"Ким Стенли Робинсон. Слепой геометр" - читать интересную книгу автора

со стеклянными шариками и был зачарован тем ощущением, какое испытал,
ощупывая тяжелые стеклянные сферы, такие гладкие, звонко постукивающие
друг о друга, столь схожие между собой. Не меньшее впечатление произвел на
меня кожаный мешочек - необычайно податливый, весь какой-то услужливый;
вдобавок, он затягивался кожаным же шнурком. Должен заметить, что с точки
зрения "тактильной эстетики" нет ничего более прекрасного, чем хорошо
смазанная кожа. Моей любимой игрушкой был отцовский ботинок. Так вот, я
катался на шариках по полу, улегшись на них животом (непосредственный
контакт), и вдруг очутился рядом с елкой, очень и очень колючей. Я поднял
руку, чтобы сорвать несколько иголок и растереть их пальцами, и неожиданно
прикоснулся к чему-то такому, что принял в возбуждении от игры за еще один
шарик. Я дернул - и елка рухнула на пол.
Поднялась суматоха, которую я помню не слишком отчетливо: звуки будто
записаны на магнитофон, причем ленту постоянно перематывают, и слышны
только невразумительные вопли. Моя память - моя жизнь - неудачная запись
на магнитной ленте.


ВА. Как часто я копался в воспоминаниях, разыскивая что-либо ценное,
наподобие вот этого, пришедшего из той поры, когда происходило обретение
сознания? Когда впервые обнаружил мир за пределами собственного тела, вне
досягаемости рук? То было одним из самых больших достижений - возможно,
величайшим; однако я забыл, что к нему привело.
Я читал, узнавая заодно, как ведут себя другие слепорожденные. Осознал,
сколь многое зависело тут от моей матери, начал понимать, почему отношусь
к ней именно так, почему столь сильно скучаю.
Моя жизнь известна мне благодаря словам: мир превратился в текст - это
происходило беспрерывно. Т.Д.Катсфорт определил подобное состояние как
вхождение в мир "вербальной нереальности", и такова, отчасти, доля
любопытного слепца.


О. Я никогда не стремился подражать Джереми Блесингейму, с которым
работал на протяжении нескольких лет: его кабинет находился через шесть
дверей от моего. Мне казалось, он один из тех, кому в присутствии слепого
становится чрезвычайно неудобно; обычно такие люди чувствуют облегчение,
только когда слепец помогает им, что, поверьте, достаточно сложно.
(Впрочем, я, как правило, не предпринимал ни малейших попыток). Джереми
пристально наблюдал за мной, это чувствовалось по голосу, и было ясно: он
с трудом верит в то, что перед ним член редколлегии журнала
"Топологическая геометрия", в который время от времени он присылал свои
работы. Он был хорошим математиком, замечательным топологом, опубликовал у
нас ряд статей, и между нами установились вполне дружеские отношения.
Тем не менее, он постоянно что-то вынюхивал, вечно пытался узнать у
меня что-нибудь новое. В то время я напряженно разрабатывал геометрию
n-мерных систем; последние результаты, полученные на различных установках,
в том числе на большом ускорителе частиц в Оаху, придали работе довольно
неожиданное направление: судя по всему, отдельные субатомные частицы как
будто перемещались в многомерном пространстве. Салливен, Ву и другие
физики забрасывали меня письмами со множеством вопросов. Им я с