"Роберта Джеллис. Английская наследница (fb2) " - читать интересную книгу автора (Джеллис Роберта)

ГЛАВА 7

Все предосторожности были приняты. Роджер поставил карету среди развалин, прикрыл соломой и прислонил к ней сломанное колесо, скрыв целое заднее колесо. За это время Леония спрятала лошадь среди руин. Посередине развала была маленькая незаметная площадка. Ее никто не мог видеть, а высокая изгородь заглушала ржание лошади. Лошадь оттуда не выберется, а искать ее никто не станет. Там было много травы, и даже маленький декоративный бассейн, из которого лошадь могла пить.

Роджеру хотелось целовать землю, по которой ходила Леония, за ее чудесное самообладание, за то, что она победила печаль и страх. Он был благодарен еще за то, что она ушла.

Леонии было бы очень больно видеть, как Роджер волочил труп ее отца, как мешок с пшеницей, но что он мог поделать! Когда Леония вернулась, Роджер положил тело на стол в буфетной. В сером свете наступающего утра ему удалось найти шторы и обернуть ими тело Генри.

Позже они отнесли тело в подвал и положили в таком месте, где его вряд ли смогут обнаружить, ведь никакое движение и дыхание не выдавало его присутствия. Солнце встало, и свет едва струился через дальнее окно, но видеть было можно. Если бы кто-нибудь знал про потайной ход, это была бы детская задача. Железный крюк убрали со своего места, и бочонок откатился. Они оказались за ним и закатили его обратно. Крюк, зафиксированный защелкой на обратной стороне бочонка и скобой на стене, крепко держал его на месте.

Внутри было совсем темно. Стояла мертвая тишина. Роджер зацепился за только что установленный крюк, обливаясь потом от страха, совершенно сбитый с толку. Позади него раздался слабый звук, также выражающий слепой униженный животный страх, который Роджер чувствовал и сам. Он все сильнее сжимал крюк, пока металл больно не врезался в руку.

— Леония!

Эхо подхватило слова и покатилось по всем сводам, создавая отражение бесконечного пространства. Роджер наощупь пытался найти что-нибудь вокруг. К счастью, прежде чем панический ужас охватил обоих, его рука наткнулась на руку Леонии, он сжал девушку в объятиях. Ее трясло так сильно, тело ее билось, как у пойманной птицы, но она молчала. Жалость вытеснила страх.

— Все хорошо, Леония, — пробормотал Роджер, понижая голос.

Тихий голос не вызвал эха, эта возможность управлять голосом придала Роджеру уверенности. Держась за крюк, он резко повернулся вокруг него, пока его плечо не коснулось стенки бочки. Потом он встал к ней спиной, крепко держа за руку Леонию. Твердость вернулась к нему. Он не был один в темноте. Он отпустил крюк и обнял дрожащую девушку.

— Какой же я дурак, — пробормотал он, — мог закрыть нас здесь без света. Держись за меня. Я открою его. Мы поищем свечи и воду. Здесь не будет никакой еды, но если ты очень голодна, я вернусь в деревню и что-нибудь куплю.

Еда. Шепот просвистел в темноте, и Леония, дрожь которой затихла, снова стала трястись.

— Говори потише, — предупредил Роджер, — тогда звук не отражается. Видимо, здесь поворот или дверь в конце длинного коридора. Поэтому появляется эхо.

Последовало молчание, слишком долгое, и Роджер снова захотел сказать что-то утешительное. Его прервал тихий смех, и хотя он не издал ни звука, в душе все проклял. Это совсем неподходящее место для общения с женщиной, бьющейся в истерике. Тем не менее, он не мог сердиться, зная, что вынесла бедная девочка, и понимая, что может не выдержать сам. Он не успел ничего предпринять, как Леония заговорила.

— Ты такой же, как папа, — сказала она, и Роджер обнаружил, что смех ее был радостным, а не истерическим. — Если я чего-нибудь боялась, например, темноты, папа долго объяснял мне, что вызывает испуг. Я так злилась! Сердце трепетало, как будто я умираю, а он рассказывал мне о том, что земля вертится или как отражается свет. Это всегда помогало. Когда он говорил со мной, я больше не боялась.

Роджер ничего не ответил. Он был рад, что его уловка сработала, и Леония успокоилась. Он только чувствовал легкую досаду. Она думала о нем, как об отце! Почему бы и нет? Он почти в возрасте ее отца. Ему нечего было сказать, и он разжал объятия, но она не заметила неловкости в его молчании.

— У меня есть еда, — сказала она.

Она была так близко, что ее юбка касалась его. Это движение вызвало неуместные образы в памяти Роджера, он должен идти обратно. Дыхание перехватило, но он снова сдержался, когда рука Леонии дотронулась до его бритого лица. Роджер напрягся, но рука искала его руку, нашла и подала гладкий круглый предмет.

— Колбаса, — сказала Леония, ее голос дрожал от смеха. — У меня есть еще. Луи дал мне. О, если я когда-нибудь его встречу, то должна извиниться, что думала о нем плохо. Он помог нам освободиться. — Она запнулась, когда вспомнила, что еще делал Луи и что ее отец больше не был их частью.

— Да, — у Роджера опять прорезался голос. Он отдал колбасу Леонии. — Я рад, что у тебя есть еда. Уверен, что накачаю воду насосом в буфетной. Думаю, мы проведем день здесь. Это необходимо, ведь мы оба хотим спать. А пока осмотри подвал, вдруг ты найдешь свечу или кремень и трут.

Роджер повернулся, стараясь держаться около бочки, чтобы не потеряться, и разомкнул ловушку. Бочка откатилась без труда и вокруг разлился сверкающий свет. Роджер поднялся по ступенькам, Леония пошла в винный погреб, где надеялась найти огарок свечи.

По дороге Роджер осмотрел пол и, наконец, наткнулся на старый кувшин. Верх его был разбит, но остальное уцелело. Если он не найдет ничего лучшего, то возьмет его для воды.

Утренний свет струился через окна буфетной, осветил пол — на нем ничего не было. Роджеру повезло, ведь он нашел почти целый кувшин. По-видимому, мародеры делали набеги на шато периодически, каждой группе доставалось все меньше, пока ничего ценного не осталось. Тогда в бессмысленной ярости они крушили все, что не могли унести. Роджер вскрикнул от негодования. Даже ручка насоса была отломана.

Немного поразмыслив, он решил задачу. Одна разломанная часть заменяла другую. У расколотого стула нашлась палка с загнутым концом, Роджер приспособил ее вместо ручки насоса. Он заработал энергично, надеясь, что механизм не поврежден и насос не надо будет чинить. К счастью, Генри де Коньер устанавливал для удобства все самое лучшее, и вода скоро полилась. Роджер как можно осторожнее поднял кувшин, поставил его под струю и наполнил. Затем взглянул в окно.

Его рука застыла. На лужайке перед домом были люди. Роджер с непривычки забыл следить за подходом преследователей. Затаив дыхание, он наблюдал и слушал, но их движения были неторопливыми, осторожными. По всем признакам преследователи еще не проникали в дом. Они лишь собирались окружить шато и наружные строения.

Роджер вытащил деревянный стержень из насоса. Схватив кувшин в одну руку, а палку в другую, он добежал до ступенек подвала. Прежде чем спуститься, он остановился послушать, но все было тихо. Он вздохнул свободнее и понесся вниз по ступенькам. Ему пришлось остановиться, не дойдя до подземелья. Его глаза привыкли к свету на верхнем этаже и он совершенно ослеп в полутьме подвала. Ожидая, пока глаза привыкнут, он прислушался. Пока ничего. Он осторожно двинулся вперед, нащупывая путь, почти вслепую, не зная, как найти Леонию. Он даже не знал, какого размера подвал. Снова он задержал дыхание и прислушался. Ничего.

— Леония, прячься, — тихо сказал он. — Здесь люди.

Он запнулся. Шаги. Должен ли он поставить кувшин и подняться, пытаясь объяснить свое присутствие в доме? Какого дьявола, как он объяснит кровь на руках и пальто? А отсутствие рубашки? Он не успел все обдумать, как Леония схватила его за руку. Она быстро повела его, он не отставал, хотя уже почти хорошо видел. Скоро они оказались за бочкой и закрепили крюк на место.

Сейчас темнота не была страшна им. Они так обрадовались, что достигли укрытия и их не обнаружили, они слишком переволновались, чтобы мучиться обычными страхами. Реальная опасность грозила им в доме и амбаре. Найдут ли люди коляску? А лошадь? Тело Генри? Что бы они ни обнаружили, это их выдаст. Роджер не боялся, что их укрытие найдут. Только очень старые слуги могли знать о подземельях. Но если следы их присутствия обнаружат, то люди Маро будут наблюдать за домом, и они с Леонией будут в подземелье как в ловушке, пока не умрут от жажды и голода.

Мысли о еде и питье разбудили чувство голода и жажды. Роджер не ел с обеда прошлого дня, а Леония, наверное, еще дольше.

— Ты хочешь пить? — спросил он. — У меня есть вода, но будь осторожна. Кувшин поврежден. Также… — Он хотел не испугать, а предупредить ее, — мы можем оказаться в ловушке на некоторое время, потому что…

— Я знаю, — прервала она его, ее голос был бодрым. — Даже если они не найдут нас, то могут оставить наблюдателей ждать нас в доме. — Она рассмеялась. — Не волнуйся за меня. Им потребуется много времени, чтобы уморить меня голодом. Я знаю, что такое голод. Мы еще не дошли до этого состояния. Мы не станем поедать все, что у нас есть, но я не думаю, что они задержатся больше чем на два-три дня. Глупо голодать без необходимости.

Роджер согласился, пытаясь уверить себя, что это его желудок, а не голова соглашаются с ней. В конце концов, он решил, что она права. Лучше сейчас что-нибудь поесть, чем долгие часы мучиться от голода и жажды.

— Кое-что есть, — продолжала Леония, прежде чем он ответил. — Я не могла найти кремень. У меня есть две свечи, но как их зажечь?

— Это неважно, — сказал Роджер, — сейчас мы будем ориентироваться на ощупь.

Его уже не беспокоила темнота. Он думал, какая Леония необычная девушка. Хотя дочери Генри де Коньера должны были дать благородное воспитание, ничто не могло сломить ее дух. Она преодолела насилие, усталость, (Страх, горе — она была подготовлена к утратам и опасностям — и при этом могла смеяться даже перед лицом еще большей опасности.

Воспоминания о Соланж, испорченной богатством и вечно недовольной, когда всем ее желаниям потакали, заставили Роджера содрогнуться. Как он мог быть настолько глуп, чтобы польститься на кукольное личико! Соланж никогда не была другой. Роджер вспомнил недовольно поджатые губки на прелестном лице.

Но, может быть, Леония еще хуже? Она нуждалась в нем сейчас, поэтому была доброй и смелой. Если бы ее окружало богатство и безопасность, могла бы она быть холодной и высокомерной? Глупо надеяться на то, что он не мог получить.

— Давай присядем, — сказал он. — Не отходи от меня далеко. Я должен передвигаться очень медленно, чтобы не расплескать воду.

В одном темнота была блаженством. Они теряли друг друга и находили. Леония протянула Роджеру колбасу. Он долго не мог найти складной нож и открыть его. Между забавными и раздражающими моментами они вскоре забыли ужасное чувство слепых, беспомощных, загнанных животных. Но не забыли об опасности. Даже когда смеялись, они старались делать это как можно тише. Тем не менее, они смеялись, они, наконец, были вместе, голова Леонии — на груди Роджера, а его лицо зарыто в ее волосах.

Интимность их поз одновременно поняли оба. Руки Роджера похолодели, смех Леонии оборвался. Роджер боролся с желанием сжать ее покрепче и найти своему рту другое применение, кроме смеха, а чувства Леонии раздваивались. У нее было сильное желание просунуть руки под пальто Роджера и поласкать его голое тело, в то же время она даже думать не могла, что Роджер будет использовать ее, как Луи. Если Роджер потребует, чтобы она заплатила за свою защиту, то чем он лучше Луи? Но когда его руки оторвались от нее, оказалось, что он лучше Луи, и она едва не всхлипнула от разочарования.

— У тебя достаточно еды, Леония? — спросил Роджер сдавленно. Леония кивнула. Он не видел ее, но чувствовал ее у своего плеча. — Я думаю, что нам надо поспать, — продолжал он. — Надеюсь, будет не очень холодно, если ты возьмешь мое пальто.

— Не будь смешным. Ты замерзнешь. Я одета лучше, чем ты.

Чтобы успокоить его, на самом деле ей было холодно и очень хотелось согреться, Леония обернула одежду вокруг себя как можно туже и легла. Станет теплее, подумала Леония, если она ляжет рядом с Роджером, как всегда лежала рядом с папой, но она не посмела, а Роджер был настолько осторожен, что не касался ее. Волна страдания охватила Леонию, она всхлипнула.

— Не надо, — пробормотал Роджер, поворачиваясь к ней. — Боже праведный, немного удобств — это все, что я могу предложить тебе.

Его рука нежно коснулась ее и Леония не смогла больше выносить холод и одиночество. Она придвинулась к нему, дрожа и всхлипывая. Роджер обнял ее покрепче, путаясь и радуясь. Он попытался снять пальто, но она это не позволила. Однако когда пальто распахнулось, ее руки скользнули под него. Роджер обернул ее теплой тканью. Спина Леонии еще не была закрыта, но ее руки согревались телом Роджера. Бессознательно, чтобы использовать его тепло, Леония прижалась ногами к ногам Роджера.

Через некоторое время, когда возникло чувство безопасности, Леония задрожала больше. Роджер похлопал ее по спине и утешительно забормотал, как всегда делал, когда его сын Филипп в детстве пугался чего-нибудь. Забота и жалость вытеснили желание. Рыдания постепенно утихли до редких вздрагивающих вздохов, и Леония спокойно лежала, голова ее была на плече Роджера. Ее дыхание смягчилось и замедлилось. Согретый ее телом, радуясь что он успокоил ее, Роджер тоже заснул.

Чуть позже он проснулся от ее движений. Во сне она пыталась теснее прижаться к нему. Одурманенный и полусонный, Роджер машинально ответил на ее прикосновение, целуя ее лицо. Он удивился во сне, когда его губы коснулись кожи Леонии, почему постель такая жесткая и холодная, а затем понял, что он не в постели… Неужели он так напился, что подцепил монахиню из Ковент Гардена и лег с ней прямо на улице? Взрыв желания разбудил его, и он вспомнил, где он и почему. Во сне Леония излучала тепло.

К несчастью, разум Роджера не мог управлять его телом. Он долго пребывал в доме отца и во Франции и долго не навещал свою постоянную любовницу. Во сне Леония засунула свою ногу между его бедер, как бы провоцируя на любовное приключение, пробудив его инстинкты. В отчаянии он пытался откатиться назад, прочь от нее. Леония вздрогнула и проснулась.

— Что случилось? — прошептала она и потянулась к источнику тепла. Затем она задержала дыхание и застыла. При ее движении набухший член Роджера коснулся ее промежности.

Он резко отстранился от нее и сел, снимая пальто и накрывая ее. Леония лежала тихо, напуганная и смятенная. Тело ее дрожало, отвечая возбуждению Роджера, она никогда раньше такого не чувствовала и не понимала, что с ней происходит. Она чувствовала, что сейчас снова заплачет, не зная, будут это слезы протеста или желания, но отодвинулась подальше, так что они больше не касались друг друга.

— Мне очень жаль, — пробормотал Роджер, его голос дрогнул. — Пожалуйста, попытайся простить меня. Я знаю, что ты оскорблена, но я… Я не хотел обидеть тебя, Леония. Мужчины… Иногда мужское тело… — Дьявол, как все это объяснить такой девушке, как Леония? Голос Роджера замер.

— Я не оскорблена, — нерешительно сказала Леония. Она слышала его дыхание, редкое и глубокое. — Мне тоже жаль, — мягко добавила она. Я не буду… Не буду ложиться рядом. Просто… Просто я заснула и замерзла.

— Это не твоя вина, — жестко сказала Роджер. — Я надеюсь, ты не будешь меня бояться. Если бы был кто-то, с кем я мог тебя оставить, я бы не…

— Нет! — громко крикнула Леония с болью и отчаянием от мысли, что она может расстаться с Роджером. Она даже забыла о том, что нужно хранить молчание.

Инстинктивно Роджер закрыл ей рот рукой.

— Тише, — нежно пробормотал он.

Они затаили дыхание. Крик Леонии отдавался эхом в подземелье, гулко отражаясь, и, в конце концов перестал напоминать человеческий голос. Больше они ничего не слышали. Между подземельем и комнатами наверху было много футов утрамбованной земли и толстые старые балки. Однако далеко-далеко прежде чем вернуться к ним, эхо достигло земли и попало в трубу шато. В каминах, соединенных с трубой, возникли серии замирающих неземных стонов, пульсирующих в тишине до тех пор, пока эхо крика Леонии не затихло.

В двух разных комнатах шато мужчины стали нервничать и оглядываться. Даже ярким днем разруха и опустошение действовали на воображение. Ненависть сочилась из обугленных стен и разломанной мебели. Ненависть тех, кто все разрушил, отражалась от стен и возвращалась обратно. Люди снова огляделись кругом и покинули комнаты, чтобы спросить остальных, не слышали ли они чего-нибудь.

Если бы звук услышал только один человек, остальные посмеялись бы над ним, но слышали все. У людей возникло чувство ужаса, так что все стали нервно обыскивать дом.

— Это был ветер в трубе, — злобно проворчал Маро. — Я уверяю вас, что ничего и никого нет в доме или де Коньер и его сука дочь прячутся здесь и нарочно пугают нас.

— Какой ветер? Здесь нет ветра, — зло сказал один из людей.

— Это птица или упавший камень, — нервно предположил Маро. — Мы должны найти де Коньеров. Не хочешь ли ты, чтобы он добежал до Парижа и привел против нас армию? Он и Лафайетт — близкие друзья. Идите и ищите, я сказал.

Люди угрюмо возвратились к своей работе. Они уже обследовали амбары и конюшни и два верхних этажа дома, заглядывая в каждый буфет, переворачивая груды хлама, пока остальные охраняли двери и лестницу, чтобы добыча не скрылась. Большинству из них это надоело, и они стали ворчать, что де Коньер не такой дурак, чтобы вернуться в дом, где его будут искать в первую очередь. Вероятнее всего, он прячется в городе — стражи ворот поклялись, что никто не проходил, но если они лгут, то де Коньер уже на полпути к Дижону или Парижу.

Только Маро знал причину, по которой де Коньер вернется. У них в тайнике в кладовой были деньги, много денег и драгоценностей. Он получил эти сведения от стряпчего де Коньеров, выпытывая у него факты, дискредитирующие своего врага. Естественно, эти нечестные деньги, отобранные у загнанного народа, уже забрали и нашли им лучшее применение. Но пока де Коньер не знает, что стряпчий его выдал, он будет надеяться, что деньги здесь, и вернется. Однако Маро не мог объяснить это своим людям. Он уже знал их: большинство из них считают, что деньги и драгоценности, отобранные у притеснителей, должны пойти в их собственные карманы. Им плевать на общественные нужды. Если они обнаружат тайник де Коньера, то потребуют свою долю, думая, что Маро оставил их себе.

После того как затихли крики, Леония и Роджер еще долго сидели как мертвые, прислушиваясь. Наконец, Роджер отнял руку от губ Леонии. Она всхлипнула.

— Прости, — прошептала она.

— Я не думаю, что нас кто-нибудь услышал, — ответил Роджер, сдерживая дрожь. Шок вызвал озноб. — Надо быть осторожней.

— Да, я знаю, но… Месье Сэнт Эйр, пожалуйста… я…. Я не так невинна, как вы думаете. Пожалуйста, лучше я буду с вами. Даже… — Леония едва удержалась, чтобы не сказать «даже если вы сделаете меня своей шлюхой». Она поняла, что это ранит Роджера больше, чем ее. — Даже если бы был кто-нибудь, кто забрал бы меня, лучше я поеду в Англию с вами…

Ее голос застыл на жалкой ноте. Роджер пытался держать себя в руках. Не такой невинной, как он думает. Бедное дитя, что она имеет в виду? Поняв, что она имела в виду, он был потрясен.

— Леония! Это значит, что… Что люди, которые держали тебя в тюрьме, пользовались тобой?

— Да.

Одно слово, тише шепота, ударило Роджера ножом.

— О, Боже, Боже! — Он вздохнул. — Ты, наверно, хочешь убить меня. Я бы никогда… Дитя…

— Я не дитя, — твердо сказала Леония — и я, конечно, не хочу убить тебя. Почему я должна обвинять тебя в скотстве других людей?

Было так горько вымолвить это «да», но Леония почувствовала облегчение и освобождение. Ей стало ясно, что она никогда не сознается в своих отношениях с Луи. В них было что-то уродливое, несмотря на то, что она не имела личной выгоды. А когда ее изнасиловал Маро, то она ничего не могла сделать. Леония знала, что многие мужчины очень высоко ценят девственность, скорее всего, решила она, видя ужас Роджера, он был одним их таких. Она понимала, как много он значит для нее, и отчаяние охватило ее.

Роджер не сразу ответил Леонии. Он не был уверен, вызвала ли удивление или подозрение ее кажущаяся искренность, ведь она так хладнокровно говорила о таких вещах. Бессознательно он извинился повторно, снова пытаясь ее уверить, что не имеет значения, как ведет себя ее тело, он никогда не возьмет женщину силой, особенно если она находится под его защитой. Он — никогда, с негодованием сказал он, отрицая даже мысль о такой мерзости, но неконтролируемая физическая реакция может испугать Леонию.

— Конечно, я верю тебе, — пробормотала Леония. — Я говорю еще раз, что не испугана и не злюсь. — Затем последовала пауза и Леония села, с сожалением снимая пальто и бросая его Роджеру. — Ты не можешь сидеть часами раздетый. Ты простудишься.

Этого нельзя было отрицать. Роджер дрожал от холода. Однако если он возьмет пальто, то страдать будет Леония. Они так нуждались в тепле друг друга, но мысль снова заключить Леонию в объятия привела к немедленному результату. Почему девушка не уродлива, не хнычет и не жалуется, с раздражением подумал Роджер. Вдруг одна мысль пришла ему на ум. Если он постелет пальто и повернется спиной к Леонии, ей будет достаточно тепло, а его реакция будет незаметна.

Поколебавшись, Роджер предложил это. Он не знал, обрадован он или шокирован ее легким согласием. Было приятно, что она доверяет ему, но почему? Может быть, она считает его поведение не оскорбительным, а, наоборот, приятным? Нет, сказал себе Роджер. Это не легкомысленное создание и не лакомый кусочек, а приличная девушка. Тем не менее, он снял пальто и лег, а Леония прижалась к нему. Роджер понял, что ему придется вести долгую борьбу с воображением и неприличными мыслями о Леонии.

Леония положила одну руку на его спину, а другой обняла грудь, прижавшись лицом к его шее. Роджер закрыл глаза и сглотнул, пытаясь сдержать дыхание. Он не мог понять, почему так изнемогает от желания. Его сексуальные потребности были сильными, но не беспорядочными, а эта девочка не делала ничего, чтобы спровоцировать его. Ее объятия были не такими уж возбуждающими, но его плоть взрывалась, как только она касалась его, посылая угрозы от шеи и спины вниз, приводя к почти невыносимому возбуждению.

Это было хуже, чем страдания его раннего брака, когда он желал Соланж с такой силой, которая приводила к физическим мучениям. Она часто отказывала ему, так что он был неудовлетворен: в молодые годы он был романтическим дураком и не успокаивался с проститутками, но, по крайней мере, мог уйти. Сейчас ему не оставалось ничего, кроме терпения, пока Леония прижималась к нему с постоянным ложным возбуждением желания. Каждый раз, когда он отодвигался, Леония бормотала и придвигалась еще ближе. Он думал, что она уже заснула, но даже эта мысль не успокаивала его. Он жаждал повернуться и обнять ее, целовать и ласкать, но она была леди. Он не мог использовать ее как проститутку, а он твердо решил, что в его жизни больше не будет леди, не будет утонченных цветов, распространяющих отравленный аромат.

На самом деле Леония не спала. Она прижималась к нему, чтобы снять усталость, и потому, что она не знала, как удержать тепло. Опытной в сексуальном плане Леонии было совершенно незнакомо желание. Она сознавала, что хочет, чтобы Роджер делал с ней то, что делал Луи, но не понимала, почему она этого хочет и что из этого получится. Она не распознавала физические симптомы страсти и прижималась к Роджеру, чтобы удовлетворить свое желание прикасаться к нему, не понимая, что хочет большего. Несколько раз Леонии приходило в голову сделать для Роджера некоторые вещи, которым обучил ее Луи. Это, конечно, заставит Роджера удовлетворить ее желание, но как она сможет объяснить ему это? Леония хорошо понимала, что Роджер не презирает ее сейчас, хотя она лишена девственности. Его замешательство, его страх напугать ее, его извинения показывали, что он считает ее чистой умом, если не телом, и достойной уважения. Вести себя как шлюха и вызвать его вожделение — значит, изменить его отношение.

К счастью, такое долгое неудовлетворенное желание так же изнуряюще, как и удовлетворение. После перенесенного физического напряжения прошлой ночи, горя и страха сильное утомление было естественным. Минуты тянулись для Роджера и Леонии как годы, но усталость все же победила желание и оба заснули.