"Виктор Робсман. Царство тьмы (Рассказы и очерки бывшего корреспондента "Известий") [H]" - читать интересную книгу автора

выстраиваться в затылок, и чисто одетая девица, приветливо улыбаясь,
поблагодарила меня за купленный билет. Я даже подумал тогда, что она надо
мной смеется.
Никем не обруганный, без угрызения совести, я не протиснулся в вагон,
как карманный вор, а свободно и с почетом был пропущен к мягкому креслу. В
вагоне никто не ругался за лучшее место и никто не готовился с чайником в
руках к битве за кипяток.
Вот поезд прошел туннель, показал нам пригороды и предместья, и
вырвался наконец из Нью Йорка в провинцию, где меньше огней, ниже дома, тише
жизнь, но во всгм разумный порядок и разумный покой. Из окна вагона я ещг не
мог увидеть тогда жизни людей, {11} населяющих эти, во всгм схожие между
собой, дома с безукоризненными постелями наверху и дремлющими гостинными
внизу, с кухнями, напоминающими лабораторию ученого, с подвалами
заставленными аппаратами и машинами, которые охлаждают, нагревают, освещают
каждый дом, как бы ни был он беден, и где за водой никто не бегает к
колодцу. Но я увидел тогда лишь только светящиеся города, прилегающие близко
и тесно один к другому, от чего казалось, что повсюду горит земля, и
благодаря этому свету сама земля становилась веселей, радостней; она
говорила, что все живет!
Ища сходство и подвергая сравнению жизнь американской и советской
провинции, я вспоминал наши глухие дома, где уже с вечера плотно закрывают
на засов наружные ставни, а ворота одевают на цепь. Все здесь притаились,
замерли и как будто ждут несчастья. На безлюдной и всегда темной улице
появляется, как на экране, ночной сторож и гонит от себя сон музыкой
деревянной колотушки.
- Чем живешь, старик? - бывало спросишь такого старика.
- Подаянием...
- А разве тебе жалованья не платят?
- Я не ударник, чтобы жалованьем прожить... - и, выпросив цыгарку,
пойдет своей дорогой.
Тем временем, новые пассажиры отвлекают мое внимание. Они спокойно и по
деловому входят в вагон и, учтиво осматриваясь по сторонам, не торопясь
занимают место. Им всюду {12} хорошо - ничто не может заставить их изменить
свои привычки, свои понятия, свое поведение и раз навсегда установленный
порядок жизни. Эти черты сближают здесь людей, делают всех американцев
равными и потому трудно бывает отличить горожан от жителей провинции,
деревни. Может быть поэтому я долго не мог понять, кто сидит со мною рядом:
ученый или фермер? На нем не было лаптей, он не сморкался на пол и своими
манерами он ничем не отличался от остальных.
"Наверно ученый, или фабрикант" - наивно рассуждал я, как ребенок. А
когда разговорились мы с ним, то оказался он фермером, т. е. по нашему
"мужиком от сохи". Он обрадовался случаю рассказать о себе и о своем
хозяйстве, не ожидая похвалы и не жалуясь на то, что его рабочий день
начинается ночью, но теперь он сам себе хозяин, уже выплатил последнюю
закладную, приобрел скотины полный двор, которую любит, как свою семью.
Всю дорогу фермер развлекал меня фотографиями своих телок, овец,
свиней, коров, объясняя породу и характер каждой, как будто речь шла о
человеке.
- Триста два паунда (фунта)! - произнес он с восхищением, указывая на
фотографию ожиревшего кабана из породы Вайт Чест. Он любовался этой