"Роберта Джеллис. Каштановый омут (fb2) " - читать интересную книгу автора (Джеллис Роберта)

2

В минувшие четыре месяца Джиллиан была почти счастлива. Жена и дочери Саэра теперь просто игнорировали ее. Саэр велел им хорошо с ней обращаться, а женщины в этом доме не могли ослушаться приказа своего господина, даже если он был в сотнях миль от дома. Джиллиан не молилась о смерти Саэра и Осберта, но только потому, что знала: подобные дьявольские молитвы могут возыметь обратное действие. Тем не менее, в глубине души она надеялась, что оба ее мучителя погибли, и эта надежда крепла, потому что из Англии не поступало никаких известий. Однако в сентябре надежда и покой в душе Джиллиан были разрушены одним ударом. Осберт вернулся. Саэр был не только в наилучшем здравии, доложил Осберт, но и, по меньшей мере, десятикратно увеличил владения семьи и мог еще больше преуспеть в этом.

– Если мы победим, – сказал Осберт, криво усмехнувшись брату, – ты сможешь оставить себе эти земли и жить здесь.

Молодой Саэр рассмеялся:

– Мне не требуется твое разрешение. Я могу раздавить тебя одним ногтем, как вошь. Я получу их независимо от твоего желания. Но скажи: если для тебя все идет так хорошо, зачем ты вернулся? – Он нахмурился. – Я не доверю тебе ни людей, ни денег, даже если ты скажешь, что таков приказ отца.

– Неужели я обратился бы к тебе, если бы мне нужны были люди или деньги? – ощерился Осберт.

Глаза старшего брата озабоченно сузились. Действительно, Осберт прибыл в сопровождении десятка хорошо вооруженных каменнолицых наемников – в придачу к двоим дьяволам, его слугам, и его доспехи и одежда выглядели гораздо богаче, чем те, в которых он уезжал. Молодой Саэр догадался, что вся эта красота была заимствована у кого-то – в действительности они принадлежали Невиллю-младшему, но тот уже не имел возможности их еще когда-либо надеть, – но в целом он не был разочарован. Он был не так корыстолюбив, как его отец, и интересовался в первую очередь теми землями, которыми уже владел. Если старый Саэр завоевал в Англии богатое поместье, пусть там и остается. Это устроит старшего сына. Поэтому вместо того, чтобы поставить на место своего зарвавшегося младшего брата, что он мог бы сделать одним окриком, молодой Саэр пропустил провокационное замечание Осберта мимо ушей.

– Ладно, тогда зачем же ты приехал? – повторил он мягко.

– За Джиллиан.

Молодой Саэр вскинул голову, и циничная улыбка скривила его губы.

– Она только этого и ждет. Бог свидетель, ей уже восемнадцать и уже, по меньшей мере три года следовало быть замужем, но ты не женишься на ней ни в этом замке, ни в…

– Я вообще не женюсь на ней, – прервал его Осберт, но глаза его хитро вильнули в сторону. – Вот приказ отца, скрепленный печатью, – поспешно добавил он, прежде чем молодой Саэр успел что-либо возразить. – Пусть кто-нибудь сбегает за священником, чтобы прочитать это тебе.

Пока они ждали, молодой Саэр внимательно изучал свиток пергамента – в письме действительно содержался лишь приказ молодому Саэру передать Джиллиан Осберту, который отвезет ее в Англию. Никаких причин для этого не приводилось, и, хотя молодой Саэр удивлялся, зачем старику понадобилась Джиллиан, его это не слишком волновало.

Когда Джиллиан приказали собираться в дорогу, она была ошарашена. Она не задавала никаких вопросов, поскольку знала, что это совершенно бесполезно. Из уст Мари де Серей, которая доставила эту весть, никогда не исходило ничего, кроме прямого приказа сделать то или другое. Мечась между надеждой и страхом, Джиллиан упаковала свои личные вещи в корзину и отложила платье для верховой езды. Может быть, молодой Саэр скажет, куда ее отправляют и с какой целью, когда она спустится к обеду?

Однако объяснений не потребовалось. Когда Джиллиан увидела Осберта, ее красивая смуглая кожа – розовато-золотистая зимой и орехово-коричневая, когда ее касалось летнее солнце, – стала мертвенно-желтой. Даже губы побледнели, а огромные темно-карие глаза вмиг, казалось, стали стеклянными. Никто не сказал ей ни слова, да и едва ли она в тот момент была способна что-либо понять. Привычка довела Джиллиан до ее обычного места в конце скамьи, и она успела сесть прежде, чем подкосились колени. После этого она, не мигая, уставилась на стол. Она не потянулась за едой, и никто другой не обслужил ее и не предложил что-нибудь съесть. Воспитание в семье де Серей не предполагало сострадания.

К концу обеда Джиллиан достаточно оправилась от шока, чтобы почувствовать страх. Странное дело, на этот раз страх не мучил ее, он не заставлял ее сердце колотиться, не сдавливал горло и грудь. Точнее было бы, наверное, сказать: она знала, что боится, а не чувствовала страх. Она ничего не чувствовала. Она была словно мертвой, вне страданий. Душу ее заполнила ненависть. На краю пропасти память об отце обострилась и просветлела, и ее захватила мысль, которая прежде никогда не приходила ей в голову. Если ее отец погиб, значит, он сражался на стороне, проигравшей войну, следовательно, его дочь была отдана в качестве добычи одному из его врагов, возможно, тому самому, кто и убил его.

В одно мгновение Джиллиан уверила себя, что именно Саэр и убил ее отца. В действительности, однако, это было не так. Отец Джиллиан сражался не на побежденной стороне. Он откликнулся на призыв своего сюзерена, графа де ла Марша, погиб в бою, и граф выполнил свои обязательства перед вассалом, закрепив его владения за Джиллиан и поместив ее туда, где, по его мнению, она должна была оказаться в безопасности. Вопрос, будет ли счастлива Джиллиан, просто не приходил графу в голову – он был совершенно неуместен. Теперь, однако, несчастье, подпитываемое годами издевательств, породило в девичьей головке чудовищную идею.

Убить себя было самым страшным грехом, потому что в таком грехе невозможно исповедаться, покаяться и получить отпущение. Однако убить Осберта было, видимо, грехом куда меньшим. Мужчины постоянно уничтожают друг друга на войне, убивают женщин и детей, а потом исповедываются, каются и получают отпущение грехов. Если Осберт нападет на нее, разве она не окажется в той же ситуации, что и любой другой человек, вынужденный защищаться?

Подобно сомнамбуле, Джиллиан поднялась из-за стола вместе с остальными и ушла в женские покои. К тому времени, когда другие женщины поднялись наверх, она уже лежала, притворившись спящей, на соломенном тюфяке у двери, где спала с тех пор, как ее сочли достаточно взрослой, чтобы наблюдать за служанками, не позволяя им уходить по ночам к своим любовникам. Этой ночью, однако, именно Джиллиан выскользнула за дверь и, спустившись по лестнице, прошла через небольшой двор в сарай, где коротал тоскливые часы командир ночной стражи. Он очень удивился, но не стал ни возражать против ее просьбы, ни выражать сомнения, что предмет, который она просит, вряд ли чем-то поможет ей. Джиллиан ему нравилась. Если ей для какой бы то ни было цели нужен нож, он даст его ей.

Джиллиан вернулась в свою постель, пряча под платьем настоящее орудие убийства в смазанных ножнах. Это был не игрушечный нож для еды с четырехдюймовым лезвием и осыпанной драгоценными камнями рукояткой, которую неудобно держать в руке. Джиллиан несла восьмидюймовый кинжал с заточенным, как бритва, обоюдоострым лезвием и обернутой в кожу рукояткой, которая мягко и удобно ложилась в ладонь. Этот нож, если только она найдет в себе мужество применить его, с такой легкостью войдет между ребер спящего человека, что тот умрет, не проснувшись.

Что бы ни думал по этому поводу караульный, Джиллиан не сомневалась, что у нее хватит смелости воспользоваться своим оружием. То, что ее наверняка поймают и, возможно, приговорят к смерти, нисколько не беспокоило девушку. Смерть была бы для нее скорее избавлением, чем наказанием, и даже, может быть, доставила бы удовольствие от сознания того, что Саэр лишится ее собственности.

Случилось, однако, так, что ни караульному, ни Джиллиан не суждено было убедиться в своей правоте, Джиллиан не довелось продемонстрировать свою целеустремленность. Осберт не делал ни малейшей попытки покушаться на нее. Он не потащил ее к священнику, подученному игнорировать ее протесты и обвенчать их; он не пытался воспользоваться ею без бракосочетания. Он нападал на нее лишь словесно, с ухмылкой рассуждая о «великой чести», которая ей будет оказана. Но среди хитрых и грязных намеков Осберта проскользнуло и то, что он везет ее в Англию.

Под спудом страха в душе Джиллиан забрезжила новая маленькая надежда. В Англии правит король Джон. Отец Джиллиан был вассалом короля Джона. Может быть, ей каким-то образом удастся бежать от Осберта и Саэра и сдаться на милость короля. Надежда была невелика. Джиллиан знала: она мало что может предложить английскому королю. Земли ее находились во Франции, и у короля Джона не было возможности получить от них какую-либо выгоду, но все-таки… Находя утешение в длинном ноже, который был привязан к ее бедру под платьем, и в плену призрачных надежд, Джиллиан испытывала от путешествия почти удовольствие.

Путь был долгим и трудным. Первые несколько дней Джиллиан едва не теряла сознание от усталости, когда спрыгивала с седла каждый вечер. Естественно, она не жаловалась и никогда не просила остановиться и передохнуть. Наемники, не знавшие ее истории и недостаточно проницательные, чтобы распознать за словами Осберта о том, какая счастливая судьба ждет эту девицу, злой насмешки, были потрясены выносливостью леди. Дни проходили, и симпатия воинов к ней продолжала расти. Во-первых, они распознали ее острое отвращение к Осберту и были солидарны с ней. Во-вторых, они почувствовали на себе ее заботу.

Обе стороны, конечно, знали свое положение. Джиллиан была «леди», не чета им, но она понимала и уважала то, что они делали. Довольно часто, когда Осберт отъезжал дальше с двумя своими ближайшими компаньонами, Пьером и Жаном, в поисках какой-нибудь крепостной девушки, чтобы позабавиться с ней, у Джиллиан появлялась возможность общаться с воинами. Сначала ей просто хотелось разузнать что-нибудь об Англии, и она действительно услышала много интересного о ситуации там, но одновременно она узнавала и этих людей, и они узнавали ее ближе.

Единственное, о чем Джиллиан не спрашивала наемников, и те тоже об этом не упоминали, поскольку, естественно, и сами не знали, была причина, по которой Саэр приказал ей выехать в Англию. Узнала она об этом лишь семнадцатого сентября, в день их прибытия, когда Осберт представил ее пред очи Саэра.

– Боже мой, – хихикнул старик, впрочем, с довольно злобной интонацией, – лорд Тарринг не сможет пожаловаться на то, какую жену мы ему выбрали. Я уже совсем забыл, как ты прекрасна, Джиллиан. – Затем он пристально взглянул на сына. – Ты ведь не обижал ее? Если она не девственница…

– Я ни при чем, – огрызнулся Осберт, пятясь. – Можешь спросить людей. Я не прикасался к ней, даже чтобы помочь подняться в седло или слезть. Я не приближался к ней.

Саэр презрительно посмотрел на своего малодушного сына и неодобрительно фыркнул. Как бы то ни было, но и трусы имеют свою ценность. Он не смог бы осуществить то, что планировал, со своевольным старшим сыном. Саэр снова обернулся к Джиллиан и прищурился.

– Тебя привезли сюда как невесту хозяина этих владений, – рявкнул он. – Возражать бесполезно – твой господин во Франции, за много миль отсюда, за морем. Он не приедет в Англию выслушивать твои жалобы.

– Да, милорд, – прошептала Джиллиан, думая о ноже, который, казалось, уже сросся с ней, стал ее частью.

– Я рад, что ты такая разумная, – заметил Саэр, но в голосе его особой радости не слышалось. Казалось, он даже расстроен тем, что она не протестует, и он не может прибить ее за непослушание. Саэра не покидало дурное настроение с тех пор, как ему удалось ускользнуть из клещей Адама, в которых тот едва не раздавил его. Затем злоба его поутихла, и он по-волчьи оскалился. – Твой муж, возможно, не придется тебе полностью по вкусу, поскольку он слегка поврежден умом и телом, но он не будет обижать тебя и вполне способен исполнять супружеские обязанности.

Джиллиан молчала. Ей нечего было ответить на это, и Саэр, очевидно, не ждал ответа, но улыбнулся выражению ее лица.

– В силу нездорового состояния мужа, – продолжал он оживленно со злорадной улыбкой, – его землями будет править его любимая жена. Однако в настоящее время в Англии идет война между принцем Людовиком и королем Джоном. Поскольку женщине не пристало управлять в военное время, я буду нести эту тяжелую ношу за тебя. Ты понимаешь?

– Да, милорд, – повторила Джиллиан окрепшим голосом.

Семя надежды, которое посеяла в ней поездка в Англию, разрасталось новыми корнями. Если идет война, Саэру придется покидать замок. Может быть, думала Джиллиан, у нее появится, что предложить королю Джону. Может быть, ей удастся послать ему письмо и как-то отдать ему свой замок, если, конечно, ей удастся выжить рядом с чудовищем, за которого Саэр собирался выдать ее.

– Идем, – сказал Саэр, – я представлю тебя твоему нареченному.

Джиллиан резко отвернулась, но Саэр крепко схватил ее за руку, потащил через зал и втолкнул в переднюю, где перед ней предстала запертая дверь, верхняя часть которой была спилена и заменена решеткой. Когда тени вошедших перекрыли свет, из внутренней комнаты послышалось хнычущее сопение. Саэр подтолкнул Джиллиан вперед, к самой решетке. Она оцепенела от ужаса, ожидая, что руки сумасшедшего вот-вот вцепятся в нее, но ничего не случилось, а когда ее глаза привыкли к полумраку кельи, она увидела то, что осталось от Гилберта де Невилля из Тарринга. Сердце Джиллиан забилось, и она закрыла лицо ладонями.

Неправильно поняв этот жест, который был вызван скорее приступом жалости, чем страхом, Саэр рассмеялся.

– Полагаю, ты ждешь не дождешься мгновения, когда сможешь соединиться с таким супругом. Ладно, ладно, никакой задержки не будет. Вызовы для вассалов и кастелянов Невилля и приглашения для соседей готовы. Они могут уже завтра выехать. Десятого октября твоя радость будет полной.

Он сделал паузу, ожидая, что Джиллиан взмолится, уговаривая его избавить ее от такой судьбы, но она молчала, по-прежнему закрыв лицо руками и прижимаясь к двери. Он развернул ее и сильно ударил по лицу.

– Не думай, что сумеешь заартачиться в последнюю минуту! – заорал он.

– Нет, – прошептала Джиллиан, упрямо глядя в пол, – я сделаю так, как вы велели, милорд.

Джиллиан повезло, что Саэр был не слишком проницательным человеком и не услышал нотки удовлетворения в ее покорных словах. Проникшись состраданием к этому несчастному, съежившемуся, хнычущему созданию, которое когда-то было человеком, она поняла, что здесь может начаться ее путь к свободе. Бедолага в клетке вряд ли сможет встать у нее на дороге. Может быть, она даже сумеет сделать что-нибудь и для него. Рано или поздно Саэр уедет, хотя бы на несколько дней, и тогда…

– И не думай, что, если ты становишься знатной леди, то можешь также стать бездельницей! – рявкнул Саэр, нарушая ход ее мыслей. – Надеюсь, ты сделаешь все, чтобы как следует подготовиться к приему гостей.

Джиллиан удивленно взглянула на Саэра, не веря своим ушам.

– Вы хотите сказать, что я должна руководить прислугой и следить за подготовкой к свадьбе? – спросила она с дрожью в голосе.

Если он позволит ей выезжать, она сбежит. Джиллиан, не моргнув глазом, стерпела очередную пощечину от Саэра, который заявил, что она должна управлять Таррингом так же, как его жена управляет его замком. «Бежать! Бежать!» – она повторяла это слово, поднимаясь в женские покои, когда Саэр отпустил ее. Здесь перед ней предстали около двадцати служанок, парализованных страхом. Из их разговоров Джиллиан поняла, насколько вольготно Саэр и Осберт обращались с ними, но не могла пообещать им никакого покровительства. Она сумела лишь слегка успокоить их, заняв привычной работой. Она не беспокоилась, что Саэр или Осберт начнут вмешиваться в ее отношения с прислугой. По своему опыту жизни в замке Саэра она знала, что ни он, ни его сыновья никогда ничем не выделяли женщин, которых использовали.

Когда после полудня Джиллиан спустилась вниз проверить меню завтрашнего обеда, она поняла, что скоро сбежать ей не удастся. Пока она не станет женой этого несчастного безумца, ей нечего предложить кому бы то ни было, чтобы просить взамен защиты. Но, странное дело, она не чувствовала подавленности при этом открытии. Ей нравился Тарринг. Он был больше французского замка Саэра, и здесь было гораздо легче избегать встречи с этим негодяем. Она испытывала удовлетворение от своего руководства прислугой и еще большее удовлетворение при мысли о том, что здесь нет никакой другой женщины, чьи распоряжения могли бы противоречить ее приказам.

Поначалу все шло хорошо, но спустя неделю Саэр получил известие, которое привело его в неописуемую ярость, а Осберта заставило мертвенно побледнеть от страха. Король Джон не был разбит, как все уже полагали. Он прорвал осаду Виндзора и направлялся с армией к Линкольну. Пренебрежительное поведение Людовика по отношению к примкнувшим к нему английским баронам вызвало у них такое разочарование, что часть из них вернулась под знамена прежнего сюзерена, а другие просто заперлись в своих замках. Это представляло вопрос о браке Джиллиан в новом свете. Во-первых, не было уже никакой нужды умасливать англичан из числа соратников Людовика – их вряд ли можно было разозлить больше, чем уже разозлили, а Людовика все это, похоже, не волновало. Во-вторых, гораздо важнее было выдать Джиллиан замуж, чем заручаться поддержкой французских сторонников Людовика, приглашая их и качестве свидетелей законности брака. По всей вероятности, французские рыцари окажутся слишком заняты, чтобы прийти на помощь Саэру, если владения Гилберта де Невилля будут оспорены противником. С другой стороны, санкция церкви получена. Саэр велел Осберту запереть и стеречь замок, а сам отправился ускорить бракосочетание Джиллиан, пока его позиции не пошатнулись.

Спустя четыре дня Джиллиан вызвали из женской половины. Она вышла скрепя сердце, готовясь к наказанию за что-нибудь, поскольку прежде ее вызывали только за этим, но остановилась, как вкопанная, задохнувшись от изумления, когда увидела в зале много людей. Там было два священника, и, судя по элегантности их нарядов, это были влиятельные прелаты. Кроме них, там находились еще три человека, которых Джиллиан не знала, одетые не так роскошно, как священники, но явно не слуги или солдаты. Но главное, что привлекло внимание Джиллиан, был сам Гилберт, поддерживаемый Осбертом и шестым мужчиной, которого она тоже не знала.

– А вот и невеста! – воскликнул Саэр. Прежде чем Джиллиан успела издать хоть звук, он вышел вперед и грубо схватил ее за руку. – Тебе предстоит обвенчаться сегодня. Сейчас, – пробурчал он ей в ухо. – Отвечай то, что нужно, или будешь долго рыдать и молить о смерти, прежде чем эта благодать снизойдет на тебя!

Джиллиан угрюмо кивнула, но не боль и не страх связывали ей язык. Слезы на ее глаза навернулись от ненависти и гнева. Саэр опять обманул и опозорил ее. Не брак расстроил ее. К нему она уже была готова. Как ни отвратителен был ей этот брак, он казался ей единственной надеждой на свободу и отмщение, и она не испытывала ненависти или страха к несчастному слабоумному калеке. Ее оскорбила жестокость, с какой выставили ее, совершенно не подготовленную, в засаленной повседневной одежде, даже без подобающего платка, лишь в старой косынке, обернутой вокруг головы, чтобы не рассыпались волосы. Ей хватило бы десяти минут, чтобы переодеться в воскресное платье, вымыть лицо и руки и повесить на шею изящное распятие, вырезанное из морской ракушки, которое она нашла в комнате последней хозяйки Тарринга.

Едва ли умея выразить все эти ощущения словами, Джиллиан позволила отвести себя в часовню. Она не видела, как сочувственно покачал головой один из вассалов Невилля и пожал плечами другой. Им было жаль ее, но, поскольку Гилберт де Невилль умер, а сын его оказался в таком плачевном состоянии, им оставалось лишь принять предложение Саэра. Если они принесут присягу верности Джиллиан и ее детям как наследникам Невилля, продолжая платить ренту и служить, Саэр пообещал защитить их от войск Людовика. От них не требовалось сражаться на стороне Людовика или принимать какое-либо участие в гражданской войне, если они не подвергнутся нападению людей Джона. Только в этом случае Саэр рассчитывал на их сопротивление и уверял, что сам поведет их и поможет вместе со своими наемниками.

Они наблюдали, как дрожащую руку девушки вложили в ладонь младшего Невилля. Один заметил с некоторым удивлением, что она охотно сжала руку своего мужа, когда почувствовала ее прикосновение. Недолгое удивление сменилось догадкой, что страх девушки перед Саэром перевесил в ее душе отвращение, которое она должна была чувствовать к безумцу. Джиллиан действительно не испытывала отвращения к Невиллю. Ей казалось, что бессвязное лепетание идиота не слишком отличается от поведения Осберта, когда тот пьян, за той лишь разницей, что Невилль казался гораздо приятнее. Несколько раз, когда в доме не было ни Саэра, ни Осберта, она подходила к камере Гилберта и приглашала его подползти к двери, где угощала его сладостями и ласково беседовала с бедным калекой.

Поначалу Джиллиан побуждало к этому чувство самосохранения. Если ее втолкнут в клетку к Невиллю или его принесут в ее постель ради свершения супружеского акта, она хотела знать, следует ли ей опасаться насилия с его стороны. Вскоре, однако, из жалости ей захотелось избавить и этого несчастного от страха перед ней. Когда стало ясно, что она преуспела в этом – он охотно приближался, если она звала его, и вроде бы узнавал ее, – Джиллиан осенила еще одна идея. Если она будет вынашивать ребенка от Гилберта, у нее будет больше возможностей торговаться, когда она сбежит от Саэра.

Представлять супружеские обязанности с Гилбертом было не слишком приятно, но Джиллиан была убеждена, что Саэр все равно принудит ее к этому, чтобы обеспечить законность брака. Кроме того, у нее возникло ужасное подозрение, что, если она воспротивится или отпугнет Гилберта, Саэр сумеет подменить мужа либо собой, либо Осбертом, а Джиллиан тысячекратно предпочла бы в этой роли Гилберта, каким бы сумасшедшим и безобразным он ни был, чем кого-либо из этих двоих. Таким образом, когда церемония завершилась, Джиллиан ласково взяла в ладони голову своего мужа и поцеловала его в губы. Он ответил на это, и так, что если бы Осберт и старший вассал Невилля не держали его, он вцепился бы в невесту. Она подавила дрожь. По-видимому, подмену этой ночью искать не придется.

Они вышли из часовни в зал, и Джиллиан заметила, что слуги очистили помост, на котором обычно стоял высокий стол. До нее дошло, что незнакомые ей люди были вассалами и кастелянами Невилля, и ярость вновь охватила ее. Саэр запланировал церемонию принятия присяги, чтобы закрепить брачный договор, а она была одета, как кухарка. Она не вынесет этого. Она была уверена, что Саэр не посмеет бить ее в присутствии всех этих свидетелей. Дрожа от осознания того, какое наказание может ждать ее впоследствии, но движимая потребностью спасти хотя бы остатки собственного достоинства, она резко остановилась и сделала реверанс.

– Вы должны простить меня, господа… – начала она.

– Ты нужна здесь, – пролаял Саэр.

– Да, милорд, – ответила Джиллиан. Голос ее дрогнул, но она так легко не сдастся. – Я прошу лишь несколько минут. Я хотела бы одеться более приличным образом. Я не ожидала, когда вы позвали меня…

К огромному облегчению Джиллиан, Саэр расхохотался, но, прежде чем он успел ответить, раздался голос Осберта:

– Чтобы выглядеть прилично на этой свадьбе, тебя следовало бы повалять в свинарнике.

Саэр перестал смеяться и зло посмотрел на сына. Все видели, что такое Невилль, но открыто произносить подобные оскорбления перед лицом людей, которые дали клятву защищать честь своего сеньора, было неприлично. Саэр почувствовал, как напряглись люди Невилля. Чтобы успокоить их, он улыбнулся Джиллиан.

– Извини, Джиллиан. Я забыл, что женщины придают большое значение таким вещам, как наряды. Мне следовало предупредить тебя заранее. Иди, переодевайся, но помни, что наши гости не хотят ждать застолья дотемна.

Последнее замечание лишило Джиллиан дара речи. Если не будет достойного обеда для гостей, Саэр забьет ее до смерти. Для него не имеет значения, что он не сказал ей о приезде гостей. Она снова сделала реверанс и ушла, но не наверх, в женские покои, а вниз, во двор, где располагалась кухня.

Дав поручения поварам, Джиллиан, задыхаясь, бросилась вверх по лестнице и, сорвав с себя то, что было на ней, надела свою лучшую тунику и верхнее платье. Вновь спустившись в зал к мужчинам, она так раскраснелась от спешки и напряжения, что лицо ее почти сливалось с розовым тоном платья. Она тихо извинилась за задержку и испытала такое облегчение, когда Саэр едва кивнул в ответ, что глаза ее засияли.

Гилберта подняли со стула, где он сидел, поддерживаемый Осбертом и Саэром, и затащили на помост; Джиллиан поднялась вслед. Она была возбуждена и потому внимательно слушала и понимала слова присяги. Четверо мужчин, два вассала и два кастеляна, клялись в верности семейству Невилль через Джиллиан и ее будущих детей. Джиллиан послушно повторяла слова принятия этой клятвы, как научил ее Саэр, ожидавший какого-то открытого знака, что клятва произносится главным образом в его адрес, но так и не дождавшийся. Саэр изо всех сил пытался убедить их, что им следует упомянуть его в клятве как покровителя Джиллиан, но те не согласились, поскольку не желали быть слишком тесно привязанными к одному из людей Людовика. Если ход войны повернется в пользу Джона, они хотели обеспечить себе безопасную лазейку.

Несколько раз Гилберт прерывал церемонию, пытаясь вырваться из рук Саэра и Осберта. Не привыкший так долго находиться в вертикальном положении, он устал. В конце концов, он разразился слезами и взвыл так громко, что все замерли. Осберт сделал движение, чтобы ударить беднягу, и хотя Саэр успел предотвратить удар, движение не ускользнуло от четырех пар сердитых глаз людей Невилля. Саэра они еще могли принять, но Осберт нравился им все меньше и меньше.

– Позвольте ему сесть, – тихо попросила Джиллиан, а когда на помост подали стул, послала одного из слуг за сладостями.

Получив сладости и услышав ласковый голос женщины, он успокоился. Сэр Ричард, старший вассал, земли которого располагались в Глинде, с одобрением посмотрел на Джиллиан. Он был не только вассалом, но и другом старого Гилберта де Невилля, и его очень огорчила смерть последнего, хотя подозрение, что гибель отца и несчастье, случившееся с младшим Невиллем, были подстроены, никогда не посещало его мысли. Он знал, разумеется, что его друг погиб от руки Саэра, но такие вещи случаются, и сэру Ричарду казалось, что Саэр изо всех сил старается исправить свою нечаянную вину. Он нашел действительно хорошую жену для искалеченного и поврежденного в уме сына погибшего. Без сомнения, ее привлекали некоторое богатство и власть, даваемые владениями Невилля, если речь шла не только о том, что она слишком боялась своего опекуна, чтобы возражать, но она явно поняла свой долг и демонстрировала намерение быть доброй женой.

Как только церемония присяги завершилась, сэр Ричард высказал это мнение Саэру, и тот пришел в такое хорошее расположение духа, что терпеливо, без понуканий, ждал, пока будет подан обед, и решил пока не возвращать Гилберта в его камеру. Не будь Осберт таким болваном, он мог бы посадить калеку за решетку под предлогом, что тот нуждается в отдыхе. Теперь же он не хотел, чтобы его как-то связывали с поведением Осберта. Саэр понимал: для него очень важно, чтобы люди Невилля доверились ему, как доверился сэр Ричард.

Таким образом, Гилберт сидел за высоким столом между Джиллиан и Саэром, и целям, преследуемым Саэром, прекрасно служила доброта, с какой Джиллиан нарезала куски своему мужу, направляя его рассеянное внимание на еду, и вообще ухаживала за ним. К. концу обеда Гилберт начал скулить, и Джиллиан попросила, чтобы ему позволили вернуться в камеру отдохнуть. Саэр нахмурился при слове «камера», но нашел способ обратить сказанное в своих интересах.

– Мне очень жаль держать его в таких условиях, – сказал он сэру Ричарду, – но я боюсь, что он может навредить себе. Иногда к нему возвращаются смутные воспоминания о том, что произошло с ним, и тогда его охватывает ярость, что вполне объяснимо. Однажды он чуть не выбросился из окна.

Сэр Ричард вздохнул и отвернулся. Гилберт подполз к матрасу на полу и улегся на нем в позе зародыша, при этом он сосал большой палец.

Саэр пожал плечами.

– Может быть, вы думаете, что было бы добрее по отношению к нему просто отвернуться и предоставить ему делать то, что он хочет, но я должен искупить вину перед ним. Если Джиллиан родит ребенка от него… Я не хотел бы, чтобы благородная кровь человека, которого я убил, исчезла, и раскаянье вечно мучило меня. Нет, не думайте, что я слишком добр, чтобы быть реалистом, – умно добавил Саэр. – Если Джиллиан родит сына, для меня это тоже будет выгодно во всех отношениях. Моя совесть очистится, и я буду получать доход от этих земель, управляя ими, пока мальчик созреет для самостоятельной жизни. К тому времени я уже умру или буду слишком стар, чтобы желать чего-либо большего, чем мягкого кресла у камина.

Его слова вызвали улыбку и понимающий кивок. В самом деле, это были очень разумные слова. Саэр не упомянул об Осберте и его интересах при таком раскладе, но сэра Ричарда это не беспокоило. Он видел реакцию Гилберта, когда Джиллиан поцеловала его, и предположил, что Саэр запланировал обеспечить будущее Осберта либо другим браком, либо подарком от Людовика после поражения Джона. Может быть, Саэр даже запланировал использовать сэра Ричарда и остальных вассалов и кастелянов для завоевания наследства для Осберта. Это не беспокоило сэра Ричарда. У него тоже было несколько соседей, с которыми он был бы рад расправиться с помощью Саэра, а если той землей станет править Осберт, от него со временем нетрудно будет избавиться.

Остальные были далеко не так уверены в своих силах, как старший вассал, но, тем не менее, понимали, насколько неловко принять убийцу их господина в качестве своего защитника. Обаяние и доброта Джиллиан растопили их настороженность, и теперь все были в прекрасном расположении духа, с удовольствием рассыпая любезности невесте и уверяя ее в полной своей поддержке. Таким образом, в церемонии раздевания нужды не было, поскольку не было вопроса о том, что невеста откажется от своих обязанностей. Умственные и телесные недостатки Невилля были очевидны, и Джиллиан открыто принимала их. Ясно было и то, что Невилль не отвергнет свою жену. Поэтому выставлять ее напоказ было бы бесполезно, а демонстрировать Гилберта было бы бессмысленной жестокостью.

Джиллиан ушла в свою спальню, когда Саэр велел ей сделать это, и с помощью служанок начала спокойно готовиться. Она, конечно, знала, что ей предстоит, но не могла удержаться от чувства гадливости и страха и тихо плакала. Ужасно выходить замуж только из ненависти и страха.

Одна из женщин, исполнявшая обязанности ее личной служанки, сунула ей в ладонь маленький глиняный горшочек.

– Смажьтесь этим внизу, – прошептала Кэтрин. – Это уменьшит боль. Правда, это лишит и удовольствия, но какое может быть удовольствие с таким?! Бедняжка…

Звук голосов за дверью комнаты заставил служанок торопливо ретироваться. Джиллиан вытерла слезы и легла в постель, укрывшись получше. Она услышала, как вошли мужчины с Невиллем, невидимые за окружавшей кровать занавеской. Вдруг послышался шум борьбы, и Гилберт закричал в ужасе.

– Что случилось? – спросил сэр Ричард.

– Он боится обнажаться. Я не знаю, почему, – зло ответил Саэр. Он знал, почему, но не мог признаться, что своим безумием Гилберт был обязан в равной степени пыткам, которым подвергся по приказу Саэра, как и ране в голове, которая была нанесена по тому же приказу. И пыткам, и лечению, в равной мере болезненным, Гилберт подвергался в голом виде. Саэр был слишком бережлив, чтобы портить одежду.

– Что же теперь делать? – пробормотал сэр Ричард, с трудом удерживая сопротивляющегося, визжащего калеку.

Джиллиан дрожала от страха, но не могла больше выдержать этих душераздирающих криков.

– Впустите его ко мне так, как он есть! – воскликнула она. – Я попробую успокоить его.

Она села, прижимая к себе одеяло и рыдая от ужаса, жалости и скорби над своей судьбой, которая, казалось, становилась все более жуткой. Гилберта подтащили к кровати и толкнули на нее.

– Ш-ш-ш, – прошептала Джиллиан, пытаясь придать голосу мягкость, – тише. Никто не обидит вас.

И опять ее голос подействовал, как лучшее успокоительное. Она повторяла свои уверения снова и снова, и Гилберт перестал кричать и вырываться. Он лежал тихо, тяжело дыша от страха. Саэр многозначительно взглянул на Джиллиан. Он хотел, чтобы она раздела Гилберта и затем совокупилась со своим супругом, но она не станет делать этого. Она дерзко подняла голову, нимало не заботясь о том, чего это потом может ей стоить.

Сэр Ричард коснулся руки Саэра и повел его к двери, шепча:

– Он боится мужчин. Оставим его с ней. Я не думаю, что он сделает ей что-либо плохое, и она в любом случае легко сумеет убежать от него. Мы можем подождать снаружи, если желаете. Леди Джиллиан позовет нас, если ей потребуется помощь.

Оставшись наедине с мужем, Джиллиан отбросила покрывала. Она стыдилась своей наготы перед Гилбертом не больше, чем стыдилась бы перед младенцем.

– Гилберт, – прошептала она, гладя его по волосам, – не плачь. Никто не обидит тебя. Ты же знаешь меня. Я не сделаю тебе плохо.

Он совсем успокоился, и его затуманенные глаза нашли ее лицо. Джиллиан коснулась его щеки и через силу улыбнулась. Что-то мелькнуло на его обычно безучастном лице. Он поднял обрубок своей правой руки, словно имитируя ее жест. Очень осторожно Джиллиан отвела культю в сторону, взяла его левую руку и поднесла ее к своему лицу. Пальцы коснулись ее щеки, поползли к ее волосам, погладили ее густые каштановые пряди. Из жалости к нему и к себе она снова заплакала, и слезы покатились по ее щекам.

Боясь напугать Гилберта, Джиллиан постаралась подавить рыдания. И опять в глазах Гилберта что-то мелькнуло. Он отпустил ее волосы и коснулся пальцем слез, которые бежали по ее лицу. Затем он внезапно выпрямился. Прежде чем Джиллиан успела оцепенеть от страха, он обнял ее правой рукой за плечи и привлек к своей груди, продолжая вытирать ее слезы левой рукой. Джиллиан была так потрясена, что перестала плакать и внимательно посмотрела на него.

Ее мимолетная надежда не оправдалась. На нее смотрел вовсе не чудом выздоровевший человек. И все-таки в лице Гилберта было нечто – смутное понимание своей и ее человеческой сути. Это было не так много, но подняло в душе Джиллиан еще один всплеск надежды. Может быть, терпение и доброта помогут хотя бы частично восстановить рассудок Гилберта. Если только у нее будет время. Она вздохнула. К сожалению, ждать ей не позволят. Она не забыла взгляда Саэра. Он вернется еще до утра, чтобы убедиться, что она действительно стала женой Гилберта. Нервно сглотнув, Джиллиан приподняла голову выше и коснулась губ мужа.