"Гарольд Роббинс. Парк-авеню 79" - читать интересную книгу автора

Не разлепляя век, я вяло подвинулся, освободив опоздавшим край скамьи,
но от второго толчка все же открыл глаза.
В начале ряда топтались две женщины - наверное, им мешали пройти мои
ноги. Пришлось поджать колени.
Старшая почти не задержалась в сознании - тусклые серые, точно
запыленные волосы, блеклое унылое лицо. Невнятно бормоча какие-то
извинения, она протиснулась мимо меня и тяжело опустилась на скамью. В
общем, эта неинтересная увядшая женщина не заслуживала и капли внимания, но
ее дочь... Мое сердце оборвалось.
В этой девушке поражало все: тяжелые, тускло мерцающие золотистые
волосы, растянутый в полуулыбке яркий рот с изящно очерченными губами и
прекрасными зубами, высокие нежные скулы, подведенные коричневым карандашом
веки и даже тонкий прямой носик с широковатыми ноздрями.
А глаза! Ее глаза - особая тема. Широко расставленные, золотисто-карие
с зелеными искорками вокруг зрачков. Огромные, умные, теплые, они
притягивали к себе, манили, лишали рассудка - раз и навсегда. Я поймал
летящий взгляд, но ничего не разглядел в его таинственной глубине. В
отличие от голубых, карие глаза невозможно читать, словно раскрытую книгу -
мешает непроницаемый барьер темноты.
Пробираясь вдоль ряда, девушка будто бы случайно, дотронулась ногой до
моего колена, и от этого прикосновения в тело впились тысячи мелких горячих
иголок. Помню свое недоумение: почему достаточно полная женщина сумела
протиснуться, не задев меня, а ее тоненькая дочь - нет? Тогда я ответа не
нашел. Девушка скромно потупила глаза и чуть слышно выдавала дрожащим от
смеха голосом: "Извините".
Мой неловкий ответ затерялся в шелесте одежды и скрипе - прихожане
опускались на колени. С той минуты я ничего не видел, кроме этой девушки.
Вот она встала на колени рядом со мной, сложила перед собой тонкие
руки и замерла в смиренной мольбе. Хлопчатобумажное платье легко обтягивало
изгибы хрупкого тела. Подмышкой ткань намокла и потемнела, распространяя
приятный терпкий аромат. Бок о бок с дочерью молилась ее мать. Она уронила
голову на тяжелые руки и все повторяла, повторяла какие-то слова, но
несмотря на мои старания, ни одного из них так и не удалось разобрать. В
конце концов я догадался, что женщина обращается к Богу на неизвестном мне
языке. Позже выяснилось: то был польский язык.
Я взял себя в руки и, зажмурившись, стал вспоминать молитву. Через
некоторое время это почти удалось, однако шелест платья и мягкое
прикосновение ее бедра к моему мгновенно развеяло благочестивые мысли.
Я встрепенулся, скосил глаза на соседку - она с головой ушла в молитву
и, похоже, ничего не заметила. Стоило мне, однако, чуть-чуть отодвинуться,
как девушка немедленно придвинулась, причем сделала это словно бы случайно:
не открывая глаз и не повернув головы.
Дальше двигаться было некуда. Я застыл на самом краю ряда, рискуя
каждую минуту вывалиться в проход, и снова попытался вникнуть в слово
Божье. Безуспешно! Рядом со мной резвился дьявол.
Служба закончилась, прихожане с кряхтением начали подниматься с колен.
Только теперь, поборов робость, я осмелился заглянуть в ее лицо. Однако
девушка обо мне забыла и что-то заинтересованно рассматривала прямо перед
собой. Стоило мне, однако, шагнуть к проходу, как она заторопилась и
попыталась протиснуться вперед. Мы столкнулись. Чтобы ей не мешать, я