями в Коринфии. Купцы из Аквилонии тоже бывали, но реже. Соляные копи Коринфии снабжали солью Офир и Немедию, Бритунию и Замору. Медь, добываемая в Карпашских горах, пользовалась спросом во всех окружающих странах, товары с востока шли через Коринфию в Аквилонию и Немедию, в Офир и Бритунию.

Высматривая среди купцов такого, кто успел распродать товар, но не успел вложить полученные деньги в покупку другого товара, Конан помногу не пил, в драки не встревал, знакомился с городом и ждал. Хозяйка постоялого двора, молодая вдова по имени Оливиния, быстро прониклась симпатией к киммерийцу, и Конан не стал разочаровывать ее, да и с чего бы молодому здоровому мужчине было отвергать знаки благосклонного внимания к своей персоне? Так что через пару дней Конан перебрался из своей комнаты в хозяйские покои. Оливиния строила радужные планы на совместную жизнь, Конан же не спорил с ней, зная, что бессмысленно загадывать наперед. Кто знает, что готовит ему будущее?

Через несколько дней после того, как Конан появился в Монстардиносе, он увидел в сопровождении одного из купцов своего знакомого. Вечером они встретились в таверне и Конан спросил:

— Скоро ли вы собираетесь обратно в Шадизар? У меня там остались кое—какие должники, я бы хотел, чтобы ты получил у них мои деньги и привез их мне. Я хорошо заплачу тебе. Кривой Максут выплатил мне лишь часть денег за те драгоценности, которые я отдал ему…

— Забудь, — отрезал Али. — Стражники выпотрошили лавку кривого Максута, а пока его водили к судье, лавка сгорела. И ты сам в этом виноват, Конан! Все знали, что кривой Максут скупает краденое, но пока это было в привычных пределах, это никого особо не волновала. Стража получала свой бакшиш, не давала чересчур распоясаться разной шушере, иногда ловила кого—нибудь из новичков и возвращала украденное, и всех это устраивало. Но ты, Конан, перегнул палку! Ну, обокрал ты половину шадизарских дворцов, но зачем тебе понадобилось красть королевские подарки у племянника короля?! Ладно, все знают, что король не больно жалует своих родственников, но грабить их он позволить все равно не может. Это было чрезмерно, Конан. Стражников настропалили так, что они носом землю рыли. Никакие взятки уже не помогали. Пострадал не только Максут, еще несколько скупщиков краденого вычистили. Похватали много воровского народу, кого сразу убили, кого на каторгу закатали, один из воровских кварталов просто выгорел дотла. И вот опять же, Конан, ловит тебя стражник — это же не значит, что он враг тебе. Ну, дал ты ему в рыло, убежал, потом встретились, ты его угостил, выручкой поделился — и оба довольны. А ты что творил? После тебя троих стражников похоронили, это еще ладно, а двое калеками остались. Как ты думаешь, другие стражники сильно радовались, на это глядя? Они, конечно, начали вымещать зла на всех прочих. Так что в Шадизаре ты устроил такую заварушку, что лучше тебе там не появляться. И денег не взыскать.

— Да я туда и не собирался. Ладно, Али, забудь. Не очень—то я и рассчитывал на эти деньги. Как сюда добирались, что слышно нового?

— Добирались обычно, старый тракт через перевалы. Я вот нанялся идти с соляным обозом. А на границе Офира и Коринфии, говорят, появился ночной призрак. Кого застанет ночью, того находят мертвым. Сначала, говорят, он бродил по Коринфии, потом объявился в Офире. Король Офира, говорят, согнал в приграничье лучших магов королевства и баронские дружины из окрестных округов. Впрочем, это же Офир! Там вечно какая—нибудь дрянь вызревает.

— О, я знаю, что с призраком делать! Тут один маг неподалеку живет. Он страсть это дело любит. Надо будет при случае ему подсказать, пусть скачет на границу Офира и ловит призраков, и ночных, и дневных, ха!

* * *

Тысячник Бертиозис сидел в своей парадной зале, перебирая пергаменты. Владелец серебряного рудника, один из богатейших людей Коринфии, он третий срок подряд избирался тысячником Монстардиноса. Войны не очень часто грозили Коринфии, но если не реагировать на мелкие стычки, то сосед может счесть такое государство легкой добычей. Такого допускать никак нельзя, поэтому тысячник внимательно следил за всеми сообщениями о событиях в стране и в соседних государствах. Власть его держалась на авторитете, и он не мог злоупотреблять ею без того, чтобы подорвать свой авторитет. Неразумные приказы и самодурство, обычные для венценосных владык других стран, были для него непозволительной роскошью.

И вот сейчас он был в затруднении. Замора пользуется торговым путем через Коринфию и не заинтересована в нарушении существующего порядка. К тому же в последнее время в Шадизаре происходили серьезные стычки стражи с горожанами, город пострадал и сейчас отстраивается. Так что со стороны Заморы неприятностей ждать не следует.

Немедия давно точит зубы на Коринфию и с радостью присоединила бы ее к своим владениям, но этому воспротивится Аквилония, которой усиление Немедии совершенно ни к чему. Офир, богатый золотом и сильный своей тяжелой конницей, может сделать попытку захватить южные районы Коринфии.

В связи с этим непонятно — есть ли появление ночного призрака провокация офирских магов, или это, в самом деле новая проблема Коринфии, которую придется решать силами своих или нанятых магов.

И еще одно сообщение о появлении в пограничном городке у Карпашских гор какого—то ужасного оборотня. Бертиозис отметил себе послать гонца, к магу Косталису — выяснить судьбу оборотня, и может ли появление оборотня быть связано с ночным призраком, и готов ли маг отправиться к границе Офира для борьбы с призраком.

— А ведь этот оборотень, Конан из Киммерии, — сказал помощник тысячника, оторвавшись от записей, — он ведь сейчас в городе. Более того, он живет на постоялом дворе твоей племянницы Оливинии.

— Вот как? Интересно, надо будет зайти к племяннице, попроведать. Значит, у Косталиса он не задержался… А Косталис в городе не появлялся на этих днях?

Насколько мне известно, нет.

— Нет, значит, нет. Косталис скрываться не любит, если бы приехал, то объявился бы… Зайди к начальнику стражи, пусть десяток стражников подежурят у постоялого двора Оливинии. Если киммериец вздумает бежать, пусть хватают. Ну а если мы с ним нормально побеседуем, то пусть над душой не стоят.

— Насколько я информирован, десятка стражников может не хватить. Это тот самый Конан, из—за которого в Шадизаре неделю стража билась с ворами и выжгла целый квартал города.

— Да? Ну, тогда пусть стражники готовят засады в переулках вокруг. И усилят охрану городских ворот. Но больше десятка все равно не надо. Пусть справляются.

Предосторожности оказались излишними. Конан побеседовал с тысячником, и тот остался вполне удовлетворен рассказом киммерийца. Более того, Бертиозис решил предложить Конану работу. После ужина за кувшином офирского вина они продолжили беседу.

— Знаешь, Конан, какая у меня основная проблема в исполнении должности тысячника? — спросил Бертиозис. — Те люди, которые блистательно проявили себя на поле боя и заслужили, честно заслужили звание сотников, часто не соответствуют моим требованиям в мирной жизни. Они отличные воины и замечательные командиры в бою. Но что от них требуется в дни мира? С одной стороны, учить новобранцев, не распускать ветеранов, бдительно нести охрану и быть готовым встретить врага. С этим, как правило, они справляются. Как правило, потому что некоторые распускаются сами, и приходится принимать меры. Но с другой стороны, они должны быть политиками и разведчиками. Постоянно собирать информацию обо всем, происходящем вокруг. Желательно не просто посылать воинов преследовать банду разбойников или выбивать людей какого—нибудь оголтелого барона с нашей земли. Желательно предвидеть такие события и не идти вслед за событиями, а предвосхищать их. Особенно когда эти события оказываются не набором сиюминутных проблем, а складываются в события государственного значения. К сожалению, мы не можем позволить себе содержать постоянных разведчиков, и вынуждены просто собирать все слухи, которые привозят купцы из сопредельных стран. И вот сейчас меня более всего беспокоит обстановка на границе с Офиром. Месяц назад ко мне стали поступать первые сообщения о каком—то ночном призраке. Встречи с ним однозначно оканчивались смертью человека, имевшего пагубную привычку ходить по ночам в одиночку. Кстати, ты не находишь, что этот призрак — на самом деле идеальное средство против воров? Ха—ха—ха! Не обижайся, Конан, слава о твоих подвигах достигла даже наших мест, но у нас тебе вряд ли удастся преумножить свою воровскую славу. У нас не Шадизар! У нас заключаются крупные сделки между купцами разных стран, но при этом редко торгуют драгоценностями. Слоновая кость и пряности, рабы и шелка — это не наш товар. Наши товары более весомы и обыденны. Нашу соль покупают четыре державы, но согласись, что украсть повозку с солью — это не то же самое, что ларец с драгоценными камнями! Если ты собираешься быть вором и дальше, тебе придется искать другой город и другую страну. Но зачем тебе это надо? Оливиния крепко держит свое хозяйство, и все же мужская поддержка ей не помешает. Обживешься у нас, будет у тебя дом и семья, дети и уважение соседей. Я не думаю, чтобы ты хотел обокрасть Оливинию и сбежать с ее деньгами?

— Я никогда не обижал женщин, Бертиозис! Но к чему ты толковал про офирскую границу и ночного призрака?

— А вот к чему. Если ты всерьез намерен остаться жить в Коринфии, я помогу тебе всем своим влиянием. Оливиния — моя племянница, и я чувствую некоторую ответственность за ее судьбу. Но пока я хотел бы послать тебя на офирскую границу. Туда же я посылаю мага Косталиса. Если призрак — порождение сверхъестественных сил, то уничтожить его — это прямая обязанность Косталиса. В этом случае ты окажешь ему любую посильную помощь, а потом вернешься и доложишь мне обстановку на границе. А если эта возня с призраком служит прикрытием для подготовки к войне, то ты постараешься предупредить меня об этом.

— А если я не успею предупредить?

— Тогда надеюсь, что ты примешь участие в этой войне. Я уже сейчас перевел на офирскую границу половину наших постоянных сил. Если начнется война, они будут сдерживать армию Офира, пока не подойдет ополчение. Ты, я думаю, будешь там полезен. Ты представляешь тактику сдерживания? Стычки с передовыми дозорами, засады и внезапные нападения… Ты сможешь проявить себя и стать потом сотником. Это немалая честь. Я мог бы послать с поручением кого—нибудь из своих проверенных людей, но это либо солдаты, которые могут сражаться и выполнять четкие приказы, но плохо ориентируются в политике, либо торговцы, которые оценят ситуацию, но не смогут решительно вмешаться в ход событий.

— Насколько сильна армия Офира?

— Насколько велик будет риск? Я принимаю меры, как военные, так и политические. Для Коринфии война может кончиться в самом худшем случае потерей южных районов. Ну а для каждого воина, который погибнет в этой войне, будет важна не столько сила армии, сколько его собственная удача.

— Бертиозис, риск меня не пугает, но я не привык строить далеко идущие планы. Тем более делать ставку на победу или поражение в войне. Сколько ты мне заплатишь за эту работу?

— Так ты все же не намерен оставаться в Коринфии?

— Не знаю. Я принимаю твое предложение и постараюсь сделать все возможное, чтобы выполнить твое поручение. Но мало ли что может произойти? Ты тоже смертен. Давай лучше договоримся об оплате.

— Хорошо. Я заплачу тебе двадцать золотых сейчас. И окончательный расчет — в зависимости от того, что будет происходить и как ты себя покажешь. Я заплачу тебе за каждый день двойную ставку коринфийского солдата, если войны не будет, и пятикратную, если тебе придется принимать участие в боевых действиях. Оплата выдающихся подвигов не оговаривается заранее, такие вещи оцениваются отдельно. Ну а военная добыча — естественно, это зависит только от тебя.

— Годится, — ответил Конан.

Плата была действительно неплоха для наемника, более того, Бертиозис шел на некоторый риск, отдавая деньги вперед известному вору. Конан предполагал, что Бертиозис провоцирует его. Если Конан захочет сбежать с доверенными ему деньгами, то для Бертиозиса лучше, если это случится раньше. Но Конан не стал выяснять это открыто: они оба понимают ситуацию, к чему произносить пустые слова? Чтобы склонить собеседника ко лжи?

— Да, а что ты говорил о призраке? — спросил Конан. — Он убивает ходящих по ночам в одиночку? Только в одиночку?

— Именно так. Никогда не нападает на нескольких человек, только на одиночек. При этом на человеке не остается никаких ран, следов яда или удушения.

— Но если призрак нападает только на одиночек, то откуда стало известно, что это призрак? Кто—то же его должен был видеть? Или у вас там, на южной границе такие следопыты, что распознают следы призраков?

— В том—то и дело, что следов он никаких не оставляет. И видели его только издали, шагов с пятидесяти, не ближе. Ну, собственно, что видели? Неясный образ в лунном свете. Нашлись там один маг и двое воинов, достаточно смелые и глупые, чтобы в одиночку попытаться выследить призрака. И наши силы уменьшились на одного мага и двух смелых воинов. Так что я тебе не советую повторять сей доблестный поступок. В общем, призраком должен заняться Косталис. Но если этого призрака вызвали офирские маги, то тебе придется охранять Косталиса, пока он будет занят магическим поединком.

— Не люблю я магов, — проворчал Конан, наливая себе в кружку вина.

— Ну и не люби! Но как я понял, твои встречи с другими магами заканчивались исключительно смертельно для этих магов… а с Косталисом ты разъехался все—таки без обоюдного ущерба. Так что не настраивай себя против него заранее. Он человек благоразумный и не спесивый. Я думаю, вы сработаетесь.

— Может, и сработаемся. Только чувствую я, что Косталис не очень—то обрадуется моей помощи! Он, вполне вероятно, пожелает не просто уничтожить призрака, а подчинить его своей воле и использовать по собственному усмотрению! А я ему в таком деле не помощник!

— Тут я с тобой согласен. Но, видишь ли, в чем дело — мне надо, чтобы призрака не стало. По крайней мере, не стало в моей стране. А что с ним сделает маг, меня интересует меньше всего — пусть он его уничтожит, прогонит, на цепь посадит или в рассоле замаринует!

* * *

Когда Конан подъезжал к границе с Офиром, навстречу ему уже шла волна войны. Не жалея коней, скакали от границы гонцы, разнося по стране весть о том, что офирские войска вступили на землю Коринфии. Пастухи угоняли стада скота, собирались отряды ополчения, остающиеся готовили тайники и укрытия. Сбор ополчения шел довольно организованно — отряды вооруженных мужчин постепенно собирались в армию. Пешие отряды шли к рубежу, расположенному в двух дневных переходах от границы, а конные устремлялись к границе, чтобы совместно с постоянным войском прикрывать сбор ополчения.

Под вечер Кокан смог разыскать сотника Пардика и передать ему пергамент от Бертиозиса.

— Ну, это все отменяется, — сказал Пардик, бегло просмотрев послание. — Сейчас мы отступаем на рубеж сбора ополчения и ничего, кроме как прикрывать отступление, я тебе предложить не могу. Боец ты, должно быть, неплохой, но если будешь сражаться с нами, запомни — никакой самодеятельности! Завтра утром мы встанем заслоном перед офирцами. Удержаться не удержимся, но передовые отряды нас с этой позиции не собьют, им придется собирать армию в кулак, тогда мы отступим, но полдня их заставим потерять. Сейчас можешь устроиться, где найдешь свободное место в лагере, а завтра я тебя пристрою к кому—нибудь.

— А ночную вылазку делать не собираетесь? Я бы сходил тоже.

— Ты? Хм… Ладно, будь пока у ближайшего костра. Соберемся, я тебя позову.

Конан подсел к костру, возле которого как раз один из воинов рассказывал ополченцам:

— Вошли они, именем короля прочитали намерение искоренить злобного призрака, порождение зла. Для того идет на наши земли могущественный маг. А войска так — для охраны законных интересов короля Офира… И скорым маршем направляются вдоль по тракту. Выехали мы им навстречу — четыре сотни конных против четырех тысяч офирцев. Но мы встали у брода, так что мимо нас не пройти, сотник наш выехал и по всем правилам предложил им валить на хрен.

Они на это отвечают не хотите по—хорошему, давайте воевать, вот наш поединщик. И выходит вперед воин в сверкающих доспехах, высокий, с алебардой в руках. На другом конце алебарды — железный шар. У нас нашелся охотник сразиться, вышел в поле — офирцы обхохотались. Сущий мальчишка против их бойца. А паренек тем временем раскрутил пращу и залепил свинцовый шар прямо в голову офирцу. Такого удара хватит кому хочешь, хоть в шлеме, хоть без шлема. Но офирец только покачнулся и побежал на нашего. Тот влепил ему еще один снаряд, отбежал, начал в третий раз крутить пращу, но тут ему самому стрела в грудь пришла. И понеслась на нас вся эта масса офирской конницы…

— И что было? — не выдержал один из слушателей.

— А ничего, — равнодушно ответил рассказчик, — развернулись мы и поскакали в отрыв.

— И офирцы вас не догнали?

— Нет. Потому что брод мы густо засыпали железным чесноком.

Вокруг костра раздался дружный хохот. Конан тоже усмехнулся. Железный чеснок — четыре штырька, сваренных так, что как его ни брось, он встает на три штырька, а четвертый торчит вверх. Наступить на него болезненно как человеку, так и лошади. Так что на переправе должна была получиться такая каша, что коринфийские воины не только могли оторваться от преследования, но и расстрелять на переправе половину офирской конницы.

— Мы запасы железного чеснока пять лет готовили, — добавил рассказчик, — вот и пригодились.

— Но вообще—то офирцы на Монстардинос идут?

— Конечно. Тут ведь как — мы стремимся их задержать, собрать ополчение и разбить их в поле. А они хотят разбить нас до того, как ополчение будет готово к битве, войти в Монстардинос победителями и подписать мир такой, какой им надо.

— Ну и как, сдержим мы их?

— Конечно. Мы, небось, думали, как будем встречать их баронскую конницу.

К костру подошел сотник Пардик и позвал Конана с собой. Отряд для ночной вылазки насчитывал два десятка воинов, командир отряда придирчиво осмотрел Конан, велел ему надеть темную рубаху и зачернить смолой клинки кинжала и меча, чтобы не блеснули в темноте. Тут же Конану подали все необходимое. Вокруг приглушенно лязгало железо, притиралось снаряжение, проверялись луки. Наконец, по сигналу сели на коней и выехали из лагеря. Ехали лесом и в сгущающихся сумерках оказались на опушке. Впереди, в поле, шагах в пятистах был виден лагерь офирской армии.

— Правильно расположились, — сказал вполголоса командир отряда, — стрелами не достанешь, большим отрядом сквозь лес не подойдешь. И охрана ходит правильно — по двое и в виду друг друга.

Разведчики тем временем проверили окрестность леса и убедились, что офирских патрулей здесь нет.

— А чего же они в лес патруль не выслали? — спросил Конан.

— А для того мы им весь день покоя и не давали. Войско идет в окружении конной разведки, и впереди, и по флангам, чтобы противник не напал неожиданно. А мы весь день нападали на них. Так что разведка их жмется к основным силам. Выждем пару часов и сходим к их лагерю. Надо бы пленного достать.

— Четыре тысячи конницы, я слышал?

— Да. И до трех тысяч пехоты. У нас должно собраться с ополчением до восьми тысяч пехоты и до полутора тысяч конницы. Но силы трудно сравнивать. У них пехота — вспомогательные силы, основная ударная сила — конница. А у нас пехота должна будет принять удар конницы и выстоять.

— Понятно. Как пойдем к лагерю?

— Выдвинемся на расстояние полета стрелы, пять человек пойдет и постарается взять часовых, на отходе прикроемся железным чесноком, и лучники нас поддержат стрелами.

Как всегда бывает в жизни, дело пошло не так, как задумывалось. Только собрались выдвигаться из леса, как к командиру бесшумно приблизился один из его разведчиков.

— Офирский патруль, — шепнул он, — с полсотни человек идут вдоль опушки леса. Выйдут прямо на нас.

— Ну что, киммериец? — спросил командир. — Покажем им, как сражаются настоящие воины?

— Конечно, — ответил Конан, беззвучно вынимая свой меч из ножен.

— Тогда делаем так: наши выстрелят, и мы с тобой атакуем. Наше дело будет — порубить как можно больше офирцев, а мои люди нас будут прикрывать и возьмут пленников.

— В спину по нечаянности не залепят?

— Боги посылают нам удачу, киммериец. Месяц светит нам в спину. Все, затаились.

Патруль офирцев подошел к отряду разведчиков почти вплотную, когда раздался свист и воздух пронзили стрелы. В группе офирцев раздались крики боли и проклятия, но там тоже были люди опытные, определили плотность залпа, что стрелков не очень много, что расстояние до стрелков мало, и почти сразу раздалась команда офицера:

— Вперед, руби их!

Офирцы набежали плотной кучкой, и навстречу им бросились Конан и командир. Молниеносными ударами они сразили первых противников, а второй залп стрелков поразил тех офирцев, которые оказались справа и слева от основной группы. И началась мясорубка. Офирцы были уже так близко, что стрелки оставили луки и схватывались врукопашную. А в центре битвы властвовал киммериец. Он вырвался вперед и рубил врагов как ангел смерти. Ни о каком фехтовании думать было невозможно, набегающие солдаты видели перед собой только темный силуэт и получали удары меча Конана, не успев понять, откуда на них рушится этот удар. Командир чуть отстал от киммерийца и, сообразив, что в такой ситуации главное — не мешать Конану, стал прикрывать ему спину, встречая точными ударами тех офирцев, которые пытались обойти свирепого бойца. Конан полностью отдался ритму боя. Стремительно нанося удары, он совсем не думал о защите, он доставал противников раньше, чем они могли дотянуться до него иди защититься от его ударов. А сила его ударов была такова, что одного удара хватало с избытком, чтобы выбить из боя любого противника.

И оказалось, что численное превосходство офирцев вдруг исчезло, как туман. И самые смелые с отчаянием кинулись на Конана с последней надеждой достать таки этого грозного воина, самые трусливые побежали к лагерю, призывая подмогу громкими криками, а самые умные затаились во тьме, надеясь отсидеться и уцелеть. И не повезло ни первым, ни вторым, ни третьим. Конан срубил последних офирцев, атаковавших его, и напряженно замер, ожидая, не появится ли еще какая опасность. Стрелки расстреляли из луков бегущих к лагерю и теперь быстро проверяли окрестности в поисках притаившихся умников.

Конан порылся в куче порубленных им воинов, срывая с них кошельки, цепочки, амулеты и засовывая себе за пазуху. В лагере услышали шум битвы и крики, там бегали и суетились, но пока на помощь патрулю подоспел новый отряд, коринфийские разведчики уже садились на коней. С собой увозили пятерых своих раненых и двоих пленных, взятых в рукопашной. Разведчики уходили знакомыми тропами, бросив позади несколько горстей железного чеснока.

Приехав к своим, сдали пленников для допроса сотнику Пардику, разбудили лекаря, чтобы он занялся ранеными, и отправились спать. Разведчики были слишком измотаны, чтобы обсуждать вылазку, но по сдержанным репликам и общему настроению чувствовалось, что они оценили силу и ловкость киммерийца.

Утром разведчикам дали отдохнуть чуть дольше, чем остальным. Конан умылся и переложил трофеи в свой кошелек. Конные сотни коринфийцев уже заняли подготовленную позицию. Разведчики в составе отборного отряда стрелков сотника Пардика выехали позже.

— Ты хорошо себя показал, Конан, — приветствовал его сотник. — Я оставлю тебя в своей сотне. Мы обычно занимаемся разведкой, рейдами, засадами, а битве стоим позади всех, чтобы ударить в критический момент боя. Согласен?

— Согласен.

— Пленные рассказали, что армию ведет граф Тормез. То есть это не королевская армия, а дружины северных баронов — вассалов графа. Тем лучше для нас.

— То есть можно будет обратиться к королю с жалобой на действия графа?

— Э, нет! Если мы разобьем войска графа, то король сделает вид, что граф действовал против его воли. А если граф победит, то захватит часть наших земель именем короля. И король возражать не станет. Так что биться нам придется в любом случае. Единственное, что здесь оказывается в нашу пользу, — баронские дружины будут биться по собственному усмотрению, без единого руководства.

— А нельзя ли попытаться разжечь какую—нибудь застарелую вражду между баронами?

— Нет. То есть я знаю, что некоторые бароны не очень ладят между собой, но в офирской системе это не имеет большого значения. Если враждующие бароны подчиняются одному графу, он не допустит, чтобы их вражда привела к ослаблению одного из них и усилению другого в этой вражде. Он просто вынесет вердикт и потребует прекратить враждебные действия.

— А если барон не согласится с вердиктом?

— Тогда против него выступят все вассалы графа, и он не устоит. Точно так же, если граф не подчинится королю, на него будет двинута объединенная сила других графов. Весьма устойчивая система. По крайней мере, пока королевская власть сильна. Но сейчас важно не это. Граф Тормез обзавелся поддержкой весьма сильного мага. В войске ходят слухи, что маг обещал графу, во—первых, неуязвимость, во—вторых, бессмертие. Пленные не могли объяснить, как это надо понимать.

Отряд сотника Пардика выехал на небольшой холм, и перед ними открылась позиция войск.

Дорога проходила здесь между двух лесов, и коринфийцы перекрыли проезд срубленными деревьями, так что оставался только узкий проход. Позади завала располагались отряды конных лучников.

— А обойти нас они не могут? — спросил Конан.

— Могут, конечно. Но для этого им придется дробить силы и тратить время. Так что, скорее всего они будут пробиваться здесь.

Действительно, по ту сторону завала офирские войска строились для атаки. Отряды пеших лучников выдвигались на дистанцию прицельной стрельбы, конница готовилась к атаке. Потом вперед вышел высокий воин, весь закованный в сверкающие доспехи, с алебардой в руках, с красным султаном на шлеме. Он уверенно шел к завалу, выкрикивая вызов на поединок. Лучники, вышедшие на линию стрельбы остановились было, потом начали очень медленно продвигаться вперед, сокращая дистанцию.

— А выйду я против него? — обратился Конан к Пардику. — Посмотреть хочу, какую это неуязвимость ему наколдовали. Вот только прочность его доспехов я проверять своим мечом не хочу. Найдется для меня секира на длинном древке?

Секиру нашли. Тяжелая секира на древке, окованном железом, была более пригодна для того, чтобы прорубать ворота крепостей, чем для поединка в поле, но Конан остался ею доволен. Сейчас для него было главным получить орудие с возможно более тяжелым ударом. Конан подъехал к завалу, спешился и пошел навстречу рыцарю. Они сошлись, раскручивая каждый свое оружие, чтобы используя набранную скорость движения, нанести удар быстро и сильно.

Рыцарь ударил первым. Он отлично владел алебардой, но недооценил скорость движений Конана. Тот мгновенным движением в сторону пропустил смертоносное лезвие мимо себя и нанес удар сам. Секира врезалась между шлемом и латами рыцаря, и тут же Конан вынужден был отскочить, чтобы не получить удар тупым концом алебарды с тяжелым железным шаром.

Конан ничего не понял — его секира как будто ударила по железной статуе. Будь доспехи рыцаря трижды непробиваемыми, удар такой силы должен был снести его с ног! А рыцарь уже наседал на Конана, атакуя то лезвием алебарды, то шаром. Конан уклонялся, отбивал удары, потом смог разорвать дистанцию, крутанул секиру и снова пошел в атаку.

В этот раз он смог рубануть рыцаря по ноге, принял удар алебарды на древко секиры, мгновенно отметив краем сознания, что его удар вновь не причинил рыцарю никакого вреда, сцепил лезвие секиры с лезвием алебарды, и, удерживая секиру одной рукой, другой рукой схватился за тупой конец алебарды.

Поединок из оружного боя превратился в борьбу. Рыцарь сделал несколько рывков, убедился, что не может освободить свое оружие, выпустил его из рук и ударил Конана рукой в латной перчатке. Удар рассек киммерийцу бровь и заставил отшатнуться. Рыцарь размахнулся снова, но Конан бросился вперед, отбросив оружие в сторону, обхватил рыцаря руками, напрягся, оторвал его от земли и швырнул на землю.

Не дав ему опомниться, Конан тут же бросился на него сверху, заломил руку, взвалил себе на спину и побежал к своим. Стрелы били ему вслед, рыцарь дергался и ругался. Лучники Коринфии тоже начали стрельбу, и под их стрелами дрогнули офирские стрелки, кто из них падал, пронзенный стрелой, кто бежал назад, кто просто не мог стрелять в суматохе. Но офирская конница уже настигала Конана. Он задыхался под тяжестью рыцаря и слышал за своей спиной топот коней.

— Бросай, не успеешь! — кричали с коринфийской стороны.

Конан свалил рыцаря под копыта настигающих его лошадей и стремительным броском ушел в засеку. На выходе ему сразу подвели лошадь, и он поскакал прочь. Офирские конники прорывались сквозь завал, другие растаскивали стволы, чтобы освободить проход. Офирские военачальники вновь организовали своих стрелков, те под прикрытием щитоносцев вышли к завалу и снова повели стрельбу.

Мелкие отряды офирцев просачивались через лес справа и слева от завала. Пардик скомандовал отступление. Коринфийские лучники отбили охоту у самых быстрых офирских наездников преследовать их малыми силами, — поэтому отступили в полном порядке.

— Ну и как тебе этот Неуязвимый? — спросил сотник подъехавшего Конана.

— Проклятая магия, — проворчал Конан, — я как будто по скале бил секирой. Ладно бы это были просто непробиваемые доспехи, но мои удары должны были сбить его с ног, даже не пробив доспехов.

— Это я и так понял, — возразил сотник, — меня больше волнует — как мы будем его сдерживать в день большой битвы?

— Да так же, — усмехнулся Конан, — ему можно спутать ноги, можно накинуть полотнище ткани на голову, можно удержать алебарду и не дать сражаться… Если он Неуязвимый, то достаточно легко будет с ним справиться, не уязвляя его!

— Видишь ли, если он будет снова действовать в одиночку, то да. Но я полагаю, что он уже наигрался в неуязвимость и будет идти в бой не в одиночку, а во главе отряда, да под прикрытием лучников. Именно для того, чтобы сокрушать наши ряды, не опасаясь попасть в какую—то ловушку. И мне становится не по себе, когда я представляю себе, как он вломится в строй нашего пешего ополчения… А этого не избежать, потому что в поле наша конница не сдержит офирскую. У нас здесь всего шесть сотен воинов, остальные — ополченцы. Среди них есть неплохие наездники, стрелки, но сражаться в конном строю они не приучены. Я пытаюсь использовать их в засадах, для того, чтобы гонять мелкие отряды офирцев. Но в поле, если придется бросить их в сшибку грудь на грудь, они просто полягут, и все.

— Нам навстречу кто—то скачет…

Это оказался маг Косталис с шестеркой слуг.

— Приветствую тебя, Пардик, — сказал он. — Меня вызвал Бертиозис по поводу призрака, появившегося в приграничье. Но в дороге я узнал, что сейчас у нас будут другие задачи…

— Именно. И мы очень рассчитываем на твою помощь, уважаемый Косталис. То есть мы делаем все, чтобы военные действия сложились для нас успешно, а вот принять меры против магического вмешательства со стороны офирцев — тут мы надеемся только на тебя.

— А что, были уже такие случаи?

— Граф Тормез пользуется доспехами с заклятием неуязвимости, — сказал сотник, — а пленные говорят, что маг обещал ему еще и бессмертие.

— Вот как, — задумался Косталис, — интересно…

— Мы тут придумали несколько способов, как управиться с Неуязвимым, — продолжал сотник, — не далее, как сегодня утром наш друг Конан успешно с ним сразился и едва не пленил его. Конан из Киммерии, он тебе знаком.

Маг отыскал глазами среди сопровождения сотника Конана и возмущенно возопил:

— Ну, конечно! Без этого разрушителя обойтись никак нельзя было! Пардик, я не понимаю, зачем тебе моя помощь, если у тебя есть этот варвар? Пошли его, и он сокрушит любое магическое влияние на расстоянии в десяток миль! Ему вон даже Неуязвимого уделать проще, чем твоему десятнику наорать на новобранца. Зачем тебе еще и маг, Пардик?!

— Чего ты так кипятишься, Косталис, — спросил Конан, усмехаясь. — Вроде бы мы с тобой мирно разъехались?

— Мирно? Мирно! То есть мне еще надо поблагодарить всех известных мне богов, что когда ты уехал из моей башни, она стояла невредимой, а не лежала кучей дымящихся развалин? А я за свои труды по изгнанию демонов не остался лежать с перерезанным горлом? А?!

— Ну… да…

— Тихо! — рявкнул сотник. — Конан, не дразни мага, нам без него не обойтись! Косталис, этот киммериец сейчас — один из лучших бойцов в нашей армии. И доверенный посланник тысячника Беритиозиса. После разгрома офирцев ты сможешь обсудить с Бертиозисом размеры причитающегося тебе вознаграждения, включая ущерб от киммерийца. А сейчас я запрещаю склоки!

Косталис сделал обиженное лицо, но замолчал и продолжил путь со своими слугами в некотором отдалении.

Отряд Пардика остановился в одной из деревень. Конан прикинул, что здесь была примерно треть коринфийских конников. Остальные остались изматывать врага — угрожать фланговыми ударами, доставать стрелами и отходить, не принимая боя.

Сотник расположился в таверне, и туда постоянно подъезжали гонцы с сообщениями о продвижении неприятеля. Вот подъехал отряд в полсотни человек, командир отправился в таверну, а остальные устало расседлывали коней.

— В засаду влетели, — объяснил один из них в ответ на вопрос одного из любопытствующих, — семерых потеряли.

— В засаду? Как вам на ровном месте это удалось?

— Слушай, если ты дурак, то лучше помолчи, ладно?! На ровном месте… Встретили разъезд офирцев в десяток конников, погнались за ними. А они привели нас в засаду — в ровном месте едут два отряда, а отступающие уходят между ними. И вокруг нас вдруг оказываются враги — и справа, и слева!

Подошедший воин позвал Конана к сотнику, они вместе прошли к магу, который в уединенной комнате раскладывал свои магические приспособления.

— Ну как, что—нибудь получается? — спросил сотник.

— Что—нибудь, — пробормотал Косталис, на правил на Конана жезл с голубым камнем в навершии и начал шептать непонятные слова.

Конан схватился за рукоять своего меча и шагнул в сторону.

— Ты это прекрати! — потребовал он угрожающим тоном. — Я по горло сыт магическими штучками и не потреплю, чтобы их на мне применяли снова!

— Успокойся, — примирительно сказал маг, — я ничего не собираюсь делать с тобой… — Подумал и добавил: — Без предупреждения.

— И с предупреждением не надо, — твердо сказал Конан, — если не хочешь попробовать остроту моего клинка. Без всякого предупреждения в любом случае.

— Говорю же тебе, успокойся! Просто ты сегодня был в непосредственном контакте с Неуязвимым, и на тебе осталась аура его магии. Я ее чувствую. Иначе бы я тебя близко к себе не позволил бы допускать. Да, — обратился Косталис к Пардику, — я воспользуюсь этим следом магии, чтобы дотянуться до офирского мага.

— Когда? — спросил сотник. — Завтра утром мы должны покинуть это место.

— Когда? — переспросил маг. — Это несущественно. Сейчас меня ограничивает не время, а место. Здесь слишком людно! Невозможно работать. Мне нужно чистое пространство, желательно какой—нибудь холм, возвышенность. Найдется здесь такое?

— Найдется. В миле отсюда.

— Вот и хорошо. Значит, мы с киммерийцем едем туда. Кто—нибудь покажет нам дорогу?

— Покажет. Более того, я намерен дать вам сотню воинов для охраны.

— Давай полсотни, — поморщился маг, — и пусть они будут от нас шагов, скажем, за пятьсот. Да, ближе не надо.

— Хорошо. То есть с внешней стороны они вас прикроют. А вам самим помощь точно не понадобится?

— Точно. Я все подготовлю и выйду. Конан с Пардиком спустились в таверну, где сотника уже ждали двое гонцов. Один доложил о передвижение офирцев, другой был от Бертиозиса и сообщил, что сбор ополчения идет успешно, и поле для битвы готовится в одном переходе от Монстардиноса.

— Скажи, Пардик, — сказал Конан, — ты вроде бы сотник, один из нескольких, а командуешь сейчас войском в полторы тысячи человек. Это как?

— К началу большой битвы каждый сотник будет иметь в подчинении от пятисот до двух тысяч человек. А на немедийской границе у оставшихся там сотников может остаться от двух десятков до полусотни воинов. Все силы стягиваются для большой битвы, а оставшиеся на спокойной границе просто набирают в состав своих сотен ополченцев и демонстрируют немедийцам, что граница по—прежнему плотно прикрыта. А я — я командую войсками по оговоренному заранее плану. Бертиозис сейчас готовит ополчение, вооружает безоружных и направляет их на выбранную позицию. А командовать войсками буду я.

* * *

Когда граф Тормез после утреннего поединка вошел в свой шатер, он уже не кипел гневом, а лишь тихо клокотал. Он резкими движениями расстегнул сложную застежку пояса, и сверкающий металл доспехов растекся, свернулся в ртутные капли и втянулся внутрь пояса. Граф с силой швырнул пояс в раскрытый дорожный сундук и рявкнул оруженосцу:

— Мага ко мне! Быстро!

Маг Азаликс появился у графа полгода назад и продемонстрировал поистине великие умения. Правда, граф пока не рискнул опробовать на себе эффективность бессмертия. Бессмертие маг показывал на себе — позволил разрубить себя мечом, после чего превратился в туманное облако и восстановился в течение нескольких минут в прежнем виде. Граф сам наносил удар и вполне был уверен, что это была не иллюзия. Правда, сначала маг вызвал призрака и отдал ему жизнь одного за другим двух заключенных из темниц графа. Потом маг стал выпускать призрака за добычей на территорию Коринфии.

Вдохновленный открывающимися возможностями, граф подготовил завоевание южных районов Коринфии, в перспективе рассчитывая на борьбу за офирский престол либо за создание собственного королевства. Почему нет, если соседняя страна ждет только решительного вождя, который превратит ее в могущественное королевство?

— Повелитель звал меня? — В шатер вошел маг.

— Да! Ты видел поединок? — Да.

— И что? И чего стоит твоя хваленая неуязвимость? Если и обещанное тобой бессмертие окажется такой же пакостью, то не знаю, чем я вознагражу тебя!

— Я дал именно то, что обещал, — возразил маг, — не больше и не меньше. Любое могущество имеет свои пределы и должно использоваться осмысленно. И на любую силу найдется еще большая сила.

— Раньше ты этого не говорил!

— Раньше повелитель слышал только то, что хотел слышать. Даже бессмертие может быть весьма омрачено. Поэтому я всегда наготове, чтобы своими заклинаниями отвести опасность.

— Как бы то ни было, я не получил то, на что рассчитывал!

— Значит, теперь повелитель будет более верно оценивать свои силы и мои возможности.

Тем временем стали поступать сообщения о том, что коринфийцы отступили, и войска двинулись вперед. Граф распорядился своей свите тоже готовиться к маршу. Он перестал реагировать на сообщения о противодействии коринфийских отрядов, ему стало все равно. Его военные советники при подготовке войны ставили основной задачей навязать коринфийцам сражение как можно раньше, чтобы они не успели собрать все свои силы.

Смешно! Чем больше ополченцев соберется для решающей битвы, тем сокрушительнее будет их разгром! Перед мысленным взором графа отчетливо представлялась картина того, как его тяжелая конница врежется в строй пехоты противника, сминая его, смешивая в беспорядочную толпу, которая уже не сможет сопротивляться и будет беспощадно истреблена и разогнана. А потом можно будет договориться с королем Немедии о разделе Коринфии. И Аквилония просто не успеет что—либо предпринять, как бы потом ни верещали ее послы. А телохранителей надо будет набрать иноземных, они вернее служить будут… День начал клониться к вечеру, когда Азаликс, ехавший неподалеку от графа, резко остановил своего коня, выхватил магический жезл и стал озираться, прислушиваясь к чему—то неведомому. Перед ним появилось слабо светящееся пятно, маг нацелил жезл на это пятно и вдруг рухнул, обливаясь кровью. Граф велел приближенным разогнать посторонних и еще раз смог посмотреть, как Азаликс восстал невредимым после явно смертельного удара.

— Что это было? — спросил граф. Азаликс невнятно выругался и посмотрел на графа ошарашенным взглядом.

— Коринфийский маг, — наконец произнес он, — нашел меня. Но я ведь его уже держал. Кто же это меня так?..

* * *

Конан с Косталисом прибыли на указанное им место, оставили охрану у подножия живописнейшего холма, а сами поднялись на него.

— Замечательно, — сказал маг, — чистое место, ничего не помешает.

Он с помощью своих талисманов выверил направление, обратившись на юг, разложил в нужном ему порядке деревянные дощечки с магическими символами, достал свой жезл и велел Конану занять место в двух шагах перед ним.

— Не надо смотреть на меня так, будто собираешься продырявить меня взглядом, — сказал маг, — ничего я тебе не сделаю.

Конан ничего не сказал на это, но извлек свой меч из ножен. Косталис поморщился, но возражать не стал. Через несколько минут после начала магической процедуры в воздухе перед ними возникло туманное облачко.

— Есть, — произнес Косталис, — я его нащупал!

Облачко вдруг просветлело, и в слабо светящемся круге появилось лицо офирского мага — смуглое, морщинистое, с пронзительным взглядом черных глаз. На голове мага был пестрый тюрбан — головной убор, защищающий и от солнечных лучей, и от вражеских ударов.

Косталис бормотал свои заклинания, но офирский маг уже направил на него свой жезл, и Косталис замолчал. Взгляд его обессмыслился и потускнел. Медленно поворачивая свой жезл, офирский маг начал тоже произносить заклинание, но Конан не собирался дожидаться результатов этого заклинания.

Он мгновенно вскинул свой меч и длинным выпадом вонзил меч в горло вражескому магу. Светящееся кольцо покраснело, сжалось, и в руках Конана осталась рукоять меча с жалким осколком вместо клинка.

— Ты это чего, — раздался полузадушенный голос Косталиса, — ты его мечом?

— Ага. Скажи еще, что я опять тебе все испортил!

— Гхм… Нет, наверное. И ты его убил?

— Ну, если он не сможет жить с перебитым горлом и позвоночником, тогда я его убил.

— Убил?.. Не похоже… У мертвых аура затухает, а у него пульсирует.

Косталис смотрел на свой жезл и как будто к чему—то прислушивался.

— Тогда в следующий раз сам с ним разбирайся. Если сможешь!

Маг смутился:

— Я ведь понял, чем он меня взял. Только он на самом деле очень сильный маг. Он так быстро наложил на меня заклятье, что я просто не успел что—то сделать. Хотя мог бы. Но не успел.

— Косталис, не смеши меня. В бою цена такому «не успел» — жизнь. И, кстати, ты мне должен новый меч!

На следующий день отступающие отряды коринфийцев соединились с пешим ополчением. Пардик встретился с Бертиозисом и другими старшинами Монстардиноса, которым было поручено вести войну. Военный совет был единодушен: занять подготовленную позицию и дать бой офирской армии. Передовые отряды офирцев встретили плотной Стрельбой и атаками конницы, так что те отошли и стали ждать подхода основных сил. То, что завтра бой, было ясно всем. Пардик с Конаном поехал посмотреть на поле.

Пехота встанет здесь, — показывал сотник, — левый, фланг прикрыт низинкой, заросшей кустарником. Здесь позади пехоты поставим четыре сотни конных лучников. Они будут прикрывать пехоту стрельбой из луков и пойдут на подмогу, если офирцы пробьют строй. Позади правого фланга холмы, и там я поставлю резерв — восемь сотен конников. Я сам буду там и тебе предлагаю пойти со мной. Если наша пехота выдержит первый удар конницы и сможет опрокинуть ее, мы пойдем вдогон. Все трофеи наши будут!

— Хорошо, — согласился Конан. Ему уже нашли и новый меч, и шлем, и кожаный доспех, обшитый железными пластинами.

Они возвращались, слыша разговоры у костров, где воины наставляли новичков:

— …если возле тебя раненый враг оказался, то сразу добей его, пока он тебя из последних сил сам не ударил…

— …тяжелый удар, когда принимаешь на щит, то щит поверни, чтобы не вся сила на тебя пришлась, а удар соскользнул в сторону…

— …если тебя конный саблей достать хочет, то не пытайся отразить этот удар, а сам его рази…

— …и как бы тебе ни было страшно, стой крепко, потому что побежишь — не спасешься…

И чей—то пьяный голос:

— А ты разве знаешь, как это бывает? Когда копье пробивает твой щит, и раскрывается внутрь доска щита, пропуская стальной наконечник, и он вонзается в твой доспех, и железо рвется под его напором, вонзаясь тебе в грудь…

И вот настало утро следующего дня. С первыми лучами рассвета армия Коринфии уже стояла в поле. Стояли молодые парни, ни разу в жизни своей не убивавшие врага, но готовые всю кипящую энергию свою вложить в тот миг удара, который решает — ты сразишь врага, или он тебя. Легко убивать в бою, когда нет времени раздумывать, вникать в свои ощущения и сомневаться. Стояли зрелые мужи, главы семей и домохозяева. Они пришли исполнить тяжелую грязную работу, которую необходимо сделать, хотя бы тебя потом и унесли с поля мертвым. Есть в мире вещи поважнее, чем собственная жизнь. Люди тысячника Бертиозиса, возами вывозившие запасы оружия из городского арсенала, смогли вооружить всех, кто пришел со своим оружием мало подходящим для битвы. Сотники накануне рассортировали ополченцев по вооружению, чтобы щитоносцы и пикинеры не встали вразнобой, а стояли в правильном строю. Воинов с самыми лучшими доспехами ставили в центр, остальных — по флангам, где их будут прикрывать лучники и конница. Каждому пехотинцу пытались вдолбить железное правило: главное — это удержать строй. Если сомнут, сдавят, то бойцы будут мешать друг другу, и разгром неминуем. Передовые отряды конников Офира и Коринфии проехались друг перед другом, показывая готовность не пропустить вражеские разъезды к основным силам, и тут же отошли назад. На поле выдвигалась офирская армия. Баронские дружины выезжали на позицию атаки, лучники выходили на дистанцию прицельной стрельбы. И вот зазвучали рога. Тяжелая конница, набирая скорость, двинулась вперед. Пока конница проскакала расстояние до коринфийцев, стрелки успели дать пять залпов. В гущу людей не промахнешься, но первые ряды прикрыты щитами и доспехами, хотя некоторые стрелы нашли открытые места.

— Хар—р—р! — кричат всадники, налетая на строй коринфийцев.

Будь ты как угодно силен, ты не сможешь остановить всадника, несущегося на тебя! И тебе некуда отступить или уклониться. Это смерть!

И вдруг неудержимая конная лава сорвалась, как волна на мелководье. Перед правым флангом пехоты поднялись грубо сбитые из досок щиты в рост человека, лежавшие под слоем скошенной травы, На левом фланге перед конницей оказались замаскированные ямы, а центр ощетинился длинными копьями. И нашли свою цель стрелы, пущенные конными стрелками из—за пешего строя. И падающие лошади преградили дорогу своим же конникам. И бесполезны тебе сила и ловкость, воинская выучка и доблесть, потому что ты сдавлен своими же воинами и помышляешь только о том, как выбраться из этой ловушки. И качнулся было вперед строй коринфийского войска, чтобы навалиться на беспомощного врага и бить его, пока он не в силах защищаться!

Но вдруг ударил по войску налетевший вихрь, запорошил глаза, перебил дыхание, толкнул в щиты, не давая сделать шаг. И этого хватило, чтобы офирские конники, разворачивая коней, поскакали назад.

Позади пешего войска сотник Пардик осыпал немыслимыми проклятиями офирского мага.

— Сорвалось! — рычал он. — Видишь, киммериец? Мы бы погнали их, и вырубили бы их пехоту, и бросили вдогон конницу! И сорвалось!

Вмешательство офирского мага в критический момент боя действительно помогло коннице отойти и перегруппироваться. Только на левом фланге отступающая конница смяла своих же пехотинцев, а на правом те успели отойти в сторону. Перед строем коринфийской армии осталось лежать до полутора сотен убитых, но ловушки были уже вскрыты, большие щиты разбиты. Сотники спешно восстанавливали строй. Офирская армия перестраивалась — все лучники сместились на правый фланг и дали десяток залпов, так что правый фланг коринфийской пехоты дрогнул и заколебался.

Коринфийские конные лучники тоже сместились на правый фланг и начали стрельбу по атакующей офирской коннице. Та сейчас обрушивалась на ослабленный правый фланг, чуть следом шла атака дружин на центр, чтобы не дать ему развернуться на помощь правому флангу. Воины левого фланга вообще оказывались вне битвы. По сигналу Пардика, конные лучники обошли правый фланг и ринулись в атаку. А тяжелая конница уже врезалась в правый фланг. Там была мясорубка — смешались и ряды пехоты, и конницы. Падающие кони, всадники, поражаемые секирами на длинных древках, кони без всадников, обезумевшие от этого ада.

Обе стороны одинаково яростно рубились, не в силах сбить противника с позиции и добиться перелома в битве. Коринфийские конники ударили сбоку и едва не обратили офирцев в бегство, но новый отряд конницы пришел на помощь офирцам, и лучники стали бить по коринфийской коннице. Вновь возникло шаткое равновесие боя.

«Пора!» — решил Пардик.

По его сигналу, скрытые за холмом восемь сотен конницы пошли в атаку. Офирцы, если и увидели надвигающуюся опасность, то отреагировать на нее уже не успели — атакующую конницу не развернешь в один миг. И вот, когда офирская конница уже врезалась в центр пехоты, коринфийские всадники ударили во фланг офирцам, и те не выдержали удара, побежали. Конан скакал в первых рядах всадников, и его длинный меч не раз достал спины и шлемы офирских воинов. Потом они врезались в отряд офирских лучников, порубили и разогнали их, открыв дорогу к вражескому знамени.

И тут удача отвернулась от них. Атакующих встретил граф Тормез в своих неуязвимых доспехах, во главе своей гвардейской сотни воинов, прикрытый сотней лучников резерва. Нечего было думать о том, чтобы справиться с графом в, такой обстановке, а сам он встречал прорвавшихся конников смертоносными ударами своей алебарды. А когда последний отряд офирской конницы ударил плотной массой в развернутый строй коринфийцев, прозвучал приказ отходить.

Тем временем офирские бароны смогли пробить строй коринфийской пехоты в центре, но битва, разгоревшаяся у них в тылу, не дала им возможности закончить разгром пехоты. Разбитый центр и наполовину уничтоженный правый фланг перестроились и, прикрываясь пиками, отошли в болотистую низину. Вскоре вся пехота скрылась в зарослях кустарника. Остатки коринфийской конницы, отбиваясь, отошли за холмы. Там их встретили Бертиозис, Пардик и прочие старшины Монстардиноса.

— Ну, я не понял, — сказал Конан, — битва проиграна?

— Не все так просто, — ответил Пардик, — мы не смогли разбить врага, но и не дали ему разбить нас. Ситуация взаимной связки. Граф не может стоять здесь долго. Хотя поле боя осталось за ним и он может считать себя победителем, но если он пойдет брать Монстардинос, мы можем атаковать его с тыла.

— Он не возьмет город в любом случае, — сказал Бертиозис. — Завтра к нам подойдет конный корпус аквилонцев. Не для участия в войне, нет, но я договорился об их участии в мирных переговорах. Вооруженная поддержка — сражаться они не собираются, но само их присутствие заставит офирцев быть осторожнее.

— Отличный ход! — воскликнул Пардик.

— Да, — согласился Бертиозис, — на подарки наместнику я не поскупился. Городскому Совету придется раскошелиться, оплачивая эту войну.

— Кстати об оплате, — вмешался в разговор Конан. — Я на этой войне убил уже не один десяток врагов, но все мои трофеи остались лежать на поле боя.

— Не беспокойся, никто не пошлет тебя собирать трофеи там, где ты их оставил, — усмехнулся Пардик. — Бертиозис, киммериец заработал не менее пятидесяти золотых!

Тысяник порылся в сумке и достал увесистый кошелек.

— Держи. Я рад, что в тебе не ошибся.

— Так, — вспомнил Пардик, — а где наш маг? Чем он занимается? Меня интересует, что нам еще ждать от вражеского колдуна?

Косталис подъехал на зов:

— Я не смог помешать офирскому чернокнижнику в первый раз, но потом вьнудил его на магический поединок, и он не смог снова повлиять на ход битвы. Он очень силен, я только и мог, что сдерживать его. Он крайне опасен, я не смогу справиться с ним один на один.

— Я ведь вонзил ему в горло меч, — удивился Конан, — у него явно хрустнул позвоночник! После такого не живут! Проклятая магия… Я бы взялся проникнуть в лагерь офирцев и убить его еще раз… Пардик, твой отряд разведчиков может снова сходить со мной на вылазку?

— Сможет.

— Нет смысла убивать офирского мага, — возразил Косталис, — он опять оживет. Не зря он обещал графу бессмертие. Он не стал бы обеспечивать этим даром графа, если бы сам не мог им воспользоваться. Вот что… надо похитить офирского мага! Причем вместе с его магическими артефактами. Тогда я смогу с ним разделаться.

— Оглушить, связать и привезти к нам, — сказал Конан, — пожалуй, это можно попробовать. И собрать все его барахло…

Офирцы собирали раненых и хоронили убитых. Их конные отряды разъехались по окрестностям, вылавливая коринфийвдв, отбившихся от своих. Конан с отрядом знакомых разведчиков осторожно проехал лесом и с опушки рассматривал лагерь. По дневному времени часовые еще не были выставлены, потому что вся округа контролировалась офирцами.

— Так, вот шатер графа, — рассуждал командир разведчиков, — в центре лагеря, это правильно. Шатры баронов, по рангу их вокруг, палатки с ранеными, вон в низинку солдаты за водой пошли, а вот с краю шатер, это и должен быть шатер мага. Точно, на отшибе стоит, от солдат подальше, чтобы колдовать не мешали… А вот на месте он или нет? А какая разница?! Если он там, мы его берем, если его нет, ждем, пока не придет! Правильно?

— Правильно, — согласился Конан, — главное, без шума все сделать.

Конан и трое разведчиков замаскировались ветками и осторожно подкрались к шатру мага. Двое скользнули внутрь, а двое других в тот же миг располосовали ткань снаружи. В один миг слуги мага были перебиты, не успев раскрыть рта, а самого колдуна Конан приложил кулаком так, что он рухнул без сознания. Разведчики мгновенно связали мага, заткнули ему рот, поснимали с него перстни, амулеты, забрали жезл. Конан быстро обшарил вещи и обнаружил объемистый ларец, закрытый на замок.

— Кажется, все! Уходим.

Они были на полдороге к лесу, когда их заметили. В лагере поднялась суматоха, но пока погоня достигла леса, Конан с добычей уже скакал прочь. Тем временем разведчики встретили погоню стрелами, а потом начали уходить вглубь леса, уводя погоню за собой. Не все они потом вернулись к своим, но Конан беспрепятственно проехал в чащу, сделав крюк, чтобы не встретиться с офирским разъездом.

Через час он выехал к своим. Конана позабавила мысль о том, что коринфийцы теперь для него — «свои». Всегда он сражался только за себя. Женщины охотно дарили ему свою любовь, но ни одна из них не была лучше другой. Боевые друзья охотно сражались рядом с ним, потому что он был силен и удачлив, но Конан не заблуждался в прочности этой дружбы. Воины, чья самоуверенность намного превышает их боевые возможности, торговцы, которые копят деньги, но не успевают ими воспользоваться, властители, которые тратят свою власть на исполнение дурацких прихотей…

Коринфийцы были не то, чтобы другие, они тоже любили деньги и власть, так же боялись за свою жизнь и свое жалкое имущество, но было в них что—то настоящее. И то, что в Монстардиносе практически не было воров. И военачальники, берегущие своих солдат. И ополченцы, вышедшие биться с захватчиками без принуждения, по своей воле… В других странах война была делом солдат, население спокойно ждало, чем закончится война и кто окажется их повелителем…

Конан подъехал к своим и спрыгнул с коня:

— Вот, — объявил он, — офирский маг. Пригоден к употреблению. Здесь будем его потрошить?

Косталис возбужденно перебирал вещи, отобранные у офирца мага, нашел ключ, открыл ларец и извлек из него сосуд темной меди, покрытый мелкой вязью символов.

— Ого, — провозгласил он, — с этим мы будем работать.

Он бросил оставшиеся вещи в ларец и закрыл его.

— Мне нужно свободное пространство, — заявил он.

— Полсотни шагов, — не менее решительно ответил Пардик. — Мы подождем.

— А я тебе помогу, — добавил Конан. Киммериец снял с коня очнувшегося колдуна.

— Куда его?

Маг выбрал полянку рядом, подготовился.

— Кляп вынь, — сказал он Конану.

— А зачем? Это опасно.

— Он не сможет колдовать со связанными руками.

— Ну и пусть заодно помолчит.

— Мне интересно, что он скажет.

— А мне нет.

— Послушай, киммериец, мне виднее, что я делаю!

— Да? Ну ладно.

Конан выдернул кляп у мага и вынул меч.

— Ну что, — спросил Косталис, — как твое имя?

— Азаликс.

— Азаликс. Стигиец?

Маг кивнул.

— А мое имя — Косталис. Слышал?

— Конечно. И не только слышал. Мы ведь с тобой дважды вступали в поединок.

— Да, но на этот раз ты не сможешь мне противодействовать.

— Конечно, легко быть сильным и смелым, когда твой соперник связан и беспомощен.

— А я не стремлюсь к честному поединку. Меня вполне устроит просто победа.

— Так отчего же ты думаешь, что я стану тебе помогать?

— Можешь не помогать. Я и сам справлюсь. Только ты как предпочитаешь, чтобы я убил тебя как человека и освободил при этом душу, или отдал твою душу демонам? Или заключил в какой—нибудь артефакт?

— Убивать меня ты тоже уже убивал. Этот варвар, твой прислужник, и убил, я ничего не путаю?

Конана обидно резануло слово «прислужник», но он сдержался и не стал объяснять магу, кто он есть. Маг скоро умрет, и незачем реагировать на предсмертную болтовню глупца…

Косталис тем временем расспрашивал Азаликса о свойствах магического кувшина. Азаликс отвечал без охоты, но не имел другого выхода. Он понимал, что у Косталиса хватит знаний распорядиться его магическими предметами, однако если Косталис сделает ошибку, то Азаликсу от этого лучше не станет.

Наконец Косталис решил, что выяснил достаточно, и занялся принесенным кувшином. После произнесения нужных заклинаний над кувшином возникло призрачное облачко. Конана передернуло от отвращения.

— Ты можешь его уничтожить? — спросил он Косталиса.

— Не спеши, — ответил тот.

— Уничтожить? — изумился Азаликс. — Косталис, ладно, этот варвар может по недомыслию говорить всякие глупости, но ты—то должен понимать, какое могущество сейчас у тебя в руках?

— Мне достаточно обладать таким могуществом, которое позволит уничтожить и тебя, и этого призрака, — ответил Косталис.

— Ты же это не всерьез, Косталис? Призрак питается душами людей, но в руках мага он может излечить любую болезнь, обратить смерть, дать тебе силу и власть! Жизнь нечасто делает магам такие подарки, ты знаешь это!

— Знаю.

— Косталис, не слушай его, — угрожающе сказал Конан.

— Помолчи, киммериец, — рассердился Косталис. — Я сам сделаю выбор, и ты мне тут не советчик!

— Если ты сделаешь выбор в пользу призрака, я сам тебя убью!

— Если я сделаю этот выбор, убить меня будет невозможно! Не пугай меня, киммериец!

— Ты можешь… — начал было Азаликс, но Косталис прервал его, сказав Конану, чтобы он заткнул рот офирскому магу. Это Конан выполнил без пререканий и настолько добросовестно, что маг стал задыхаться.

— Расплатиться собственной душой за могущество, — бормотал Косталис, не обращая внимание на Азаликса, — зачем мне это надо? Пользоваться призраком, не для себя, по заказам? И будут в Коринфии жители сидеть по ночам за прочными запорами… Пока призрак жив, будет жить и Азаликс. А он уверен, что от этого могущества отказаться невозможно…

Косталис поднял жезл и начал произносить заклинание. Замычал сквозь кляп и задергался под веревками Азаликс, а призрак пробила светящаяся искра, в которую его быстро затянуло…

— Руби его, Конан, — крикнул Косталис, показывая на Азаликса.

Киммериец шагнул назад, освобождая место для удара, размахнулся и тут же растерянно опустил меч. С исчезновением призрака Азаликс осел бесформенной кучкой смердящей плоти, лишенной поддерживающей силы. Конан плюнул и отступил назад.

— Ну вот и все, — потерянно сказал Косталис, — можете радоваться.

Он поднял медный кувшин, перевернул его, потряс, медленно собрал свои амулеты и побрел прочь. Конан шел к старшинам Монстардиноса и думал о том, что очень скоро те начнут переговоры о мире с графом Тормезом. И что потом? Остаться в Монстардиносе? Стать сотником на границе и годами следить за слухами из соседних стран? И так всю жизнь? У него есть деньги, у него есть конь, у него есть меч, и весь мир лежит перед ним!..

— Косталис уничтожил и призрака, и мага, — сказал он Пардику. — Я уезжаю. Прощай.

Он сел на коня и послал его вперед. Сейчас в тылах офирской армии должны передвигаться мелкие отряды фуражиров и маркитантов, посыльных и мародеров. Это будет желанная добыча…