"На посошок" - читать интересную книгу автора (Брэдбери Рэй Дуглас)

После бала After the Ball (2002)

Огни над зданием с облупившейся вывеской «Танцевальный зал Майрона» замигали, будто собираясь погаснуть, и крошечный оркестрик заиграл финальную тему. Гости, шурша одеждами и шаркая подошвами, стали направляться к выходу. Через минуту музыка смолкла, огни мигнули в последний раз и зал погрузился в темноту.

В следующее мгновение внизу открылась боковая дверь и из нее на улицу вышли пятеро (а может быть, и шестеро) музыкантов, несших футляры с внезапно потяжелевшими инструментами. Музыканты поспешили рассесться по своим машинам, явно не желая встречаться с многоголосой шумной толпой, спускавшейся по главной лестнице. К тому времени, когда на улицу вышли все участники бала — шестьдесят женщин весьма пожилого возраста и примерно такое же количество старых мужчин, — машины музыкантов уже исчезли в ночи, объятой наползавшим с гор и с моря туманом.

Около тридцати участников праздника выстроились на южной стороне улицы в ожидании трамвая местной линии, все же остальные, почему-то более шумные и веселые, перешли на находившуюся напротив остановку дальнего трамвая, который должен был отвезти их на тихоокеанское побережье.

Выстроившись в очередь и дрожа от знакомого всем калифорнийцам ночного холода (особенно чувствительного после дневной тридцатиградусной жары), мужчины чертыхались сквозь зубы, а дамы в цветастых вечерних платьях молча вглядывались в даль так, будто это могло ускорить появление транспорта.

Как ни странно, это, похоже, сработало.

— Едет, едет! — оживились дамы.

— Да, черт побери! — отозвались кавалеры.

Все это время они не смотрели друг на друга.

Даже когда огромный, похожий на трансконтинентальный экспресс сдвоенный трамвай остановился, рассыпая искры и шипя тормозами, кавалеры в измятых пропотевших смокингах галантно помогали своим разодетым в пух и прах дам подняться по железным ступенькам, стараясь не смотреть на их лица.

— Опля!

— Я уже наверху!

— Вот и умница!

Вслед за дамами по стальным лесенкам в трамвай забрались и мужчины.

Прозвенел колокольчик, прогудел клаксон, и огромный трансконтинентальный экспресс, идущий, правда, только до Венеции (до которой было всего тридцать миль),[8] тронулся с места и поспешил к сокрытому в полуночном мраке месту своего назначения.

Это вызвало бурный восторг как у утомленных танцами дам, так и у мужчин, мечтавших поскорее отстегнуть накрахмаленные белые манишки и распустить галстуки.

— Мне душно, откройте, пожалуйста, окошко!

— Меня знобит, поскорее закройте все окна!

Разделившись на арктических и экваториальных жителей, эти старые дети дружно устремились к безмятежным морям и к берегам безумной надежды.

Пара, сидевшая в первом вагоне прямо за вагоновожатым, зачарованно наблюдала, как движениями, напоминавшими взмахи дирижерской палочки, он переключал медные рукоятки — левую, правую, среднюю — и при этом непрерывно всматривался в туман.

Стальной экипаж вез их от Майрона к Нептуну.

Первой молчание нарушила дама:

— Вы не позволите мне сесть возле окна?

— Разумеется! Я и сам хотел вам это предложить.

Они поменялись местами. Она повернулась к окну и стала следить за проплывавшими мимо темными зданиями и деревьями, над которыми виднелись редкие звезды и узкий серп луны.

— О чем вы думаете? — поинтересовался он.

Ее силуэт смутно виднелся на фоне этих проплывающих за окном теней.

— Когда сижу в такой древней развалюхе, — тихо сказала она, — мне всегда кажется, будто я путешествую сквозь время, в прошлое.

— Никогда об этом не задумывался, — хмыкнул он, вытягивая шею, чтобы получше ее разглядеть, но она сидела, отвернувшись к окну, казавшемуся ему телевизионным экраном, на котором нерезко настроенные каналы переключались ежесекундно. Он принялся рассматривать свои руки. На них были надеты белые перчатки. — Никогда.

— Так задумайтесь, — вздохнула она.

— Простите, не понял?

— Задумайтесь об этом, — повторила она чуть-чуть погромче и вновь углубилась в созерцание мелькавших за окном ночных картин. — Мне кажется, это связано не только с временем и пространством. Я испытываю донельзя странное чувство…

— И что же вы чувствуете?

— Мне кажется, что я таю, ну, как будто теряю вес. Чем дальше мы едем, тем легче я становлюсь. Разве это не странно? Может быть, и вы испытываете нечто подобное?

— Признаться, нет.

— Так не теряйте же времени зря! Расслабьтесь. Сначала невесомыми станут ваши ступни, затем лодыжки, потом колени… Останется только ваша одежда!

Он озадаченно покосился на соседку, но так и не смог увидеть ее лица.

— Ну так давайте, — шептала она. — Расслабьтесь! Снимите все зажимы! Ну как, получается?

— Я действительно начинаю что-то чувствовать.

Он откинулся на спинку сиденья.

— Не надо ничего говорить, просто расслабьтесь, — продолжала она, не оборачиваясь.

— Уже, — пробормотал он, принявшись массировать колени руками. — Почти…

— Не лгите!

— С чего вы взяли, что я лгу?

— Мужчины привыкли лгать, — они всю жизнь только этим и занимаются. Пора бы и остепениться.

— Нет-нет, — запротестовал он. — Я действительно это чувствую!

— Я рада за вас. Только не надо так волноваться. Какое странное чувство, правда?

Он молча кивнул. Большой красный трамвай ехал все дальше и дальше, оставляя позади маленькие приморские поселки, открытые поля, детские сады и рощи.

— Вы меня просто сразили! — сказал он неожиданно.

— Тсс! — прошептала она.

— Нет, правда, — продолжал он. — Вы были душой этой вечеринки, заворожив собравшихся своими рассказами, идеями, и все послушно делали то, что вы предлагали! И я действительно теряю вес, в точности как вы и сказали.

— Вот и прекрасно.

Он обернулся и обвел взглядом покачивавшихся в такт движению трамвая пассажиров.

— Вы обратили внимание на то, — сказал он, — что все участники сегодняшнего бала были в белых перчатках? Вы, я, все?

— Хотелось бы знать почему? — Она отвернулась.

— Я хотел спросить об этом у вас.

Мерно покачивавшийся трамвай все глубже и глубже погружался в пучину постепенно сгущавшегося тумана. Он долго смотрел на ее собранные в узел темные волосы и наконец спросил:

— Простите, как вас зовут? Помнится, там, в зале, вы назвали свое имя, но оркестр играл так громко, что я, к сожалению, его не расслышал…

Ее губы едва заметно шевельнулись.

— Простите? — переспросил он.

Ее губы шевельнулись вновь.

— Вот мы и приехали, — сказала она.

— Если вас интересует мое имя, то я могу назвать его хоть сейчас…

— Мы уже приехали, — повторила она, отмахнувшись от него и направляясь по проходу между сиденьями к выходу, и была уже на полдороге к двери, прежде чем до него дошло, что она ушла и что состав замедляет ход.

Он увидел огни за окном, дверь с шипением растворилась, и он не поспел за своей спутницей, чтобы, выйдя первым, помочь ей сойти. Но наконец он встал рядом с ней, и прозвучали колокольчик и клаксон, и огромный ночной трамвай исчез в ночи, а она все стояла и смотрела на звезды.

— Мне кажется, нам следовало бы сойти с дороги, — сказал он. — Мы мешаем движению.

— Здесь нет машин, — спокойно ответила она, направившись к обочине.

Он поспешил вслед за ней.

— Вы только на меня не обижайтесь.

— Безлунная темная ночь… Как я ей рада… Настоящая романтика.

— Мне всегда казалось, что луна и лунный свет…

— Ни луны, ни света, — оборвала она его. — Так лучше всего.

Она переступила через бордюр и двинулась по дорожке, ведущей к ее жилищу, которое находилось на втором этаже четырехквартирного дома.

— Тихо, как мыши! — прошептала она.

— Да!

— Говорите потише!

— Да, — повторил он шепотом.

Они уже стояли на лестничной площадке. Увидев, что она сняла туфли, он сделал то же самое. Пройдя несколько шагов, она обернулась и, убедившись, что он несет ее туфли, повторила:

— Как мыши!

И стала бесшумно подниматься по лестнице. К тому времени, когда он добрался до площадки второго этажа, она была уже в своей квартире, состоявшей из просторной гостиной, в центре которой стояла большая двуспальная кровать, небольшой столовой и кухни. Дверь ванной комнаты беззвучно закрылась.

— Что вы там стоите?

Он расценил эти слова как предложение снять смокинг. Немного подумав, он снял с себя манишку и воротник и, еще немного поколебавшись, отстегнул подтяжки, стянул брюки и повесил их на спинку стула, обнаруженного им в полутемной, освещенной лишь тусклым светом ночника комнате. Но оставшись только в нижнем белье и носках, он, не получая ясных указаний, заметался в нерешительности, то направляясь к кровати, то отступая от нее.

— Вы уже на месте? — послышалось из-за двери.

Он посмотрел на кровать.

— На месте? — спросила она еще раз очень тихо.

Он подошел к кровати, ответил: «Кажется, да» — и лег. Пружины откликнулись мягким звоном.

— Да! — сказала она.

Дверь ванной открылась, и показался высокий силуэт. Прежде чем он мог хорошо разглядеть фигуру, свет погас.

— Надеюсь, вы закрыли глаза?

Он молча кивнул. В следующее мгновение она уже лежала рядом.

— Откройте глаза.

Он открыл глаза, но, как и тогда, в трамвае, не сумел разглядеть ее лица, только там она все время отворачивалась от него, так что он видел лишь ее силуэт на фоне окна, а здесь она хотя и повернулась к нему, но так пригасила ночник, что виден был только холмик тени, лишенный деталей.

— Добрый вечер, — сказала она.

— Добрый вечер.

— Как долго мы ехали…

— Слишком долго. Я едва дождался…

— Ничего не говорите.

Он вновь посмотрел на длинную тень, лишенную ясных очертаний.

— Но…

— Молчите.

Он вздохнул и замолчал, предоставив право говорить ей.

— Говорят, если хочешь написать рассказ, не определяй заранее его тему. Пиши — и только. Когда напишешь, узнаешь о чем. Так что… не надо ничего говорить.

Это была ее самая длинная тирада за весь вечер. Теперь она молчала. И как бы без всякого ее вмешательства погас ночник.

Он уловил какое-то едва приметное движение и услышал, как что-то мягкое упало на пол. В следующее мгновение он понял, что это были ее белые перчатки. Она сняла свои перчатки.

С удивлением он подумал, что единственная одежда, которая на нем еще осталась, это его перчатки. Но когда он попытался снять их, обнаружилось, что он как-то уже их стянул. Теперь его руки были открыты и уязвимы.

— Ничего не говорите, — прошептала она, придвигаясь к нему. — Ответьте только на один вопрос…

Он озадаченно кивнул.

— Скажите, — прошептала она еле слышно. Он так и не мог рассмотреть ее лица, по-прежнему казавшегося ему бледным таинственным отражением, которое он видел в окне ночного трамвая, темным силуэтом на фоне телевизионного экрана с мелькающими ночными программами. — Скажите, сколько вам лет?

От изумления он разинул рот, его охватила паника. Она повторила свой вопрос. И внезапно ему открылась простая и поразительная истина. Он зажмурил глаза, прочистил горло и пробормотал:

— Мне…

— Да.

— Мне восемнадцать, в августе будет девятнадцать, рост пять футов восемь дюймов, вес сто пятьдесят фунтов, волосы темно-русые, глаза голубые. Не женат.

Ему показалось, что он слышит, как она мягко повторяет, подобно эху, каждое его слово. Она придвинулась еще ближе и прошептала:

— Скажи это еще раз.