"Роберта Джеллис. Каштановый омут (fb2) " - читать интересную книгу автора (Джеллис Роберта)

26

Адам и Джиллиан пережили почти три недели блаженства. Если не считать нескольких неловких моментов, когда они оба забыли, что не были мужем и женой. Адам разбрасывал свою грязную одежду в ее чистенькой спальне, легкомысленно подшучивал над ней, выходил из себя и орал из-за ерунды, что было для него обычным, когда он чувствовал себя в непринужденной обстановке. Джиллиан собирала грязную одежду, бранила его, смеялась его шуткам, сдавалась, доводила его до смеха или даже иногда отвечала ему его же словами, чтобы улучшить его настроение. Они пребывали в обществе друг друга не слишком много и не слишком мало. Адам вербовал и обучал людей, готовясь к нападению на Бексхилл, строил и совершенствовал боевые машины и укреплял оборону Тарринга; Джиллиан превращала Тарринг, поместье и город, в подобие Роузлинда, насколько это было возможно. Ее методы не совпадали с методами Элинор, но результаты были не хуже.

Порт, правда, юридически не был подотчетен Джиллиан. Он имел свою хартию и управлялся мэром и старейшинами. Когда дела шли гладко, Джиллиан мало общалась с горожанами и не слишком интересовалась, чем они занимаются. У нее едва хватало времени разобраться хотя бы с тем, что принадлежало ей напрямую. Поэтому она не узнала о некоем госте, прибывшем в дом одного из купцов. Она знала, что этот торговец привозил товары в замок чаще, чем кто-либо другой в городе, что цены у него были ниже и что он, как ей казалось, отчаянно стремился понравиться ей. Поскольку Джиллиан узнала в нем того самого мошенника, которого она когда-то наказала и одновременно спасла, его поведение не вызвало у нее подозрений. Казалось вполне логичным, что он будет испытывать благодарность и стремиться показать, что переменился к лучшему.

Жизнь в Тарринге текла легко и сладостно, и новости, регулярно приходившие из Роузлинда, ничем не нарушали покой. Джеффри удалось убедить юного короля, что его личное присутствие на поле битвы будет представлять повышенную опасность для его людей. В качестве примера он указал на то, как его отец, Солсбери, был разбит, когда ему приходилось только и думать, что о безопасности сына. В Бувине они проиграли бы так или иначе, согласился Джеффри, но что-то можно было бы спасти, если бы Солсбери не отвлекался. Если каждый командир будет больше думать о короле, а не о самой битве, поражение неминуемо. Затем Джеффри и Джоанна вернулись к себе в Хемел, где Джоанна собиралась родить к концу июня. Покончив с семейными новостями, Элинор вкратце сообщила об успехах Людовика в захвате замков, которые отнял у него Пемброк, пока принц был во Франции. Это ожидалось и не тревожило Адама; он продолжал свою подготовку к захвату Бексхилла.

Осберт услышал о предстоящем отъезде Адама из сообщений купца и проституток и в предвкушении облизнулся. Его планы несколько изменились, когда ему донесли о военных приготовлениях Адама. Его собственная роль оставалась прежней, но, когда было выяснено расположение Бексхилла, Людовику показалось разумным, что Лемань должен быть наказан за свои действия против Льюиса и Непа и за бесчестье, которым он покрыл Фиц-Уолтера.

Поскольку менее чем в десяти милях к западу располагался Пивенси, а Гастингс – не более чем в шести милях к востоку, будет несложно наброситься на Леманя с двух сторон и раздавить его, как жабу. Не потребуется даже подкреплений. На день-два вполне можно оставить Гастингс и Пивенси без гарнизонов и с помощью гарнизона Бексхилла уничтожить Леманя. Их преимущество будет тем более подавляющим, что Лемань не ждет никакого нападения. Он наверняка рассуждает, что силы Людовика заняты уничтожением трудов Пемброка и новой атакой на Дувр, которую предприняли французы.

Все это в итоге принесет Людовику не только сам Тарринг, но и Кемп с Виком и вообще все земли, контролируемые Леманем. Дополнительную надежность и преимущество предприятию придавало то, что Людовик сам будет поблизости, чтобы вовремя среагировать на любые неожиданности. Принц не забыл те опасности и неприятности, которые он пережил, когда пытался покинуть Англию в феврале. Он решил взять Дувр раз и навсегда и обеспечить себе тем самым безопасный путь к спасению в случае необходимости и свободный доступ к подкреплениям и поставкам из Франции. Поскольку Дувр располагался всего в сорока милях от Гастингса, Людовик мог ежедневно получать информацию о деятельности Леманя и быстро распорядиться атаковать или как-то изменить планы сообразно ситуации.

Однако не все пошло так, как задумал Людовик. Как только принц прибыл к Дувру, личным присутствием благословив осаду и публично поклявшись, что никуда не двинется, пока крепость не падет, Пемброк тоже приступил к реализации своих замыслов. Он твердо решил в качестве первого шага очистить все принадлежавшие Людовику владения, находившиеся на преимущественно верной королю территории.

Адам получил вызов двадцатого апреля и грязно ругался в течение десяти минут, а затем велел священнику разослать письма его людям. Он быстро продиктовал текст извлекая из памяти стандартные фразы, добавив от себя только, где и когда они должны встретиться с ним. Потом, пока отец Поль переписывал нужное количество копий, оставляя пустые места для имен, Адам занялся подсчетом, сколько сил ему удастся собрать. Внезапно богохульства, которые он изрыгал, заставляя отца Поля вздрагивать, хотя и благоразумно помалкивать, а Джиллиан ломать руки, не зная, почему Адам так зол, прекратились. Глаза Адама засияли удовольствием, сменившим гнев, а стиснутые зубы раскрылись в широкой улыбке.

– Вот же старый черт! – воскликнул Адам. – Он помнит, что я собирался штурмовать Бексхилл.

– Значит, тебе не нужно ехать? – выдохнула Джиллиан.

– Нет, я должен ехать. Это не обсуждается. Главное в том, что он велел мне привести людей не больше, чем могут выделить мои кастеляны. И время прекрасно сходится. Ты помнишь, я приказал сэру Ричарду и остальным прибыть к концу мая.

– Да, помню, – ответила Джиллиан, отчаянно пытаясь спрятать подальше свои разочарование и страх.

Адам с сомнением взглянул на нее. Неужели она собирается уговаривать его не откликаться на этот призыв?

– Ты согласилась, что это наилучшее время – между окончанием сева и первым сенокосом, чтобы людей оторвать от работы без ущерба для урожая, – напомнил он.

– Да, – признала Джиллиан. Она согласилась на эту дату, потому что ждать еще больше Адам не стал бы.

– Что ж, тогда ты должна понимать, почему я доволен. Мой срок службы по этому призыву истечет десятого июня, и я уверен, что Пемброк позволит, чтобы на последние десять-пятнадцать дней меня заменил Роберт де Реми. Таким образом, этот призыв не помешает мне захватить Бексхилл.

– Да, я понимаю, – сказала Джиллиан сдавленным голосом и отвернулась.

Она слепо добрела до ближайшей комнаты, где могла притвориться занятой каким-нибудь делом, чем угодно, пока не справится со страхом, от которого побелело ее лицо и сжалось горло. Оставаться одной в Тарринге было еще хуже, чем оставаться без него в Роузлинде, где ее утешали Элинор и Джоанна. Когда она уединилась, страх охватил ее еще сильнее, и за слезами она не видела ничего на своем пути, пока не уткнулась прямо в стену. Она прижалась лицом к холодному грубому камню. Сердце ее стучало так сильно, что она не слышала ничего, кроме крови, пульсирующей у нее в ушах. Она не заметила, что Адам следовал за ней, пока он не заговорил.

– Я не вынесу этого! – завопил он. – Когда ты согласилась признать меня своим сеньором, ты согласилась и с тем, что я человек Генриха. Что связывает тебя с Людовиком? Что заставляет тебя рыдать и спорить всякий раз, когда я собираюсь предпринять что-нибудь против него?

От звука голоса Адама Джиллиан подпрыгнула, словно он огрел ее плетью, но слова его показались ей бессмысленными.

– Людовик? – пробормотала, задыхаясь, она и повернулась, прижавшись спиной к стене. – Какой Людовик?

– Ты с ума сошла? – взревел Адам. – Ты принимаешь меня за идиота, полагаешь, что можешь скрыть от меня свои желания, притворяясь, что не знаешь, о ком идет речь? Я говорю о французском принце.

– А какое отношение французский принц имеет к нам с тобой? – взвизгнула Джиллиан, совершенно потеряв голову от ярости Адама и своих собственных страхов. – Какое мне до него дело? Если я рыдаю и спорю, то это только для того, чтобы ты не уезжал на войну. Да провались твой Людовик в ад!!! Меня не волнует, если они все подохнут от чумы – Людовик, Генрих, Пемброк, Годфри! Все! Все! Только пусть перестанут отнимать тебя у меня!

На этот раз не было ни скромно потупленных глаз, ни тихого извиняющегося бормотания, ни оправданий. Даже Адам не мог увидеть и тени притворства в обнаженной ярости слов Джиллиан. В это мгновение Адам вспомнил все, в чем уверяли его Джеффри, мать, Джоанна, и он понял, каким был ослом. Джиллиан действительно противилась захвату Вика и Бексхилла, но только потому, что эти замки не сдались бы без войны. Когда Адам мог достичь своих целей мирными средствами, Джиллиан всегда помогала ему, поощряла его со всем пылом. Более того, несколько раз, когда Адам намеревался применить силу, чтобы поставить на колени ее людей, она показывала ему, как сделать так, чтобы они добровольно принесли присягу, что было гораздо полезнее в борьбе с Людовиком, чем подчинение непокорных людей силой. Джеффри, как всегда, попал в точку. Джиллиан не имела политических пристрастий.

Когда в голову его вместе со словами Джиллиан проникла эта мысль, Адам застыл, как вкопанный.

– Любовь моя, – сказал он тихо, но голос его уже задрожал от смеха, и он крепко прижал ее к себе, – это очень негуманно с твоей стороны желать чумы милому ребенку двенадцати лет от роду и старику, который любил моего отца и любит меня и, хоть и призывает меня на военную службу, сделает все, чтобы защитить меня. Остальным, пожалуйста, по мне тоже пусть и Людовик, и Годфри подхватят чуму и сдохнут, покрывшись гнойными язвами и истекая кровью.

– Ладно, – сказала она, улыбаясь сквозь слезы, – пусть те, кого ты любишь, обойдутся без болезней, но я не могу любить их, когда ты оставляешь меня, чтобы служить им. Клянусь, я буду их любить всякую минуту, когда мы будем вместе.

Адам сжал ее крепче, потом ослабил хватку, но почувствовал дрожь ее тела и понял все.

– Тогда, чтобы завоевать твою любовь к тем, кто любит меня, я оставлю тебя при себе еще на несколько дней. Я должен ехать на север, а Людовик, знаю, в Дувре, так что путь мимо Лондона не очень опасен. Что ты скажешь на то, чтобы проводить меня до Хемела? Джеффри тоже наверняка вызвали в Маунтсорель. Для Джоанны, у которой уже большой срок, будет лучше, если ты окажешься рядом. Мать настаивала, чтобы она осталась в Роузлинде, но Джоанна отказалась. Она хочет, чтобы сын Джеффри родился в его замке.

Тревога Джиллиан наполовину утихла, когда она поняла, что не останется одна. Полностью избавить ее от беспокойства, конечно, ничто не могло, но, зная, что сможет поделиться своими тревогами с Джоанной и поддержать или чем-нибудь помочь ей, Джиллиан могла уже подавлять время от времени вспыхивающие приступы ужаса, которые продолжали мучить ее. Последние несколько дней в Тарринге забот у нее было по горло. Замок должен быть основательно вычищен за время ее отсутствия и заперт наглухо – там оставались только сервы и немного воинов. Было приказано никого не впускать ни по каким причинам – ни сервов, доставляющих провизию, ни торговцев.

Когда эта новость дошла до Осберта, с ним едва не случился припадок. Его терпение и так дошло до предела из-за того, что Адам так долго околачивался в Тарринге. Он был уверен, что атака на Бексхилл начнется, как только Адам и Джиллиан вернутся. Если бы Людовик не осаждал Дувр, где ему в любой момент могло прийти в голову начать штурм, Осберт отправился бы к принцу с докладом. Имей он достаточно денег или кого-нибудь из богатых друзей там, он наверняка вернулся бы в Лондон. А так ему оставалось просто терпеть и ждать. По крайней мере, здесь он был в безопасности, поесть и выпить тоже хватало. Хотя Осберт понимал, что это было бы идеальной возможностью взять Тарринг штурмом, он не отправил гонца к принцу с сообщением, что замок остался без защиты. В этом случае у него не нашлось бы оправдания самому уклониться от сражения, тем более что Адам мог потом вернуться и отобрать Тарринг назад. У него не оставалось другого выбора, чем сидеть и ждать возвращения Джиллиан.

Самое усердное давление на проституток, которые шпионили для него, не смогло принести ответа на вопрос, когда Джиллиан собирается возвратиться. Оставшиеся в замке воины ничего не знали, кроме того, что в случае какой бы то ни было угрозы они должны обратиться за помощью к сэру Ричарду из Глинда. Разумеется, никому не придет в голову сообщать слугам или солдатам планы их хозяев, если их обязанности не связаны напрямую с этими планами. Поэтому никто не удосужился известить их, что Джиллиан собиралась вернуться двадцать седьмого или двадцать восьмого мая, чтобы подготовиться к приезду вассалов, намеченному на тридцатое.

Адам оставил Джиллиан с Джоанной, которая встретила ее со слезами радости и облегчения. В тот же день, двадцать восьмого апреля, он поспешил на север, так как Джоанна сообщила ему, что Пемброк разбил лагерь под Нортхемптоном в тридцати милях от Хемела. Чем быстрее они соберут людей для штурма Маунтсореля, думал Адам, тем скорее он сможет освободиться для своего личного дела.

Ничто, однако, не получается в точности так, как задумано. У каждой из сторон были свои предатели, и намерения Пемброка не остались тайной для Людовика. Естественно, Пемброк предвидел это, но он был почти уверен, что Людовик полностью занят своим намерением раздавить Дувр и не станет реагировать на штурм отдаленной крепости, к тому же принадлежавшей не французу. Маунтсорель был одним из замков Саэра де Квинси – приданым его жены.

Но Пемброк недооценил степень озлобленности мятежников-англичан. Когда новость об осаде дошла до де Квинси, тот попросил у принца разрешение покинуть его армию, чтобы помочь своему замку. Людовик отказал ему, заявив, что не считает это необходимым. Линкольн, замок такого же типа, находился в осаде уже несколько месяцев, и не было никаких признаков его близкого падения. Саэр сразу ничего не ответил, хотя, разумеется, остался недоволен, но, когда стало известно, что против Маунтсореля собирается целая армия, де Квинси взорвался.

Поначалу Людовик попытался успокоить страсти заверениями, что они захватят для него равноценный замок. При этих словах на ноги вскочил Фиц-Уолтер, багровый от гнева, и высмеял это обещание. Людовик, напомнил он, ни разу еще ничего не отдал английскому барону. Даже Хертфорд, на который у Фиц-Уолтера были явные и веские претензии, был передан французскому охотнику за землями.

На этот раз дела зашли слишком далеко, чтобы их можно было поправить медовыми речами. Про себя Людовик поклялся отомстить за эту глупость, которая могла стоить ему Дувра, но понял, что должен удовлетворить требование де Квинси или растерять большую часть английских сторонников. Гнев Людовика не произвел эффекта, на который он рассчитывал. Фиц-Уолтер заявил напрямик, что они уже помогли принцу захватить пятьдесят замков (что было, конечно, преувеличением, но спорить никто не стал). Если Людовик не хочет помочь им защитить хотя бы один, что является его обязанностью как сеньора, пусть он отдаст им двадцать пять из уже захваченных, а дальше будет видно, сумеет ли он взять еще хоть один без их помощи.

К тридцатому апреля наспех собранное английское войско добралось до Сент-Олбанса. Испуганные крестьяне, разбежавшиеся перед армией, которой было позволено грабить все, что вздумается, по пути на север, предупредили Джоанну. Джиллиан заметила, как побледнело ее лицо, а руки инстинктивно прикрыли округлый живот. Затем она поднялась и резким тоном отдала нужные распоряжения начальнику гарнизона.

– Пусть пятьдесят человек двумя отрядами по двадцати пять, все верхом, постоянно патрулируют южные и восточнее границы поместья. Они не должны убивать всех грабителей. Отправьте, некоторых, особенно тяжелораненых и тех, кому вы сочтете нужным отрубить руки, назад, к своим, Нужно создать впечатление, что сил у нас ничуть не меньше, чем было, когда наш господин вместе с лордом Иэном охранял эти земли. Если грабителей будет слишком много или если вы увидите, что главные силы направляются к Хемелу, немедленно возвращайтесь.

– Да, госпожа.

– Попутно пришлите ко мне главного егеря и двух гонцов.

Пока Джоанна разъясняла ситуацию егерю, Джиллиан написала два письма, сообщавших о передвижении огромной армии к северу. Письма будут переданы двум гонцам с распоряжением доставить их либо Адаму, либо Джеффри. Это пока все, что известно на данный момент, писала Джиллиан, Как только выяснится что-либо еще, они сразу же дадут знать. Джоанна тем временем приказала егерю спрятать людей в разных местах, откуда они смогут видеть замок.

– Если нас атакуют, – сказала она, – вы должны разыскать лорда Джеффри и сэра Адама, которые находится сейчас в армии графа Пемброка. Попробуйте сначала пробраться в Нортхемптон, а если не найдете их там, направляйтесь по их следам, пока не догоните. Передайте им, что нас осадили и что я и леди Джиллиан со мной будем удерживать замок любой ценой, пока они не придут к нам на помощь.

Организовав нападение, предупреждение Пемброку и призыв о помощи, Джоанна перешла к обороне. Все воины, которые остались в замке, получили указания, где им надлежит находиться. Были собраны слуги-мужчины и также расставлены по местам. Они могут сбрасывать камни, помогать отталкивать лестницы от стен, заряжать арбалеты, нагревать и выливать смолу, песок и масло. Бочки с тем, другим и третьим были подняты на зубчатые стены, там же разложены костры, которые оставалось только зажечь. Было собрано и роздано все оружие, даже совсем неумелым и даже такое, которое следовало бы давно выбросить.

Посреди всей этой подготовки к обороне против значительно превосходящих сил, даже когда дважды банды охотников за наживой проскальзывали мимо патрулей и подходили к самому замку, так что Джоанне приходилось отправлять отряд, чтобы отогнать их, Джиллиан не испытывала ни малейшего страха, кроме беспокойства за состояние Джоанны. В отношении собственной безопасности у нее вообще не было никаких сомнений. Когда пару дней спустя, после того как опасность атаки миновала и Хемел вернулся к привычной жизни, у Джиллиан появилось время задуматься над этим, она посмеялась от всего сердца.

– Я боялась всю свою жизнь, – объяснила она Джоанне, которая поинтересовалась, чему она так весело смеется, – а теперь ни капельки, по крайней мере за себя. Конечно, за Адама я боялась. Нет, не говори мне, что это глупо, что он лучший воин из всех, кого ты встречала. Это не имеет значения.

– Я и не собиралась говорить этого – с улыбкой ответила Джоанна. – Я знаю, что это не помогает. Адам твердит мне, что я не должна бояться за Джеффри, но я боюсь. И за моего малыша тоже немножко. Но за себя? О себе я могу позаботиться. С чего бы мне бояться за себя? Даже если бы Хемел пал, Джеффри приехал бы, или Иэн, или Адам, или мама.

– Да, я тоже изменилась, и, кажется, начинаю понимать почему, – медленно проговорила Джиллиан. – Пока я не знала Адама, ко мне никто не приехал бы. Но есть и еще что-то. Это что-то во мне. Я раньше никогда не думала, что могу постоять за себя. Теперь я знаю, что могу.

На следующий день Джеффри в письме Джоанне описывал сражение. «Это больше было похоже на учебный бой, чем на настоящее сражение. Все действия закончились через три часа после рассвета, включая разграбление французского обоза, города и церквей, где и я приобрел несколько новых и очень красивых безделушек, чтобы украсить твою шею, любовь моя, и к девяти часам утра мы уже сидели за столом, ели и пили. Было столько шума и неразберихи, такой крик, лязг оружия и столько крови, что я думал: мой конь утонет в ней».

Джеффри остановился и посмотрел в окно, затем задумчиво покачал головой и снова взялся за перо. «Между тем эта гора, несмотря на все муки, не родила даже мыши. Есть несколько раненых среди простых солдат, но и среди них убит был только один. Из рыцарей только Реджинальд Крокус погиб по нелепой случайности. Это был бы полный отчет о потерях с обеих сторон, но, когда графу Першу предложили сдаться, этот гордый и глупый человек крикнул, что не отдаст свой меч англичанам, которые все предатели, даже их королю. Мы с Адамом были там и рассмеялись над этими словами, как и остальные, но один из наших почувствовал себя оскорбленным, видимо, он сам испытывал шатания в вере, и, прежде чем мы успели остановить этого идиота, пырнул Перша мечом в глаз. Удар достиг мозга, и Перш мгновенно умер. Жаль. Выкуп за него был бы богатый.

Должен сказать, однако, – продолжал Джеффри, – что мы захватили много пленных – более сотни рыцарей, так что потеря Перша не слишком нас расстроила. Собственно, именно поэтому, дорогая, я не пишу, что возвращаюсь домой. Пемброк сразу же оставил нас, чтобы поскорее сообщить добрую весть королю и легату Гуало. Моему отцу, Честеру и Феррарсу поручено заняться разделом добычи и пленников. Я бы не остался ради этого, но немножко опасаюсь за отца. Он, как и тот рыцарь, что набросился на Перила, слишком часто вспоминает, что когда-то повернулся спиной к своему брату и отказался служить ему. Это вызывает беспокойство у Честера и Феррарса, которые не видят, что это его чувство вины относится к прошлому, и боятся какого-либо его шага в будущем. Поэтому я сейчас снова стал его ногами, руками и языком. Однако…»

В это мгновение в комнату, где сидел Джеффри, вошел Адам, чтобы сообщить ему, что есть еще хорошие новости.

– Только что приехал человек и передал сообщение Пемброка о том, что рыцари, удерживавшие Маунтсорель, бежали. Мы пришли взять этот замок и сделали это, даже не подходя к нему. В общем Иэну приказано отправиться с шерифом Ноттингема и проследить, чтобы замок сровняли с землей, так что мне придется вести пленников Иэна в Роузлинд.

– Я отведу их, – предложил Джеффри, – если ты хочешь поскорее заняться своим делом в Бексхилле.

– Нет. Мне, так или иначе, нужно сопровождать своих собственных пленных в Кемп, так что это почти по дороге. Кроме того, думаю, ты сам не прочь поскорее вернуться домой к Джоанне. Она ведь должна родить в следующем месяце, не так ли?

Адам заметил, как потемнели глаза у Джеффри. При первых родах умирали примерно треть женщин.

– О, Господи, – извиняющимся голосом произнес Адам, – я не имел в виду, что тут есть о чем беспокоиться. Джоанна ведь, как мама: долго не могла зачать, но родит быстро и легко, вот увидишь.

– Надеюсь, ты прав! – Костяшки пальцев Джеффри побелели, так он сжал руки. – Честное слово, я предпочел бы еще раз пройти Бувин, даже зная, чем он закончится.

У Адама вдруг кольнуло под сердцем. Он не беспокоился о Джоанне, в чью силу и здоровье верил безгранично нерассуждающей верой младшего брата, но вдруг представил себя в схожей ситуации, а силе и здоровью Джиллиан он не очень-то доверял. Разве мать Джиллиан не умерла при родах? Он отогнал эту мысль. Никому не будет лучше, если в придачу к волнениям Джеффри он покажет и свой собственный страх.

– Ладно, – сказал он, – только не показывай, ради Бога, этого Джоанне. Я знаю, что маму доводило до бешенства, когда Иэн каждую минуту цеплялся к ней, спрашивая, как она себя чувствует, и, мельтеша перед ее глазами, хотя до срока было еще больше месяца.

Джеффри не смог удержаться от смеха. Он тоже помнил, как леди Элинор едва сдерживала гнев из-за страхов мужа. Ей нравилось, что он любил ее, но она предпочитала, чтобы выказывал он это как-нибудь иначе. Конечно, у леди Элинор это были шестые или седьмые роды, что совсем другое дело. Тем не менее, Адам прав. Будет лучше не пугать Джоанну и не выказывать страх за нее.

– Ты прав, – признал он, – но кто тебе рассказывал об этом?

– Я оказался дома, когда мама рожала маленькую Элинор, которая потом умерла. У моего господина случился тогда еще первый приступ болезни, и мне нечего было делать в его замке. И мама постоянно просила меня, чтобы я уговорил Иэна проехаться или позаниматься со мной. Я, конечно, пошутил, когда сказал, что он спрашивал каждую минуту, как она себя чувствует, – он не делал этого, но он наблюдал за ней. Это раздражало ее, но в то же время она сама хотела, чтобы он был рядом.

– Да, Джоанну никогда не радовали эти призывы на службу, но теперь ее просто бесит, когда я отправляюсь на войну.

– Это обычное дело для женщин. По крайней мере, – с усмешкой поправился Адам, – для тех, кто не надеется, что война оставит их вдовами. Кстати; это мне кое-что напомнило, – счастливо улыбающееся лицо Адама нахмурилось. – Я должен написать Джиллиан и сообщить ей, что все еще жив. Нет ли у тебя лишнего пергамента и пера?

Джеффри с серьезным видом, но с подрагивающими в улыбке губами вытащил из письменного прибора еще один большой лист пергамента и перо. Адам испустил стон, а затем повернулся к Джеффри с благодарной улыбкой.

– Ты ведь уже описал бой, правда?

Поскольку на столе перед Джеффри его аккуратным почерком были исписаны уже полтора листа, он не смог отречься от этого, хотя ему очень хотелось. Ему бы доставило истинное наслаждение посмотреть, как Адам будет описывать битву. Ему пришлось кивнуть.

– Хорошо. Пожалуйста, попроси Джоанну прочитать эту часть Джиллиан и не говори мне, что Джиллиан захочет увидеть это написанное моей рукой. Может, она и захочет, но женщину нельзя слишком баловать.

С этими словами Адам вытащил нож и отрезал от листа небольшой кусок, окунул перо в чернильницу и начал писать. Джеффри прикусил губу. Лицо Адама отражало такую муку, словно из его тела выдергивали стрелу с зазубренным наконечником. Джеффри не удержался и описал в своем письме борьбу шурина со своим злейшим врагом – пером. Затем, однако, доброта в Джеффри возобладала, и он попросил Джоанну не только прочитать Джиллиан выдержку, касающуюся описания сражения, но и уверить ее, что Адам не написал ей об этом сам вовсе не от недостатка любви или добрых намерений. За все это время Адам успел нацарапать две строчки.

«Любимая, мы захватили большую добычу. Я совершенно невредим, без единой царапины. Я должен отвести своих пленных и пленных Иэна в наши замки».

В этом месте Адам поднял глаза на Джеффри.

– Джеффри, ты не мог бы оказать мне услугу? Если вся эта возня с пленными затянется дольше, чем на несколько дней, у меня не хватит времени заехать в Хемел, чтобы забрать Джиллиан и успеть прибыть в Тарринг до приезда ее людей, которые вызваны на конец месяца. Не мог бы ты оторваться на два дня, скажем двадцать седьмого или двадцать восьмого, и проводить Джиллиан домой? Тогда, если я опоздаю, она встретит вассалов и все им объяснит.

– Конечно. В этом нет никакой услуги. Ты провожал мою жену куда дальше и в куда худших обстоятельствах.

Это была просто вежливость, хотя и искренняя, но Адам нахмурился.

– Насчет худших обстоятельств не зарекайся. Отсюда до южного побережья вся страна скоро будет трепетать перед бандами участников сегодняшней битвы, голодных, как волки. Многих рыцарей мы захватили, но ты сам знаешь, скольким простым солдатам удалось скрыться. Иначе я и не стал бы беспокоить тебя по этому поводу. Ее муж тоже мог быть… Боже правый!– Адам вскочил на ноги. – Возможно, де Серей среди наших пленников. Я должен выяснить.