"Том Роббинс. Тощие ножки и не только" - читать интересную книгу автора

ресторанов.
- Сама я сбежала, а мои картины остались, - объяснила она своим
коллегам. Скорее всего это был самый счастливый период ее жизни.
Вот уже несколько лет в живописи Сиэтла, равно как и в живописи
Нью-Йорка, преобладала школа Большой Уродливой Безмозглой Головы.
Коллекционеры и дилеры от искусства, опасаясь вкладывать деньги в новые
веяния, были вынуждены увешивать свои стены неуклюжими портретами
агрессивных жертв урбанистических страхов: этих истеричных, замученных
жизнью хлюпиков, которых, судя по всему, за углом поджидала плутониевая
клизма. На заднем фоне неизменно красовались горящие здания, череп и кости
или же бешеные собаки с эрегированными пенисами. Однако мир искусства
все-таки хоть и медленно, но вращается вокруг своей скрипучей оси, и в один
прекрасный день - бац! - знатоки вдруг начинают снова проявлять интерес к
цельности, художественному видению и технике, в которой выполнено
художественное произведение. Видимо, по причине ностальгии, порожденной
неосознанной тягой к природе, не загрязненной отходами промышленного
производства и не обезображенной промышленными же предприятиями, впервые
после периода Великой Депрессии возродился интерес к пейзажной живописи. Так
к дверям Эллен Черри Чарльз потихоньку начали протаптывать тропинку.
Нет, конечно, на ее полотнах камыши вырастали прямо из борта лодки. Ее
деревья являли собой петли на фоне пространства. Ее горы были
небесно-голубыми, а желтоватое небо цветом напоминало камни. Тем не менее ее
пейзажи были узнаваемы, и они нашли своих почитателей. Нет, у нее пока не
было ни модной галереи, ни богатых покупателей, но, как поговаривали, она
уже была раскрученным художником, хотя и продолжала два раза в неделю
подрабатывать официанткой в кафе.
В общем-то именно так она и жила в Сиэтле до тех пор, пока туда не
прикатил на индейке Бумер Петуэй.

* * *

Незадолго до выхода на пенсию отец Бумера купил передвижной караван
"Эйрстрим", собираясь провести последние золотые годы жизни, колеся по всем
Соединенным Штатам.
- Мы прокатимся на этом драндулете от моря до моря, - заявил он
супруге.
- И не пропустим ни одного нашего любимого телевизионного шоу, -
добавила миссис Петуэй.
Увы, в самый разгар торжеств, посвященных проводам на пенсию, с
мистером Петуэем случился удар, и он скончался. Его вдова продала дом и
переехала к сестре, предварительно отписав "Эйрстрим" сыну.
"На кой хрен мне сдалось это серебристое яйцо весом в восемь тонн?" -
задумался Бумер. Его метафора оказалась как нельзя к месту. Если не считать
водительской кабины с рулем и приборной доской, "Эйрстрим" производит именно
такое впечатление. Ни дать ни взять гигантское яйцо, отложенное некой
металлической птицей-драконом - крутосваренное яичечко, которое статуя
Свободы обычно собирается облупить себе на завтрак. Серебристый, как
звездный свет, тупорылый, как мордашка морской свиньи, "Эйрстрим"
представлял собой продолговатую горошину, боб, колбасную шкурку, надутую
ртутью, малый дирижабль мягких форм, лимон (по форме, а не по своим