"Ким Стэнли Робинсон. История ХХ века, с иллюстрациями " - читать интересную книгу автора

вызывая память о хозяевах, словно они присутствовали здесь. Ему вдруг
захотелось, чтобы так и было.
После еды он включил CD-плеер и поставил Генделя. Он раздвинул занавеси
в гостиной и устроился в кресле Чарльза с бокалом бургундского в руке и с
открытой записной книжкой на колене. Он смотрел, как желтовато-розовый
лососевый цвет сочиться из облаков на севере, и пытался думать о причинах
первой мировой войны.


x x x


Утром он проснулся под глухие бумп-бумп-бумп мороженных мясных туш,
разрубаемых топором. Он сошел вниз и поел хлопьев, пролистывая "Гардиан",
потом на метро добрался до Тоттенхем-Курт-роуд и пошел к Британскому Музею.
Для своей книги "La Belle Epoque" он уже проделал исследование
предвоенного периода, но писать в Британской Библиотеке было ритуалом,
который он не хотел ломать; это делало его частью традиции, вплоть до времен
Маркса и ранее. Он показал свой еще действующий читательский билет
библиотекарю, потом нашел пустое место в своем обычном ряду; фактически,
многое из "Entre Deux Guerres" он написал в этой самой кабинке под передними
долями гигантского черепа купола. Он открыл записную книжку и уставился на
страничку. Он медленно написал: 1900-1914. Потом снова уставился на
страницу.
Его ранняя книга стремилась сфокусироваться на роскошных эксцессах
предвоенного европейского правящего класса, как весьма остро указал в
"Гардиан" молодой и явно левый обозреватель. Ковыряясь в причинах Великой
войны, он до определенной степени придерживался обычной теории, что она
явилась результатом растущего национализма, дипломатической политики
балансирования на грани войны, и нескольких обманчивых прецедентах в
предыдущие две декады. Испано-американская война, русско-японская война и
две балканские войны все оставались локализованными и не катастрофическими;
и было еще несколько "инцидентов", марокканский и ему подобные, которые
приводили два великих альянса на грань, однако не опрокидывая их. Поэтому
когда после убийства Фердинанда Австро-Венгрия выставила невозможные
требования к Сербии, никто не знал, что ситуация, как падающие костяшки
домино, дойдет до военных траншей и массовой резни.
История, как случайность. Что ж, несомненно, в этом масса правды. Но
сейчас он обнаружил, что думает о толпах на улицах всех больших городов,
ликующих от новостей о внезапном начале войны; о мгновенном исчезновении
пацифизма, который казался такой могучей силой; короче, о по-видимому
единогласной поддержке войны преуспевающими гражданами европейских держав.
Поддержке войны, у которой не было реальной причины быть!
В этом было нечто невероятно таинственное, и на сей раз он решил, что
признает это и обсудит. Что потребует рассмотрения предшествующего столетия,
Pax Europeana, который фактически был веком кровавого покорения, высшей
точкой империализма, когда большая часть мира попала под власть великих
держав. Эти державы процветали за счет своих колоний, страдавших от жалкой
нищеты. Потом держав истратили свои доходы на производство оружия, и
воспользовались этим оружием, чтобы разрушить сами себя. Было что-то жуткое