"Жак Робер. Кто-то за дверью (Избранный французский детектив)" - читать интересную книгу автора

Несомненно, решиться на эту ссылку меня заставил мой страх. Я нашел
тысячу причин, чтобы схорониться в Дьеппе и заодно похоронить здесь Пюс.
Пюс, которая создана для жизненной круговерти. Как только мне исполнилось
тридцать восемь лет, я заявил, что лишь в уединении смогу создать свои
самые значительные произведения, замыслы которых зреют во мне. Надо было
удалиться от света, его пустой суеты.
А возвращение к истокам! И это тоже провозгласил я для себя! Каждый
день стану бродить у моря. Лягу лицом в песок. Соленый запах водорослей.
Струящийся свет солнца. Порывистый ветер. Поэма! Оратория! Родник,
божественный родник! Ох, я и нагулялся! В первый же день прошел десять
километров, возвратился совершенно разбитый и больше уже не выходил. Нет,
если быть точным, каждое утро я иду пешком за газетой в табачную лавку, что
находится в трехстах метрах от дома.
Я практически совсем не вылезаю из своей норы. Укрывшись в глубине
моего душистого логова, слежу за биением собственного пульса, щупая
запястье, и жду наступления ночи, жду, чтоб что-нибудь произошло. Я могу
сидеть часами, ничего не делая, скрючившись в кресле, как паук, неподвижно
застывший в центре своей паутины. Я чувствую, как превращаюсь в паука и
поджидаю свою муху.
Подумать только, что было время, когда мне не сиделось на месте! Я был
худой как палка, постоянно в движении. Мог не есть, не спать, объезжал
дюжину разных мест, чтобы взглянуть, где будет происходить действие моих
будущих романов, замыслы которых я вынашивал.
И дойти до такого! До этого кресла, в котором я, съежившись, провожу
свою жизнь. Ему только колесиков не хватает. Человек, созданный для
движения и добровольно приговоривший себя к такой неподвижности, ставит над
собой опыт, подвергаясь необычной пытке. И в этих муках есть какое-то
наслаждение. Маркиз де Сад несомненно понял бы, что я хочу сказать.
Представьте себе животное, которое приготовилось к прыжку, и вдруг просто
падает, разбиваясь, в траву.
Бездействие овладело мной постепенно, исподтишка. Под тем предлогом,
будто не желаю отвлекаться от работы, я стал взбегать всего, что требовало
определенной активности, этих необходимых каждодневных мелких дел, которые
создают жизненный ритм. Я этот ритм утратил.
Понемногу я перестал отвечать на письма, еще связывавшие меня с
далекими друзьями. Объявил, что новые песни, этот шум-гам для молодежи,
безвкусны, и отключил радио. Уволил нашу последнюю горничную и попросил Пюс
ограничиться приходящей прислугой. Прислуга, живущая в доме,- несносный
свидетель вашей интимной жизни, если только не порывается без конца
рассказывать вам о собственных несчастьях. Потом не мешает, чтобы супруга
занималась кое-какой работой по дому: это ее и развлекает, и привязывает.
Не хлопают больше и двери дома. А завтра уже не будет Пюс, и воцарится
полная тишина. Лишь изредка крик пароходной сирены прорежет голубое
отверстие в окружающем меня небытии, словно кусочек лазури проглянет в
пасмурном небе. Тогда на несколько мгновений отправлюсь в путь и я. Унесусь
за серые моря, далеко-далеко от Дьеппа.
Наконец-то я ясно представляю себе монашеское существование, о котором
всегда мечтал. Целиком и полностью посвятить себя творчеству. Не видеть
больше "людей", не слышать их. Сколько времени пришлось бы потратить на их
жалкие истории, похожие одна на другую, вроде тех, что рассказывает