"Ромен Роллан. Кола Брюньон" - читать интересную книгу автораПраво, мальчик ты мой, сделай это ради старика! Ты сам потом поймешь,
когда будешь там, где мы... Самое тяжелое в смерти, видишь ли, - это молчание... Что делать? Пришлось уступить, я стал писать с их слов. Теперь с этим покончено, и я опять свободен (надеюсь по крайней ме- ре). Я могу вернуться к моим собственным мыслям, если, конечно, никто из моих старых болтунов не вздумает еще раз встать из могилы, чтобы дикто- вать мне свои письма к потомству. Я не смею думать, чтобы в обществе моего Кола Брюньона читателям было так же весело, как автору. Во всяком случае, пусть они примут эту книгу такой, как она есть, прямой и откровенной, без всяких притязаний на то, чтобы преобразовать мир или объяснить его, без всякой политики, без вся- кой метафизики, книгой "на добрый французский лад", которая смеется над жизнью, потому что находит в ней вкус и сама здорова. Словом, как гово- рит "Дева" (ее имя не может не быть помянуто в начале галльской повес- ти), друзья "примите благосклонно"... Ромен Роллан Май 1914 г. ГЛАВА ПЕРВАЯ СРЕТЕНСКИЙ ЖАВОРОНОК 2 февраля Слава тебе, Мартын святой! В делах застой. Не к чему и надсаживаться. Довольно я поработал на своем веку. Дадим себе передышку. Вот я сижу за своим столом, по правую руку - кружка с вином, по левую руку - чер- мне объятия. За твое здоровье, сынок, и побеседуем! Внизу бушует моя же- на. За окном воет ветер, и грозит война. Пускай. Как хорошо, что мы опять сошлись, милый ты мой пузан, вот так, лицом к лицу!.. (Это я тебе говорю, румяная рожа, сметливая, смешная рожа, с длинным бургундским но- сом, посаженным накось, словно шляпа набекрень...) Но скажи ты мне, по- жалуйста, отчего это мне доставляет такое удивительное удовольствие ви- деть тебя, склоняться, наедине, над моим старым лицом, весело рыскать по его рытвинам и, словно из колодца (а ну его, колодец!), словно из погре- ба, пить у себя в сердце полной чашей старые воспоминания? Добро бы еще мечтать, а то писать, о чем мечтаешь!.. Да что я говорю - мечтать! Глаза у меня - открытые широко, большие, с морщинками в углах, спокойные и насмешливые; пустые грезы не для меня! Я рассказываю то, что видел, то, что сказал и сделал... Ну не безрассудство ли? Для кого я пишу? Разуме- ется, не для славы: я, слава богу, не дурак, я знаю себе цену... Для внуков? Что останется через десять лет от всех моих бумаг? Моя старуха меня к ним ревнует, она палит все, что ни найдет... Так для кого же? Да для самого себя. Для собственного нашего удовольствия. Я бы лопнул, если бы не писал. Недаром же я внук своего деда, который заснуть без того не мог, чтобы не записать на сон грядущий, сколько кружек он выпил и изрыг- нул. Мне нужно поговорить; и мне мало словесных боев у нас в Кламси. Я должен излиться, как тот, что брил царя Мидаса. Язык у меня длинноват; если бы иные меня слышали, могло бы запахнуть костром. Но что поделаешь? Если всего бояться, задохнешься от скуки. Я люблю, как наши большие бе- лые волы, пережевывать вечером дневной корм. Как приятно потрогать, по- |
|
|