"Станислав Васильевич Родионов. Задание" - читать интересную книгу автора

- Мама, я сам виноват.
- В чем?
- Размяк от одной бутылки. Начальник парижской тайной полиции Видок мог
выпить десять бутылок вина.
- Боря, ну зачем человеку уметь пить?
- Человеку незачем, но оперативник все должен уметь.
Она смотрела на того, кого с детства готовила к научной работе. Вот
он - перекрашенный, нетрезвый, краснорожий, с синяком... Ее ли сын? Впрочем,
не сын, а оперативник.
После шестой чашки ядреного чая Леденцову захотелось жить. И захотелось
есть - дикий аппетит засверлил желудок.
- Мама, зато я теперь знаю, почему пьяный норовит пристать к людям. Сам
он выпил, ему противно, на душе кошки скребут... И вдруг навстречу идет
трезвый. "Ага, паразит, свеженький, не пил, деньги экономил, здоровье
берег... Умный очень!"
- Боря, ложись спать, - невесело прервала она.
- Мама, у тебя на работе хорошая библиотека, - вдруг трезвым голосом
заговорил Леденцов. - Возьми мне Ушинского, Крупскую, Макаренко, Корчака,
Сухомлинского... И этого... Песталоцци.

8

Петельников засомневался: имел ли он право дать Леденцову это задание?
В сущности, не оперативное, а педагогическое.
Он снял плащ, понюхал ноготки - интересно, кто их ставит? - и распахнул
окно. Влажный августовский воздух тронул легкую портьеру. В кабинете запахло
акацией, скошенной травой, горячим автомобилем, - этот шумный запах оттеснил
терпкость ноготков. Петельников открыл шкаф, где стояло небольшое зеркальце,
и причесал мокрые волосы, не высохшие после душа.
Говорят, что воспитание - это искусство. А он послал молодого
оперативника, мальчишку, ни жизненным опытом не умудренного, ни этим
искусством не наделенного. С другой стороны, воспитание не может и не должно
быть искусством. Дар искусства у единиц, у избранных. А воспитанием
занимаются миллионы и растят неплохих людей. Без всякого искусства. Сердцем.
Недавно он глянул в Герцена и напал на пронзительную мысль, которую даже
выписал.
Петельников порылся в ящике стола, нашел блокнот, где среди адресов и
телефонов втиснулись скорые слова: "Проповедовать с амвона, увлекать с
трибуны, учить с кафедры гораздо легче, чем воспитывать одного ребенка".
А он послал лейтенанта не воспитывать, а перевоспитывать; не одного, а
четверых; не ребенка, а почти взрослых людей. Сам же остался на этом... на
амвоне. Он снял пиджак, повесил на спинку кресла и отомкнул сейф. В правом
углу желтела папка, набитая рапортами, донесениями, записками,
протоколами... Ради этой папки он пришел на час раньше, чтобы посидеть в
тишине и докопаться до той ускользающей сути, которая увязала бы все эти
разрозненные бумаги единой мыслью, именуемой версией. Он бросил папку на
стол. Ноготки шевельнулись...
Тихий, какой-то неумелый стук в дверь удивил. Не свои: свои не стучат,
свои врываются. Видимо, чья-нибудь жена ищет заблудшего с вечера мужа.
- Да-да! - раздраженно крикнул Петельников, усаживаясь покрепче, ибо он