"Юрий Рогоза. Убить Юлю II" - читать интересную книгу автора

всего, просто чтобы что-то сказать), я спросил:
- Тогда вы и Петлюру должны помнить?
- Ой, конечно! - оживилась Ирина Дмитриевна. - У них, у петлюровцев,
была такая необычная форма! Новенькая и очень красивая, словно
театральная... Прелесть! - (и вдруг по лицу ее пробежала тень, а голос
сделался глуше). - А еще я помню, как в город входили большевики... Хотя,
признаюсь, рада была бы забыть...
Тут что-то произошло с Ю. Он как-то сжался, побледнел и чуть выгнул
шею, став неуловимо похожим на врубелевского демона - только в пиджаке и
светловолосого.
- Заверяю вас, есть вещи и события, о которых не только можно, но и
должно забывать, молодые люди, потому что они настолько мучительны, что
убивают саму веру в бессмертие души человеческой... Я бы хотела это
забыть... - (она смотрела уже не на меня, и не на Ю, и даже не в пустоту,
а - я ощутил это почти физически - в прошлое, давнее для нас, и такое
беспощадно-близкое для нее самой). - Очень хотела...
... Сначала был обстрел из-за Днепра. Ураганный, зверский... Отвечать
было некому - Киев покинули и гарнизон гетмана, и Петлюра. Шрапнель рвалась
над опустевшими улицами, царапая стены, выбивая витрины, окна и смешиваясь
со снежинками - совсем еще недавно теплыми и уютными, дышащими Рождеством и
доброй сказкой, а сейчас - колючими и мертвыми, тоже мечтающими стать
смертоносной начинкой, похожей на дробленые бритвенные лезвия...
... А второго февраля они вступили в город... Стотысячная орда,
ощетинившаяся штыками, немытая, восторженно матерящаяся, орущая блатные
куплеты, пропитанная спиртом и кокаином, шальная от безнаказанной крови и
легкой победы, и снег, превратившийся под их мародерскими башмаками в
зловонное месиво, фонтанами разлетался по сторонам, окрашивая все вокруг в
цвет блевоты.
Это лишь казалось страшным, страшное началось потом - перепоясанная
патронными лентами пьяная матросня носилась по городу на бричках и
грузовиках, грабя и избивая до смерти случайных прохожих, наугад, прямо на
ходу, стреляя по окнам, за которыми еще угадывались робкие отблески
человеческой жизни, с пахабными прибаутками ставила к стенке - прямо в
городе, среди бела дня - тех, кто казался хоть отдаленно похожим на
"контру", будь то телеграфист, детский врач или парикмахер. Иногда их
расстреливали, чаще - забивали штыками. Почему-то особым шиком считалось
рубить несчастных саблями. Матросы делали это задорно, в кокаиновом пылу, но
неумело, и недобитые жертвы часами корчились в переулках на снегу Печерских
переулков и дворов - кровавые лоскуты страдания...
Устав от зверств, они прибегали к иной забаве, отлавливая среди редких
прохожих девушек и женщин. Насиловали гурьбой, без спешки, с перекурами и
разговорами, то и дело заходясь в разбойничьем гоготе. Перед тем, как уйти,
мочились на растерзанное тело, азартно, по-мальчишески состязаясь в
меткости... На углу Шелковичной и Лютеранской поймали двух гимназисточек,
подхватили, потащили в грузовик. Одна неистово кричала, другая лишь что-то
беззвучно шептала (молитву, надо думать, что же еще...), подняв к небу
огромные зеленые глаза... Первая вдруг попробовала вырваться, неловко
ударилась о борт машины (слышно было, как хрустнула стройная шея),
обмякла...
- Ну ты мудила!... - раздались хриплые голоса. - Да кто ж знал, что она