"Леонид Утесов" - читать интересную книгу автора (Гейзер Матвей Моисеевич)

Глава первая «РОДИТЬСЯ Я МОГ ТОЛЬКО В ОДЕССЕ…»

Бесплатный театр

В декабре 1995-го мы с Борисом Сергеевичем Бруновым пришли к вдове Утёсова Антонине Ревельс по случаю издания ее книги «Рядом с Утёсовым».

— А знаете ли вы, — неожиданно спросил меня Брунов, — что Леонид Осипович очень любил говорить на еврейском? Но не на древнем, а на том, на каком говорят в Одессе.

— На идише, — уточнила Антонина Сергеевна.

— Верно, на идише. И такая случилась история. К Утёсову пришли журналист, кажется из Аргентины, и переводчик. Иногда переводчик совмещает профессии. — Борис Сергеевич лукаво улыбнулся. — Так вот, организаторы этой встречи ошиблись. Они почему-то решили, что журналист из Аргентины говорит по-английски, и дали соответствующего переводчика. Оказалось, иностранец плохо знал английский, и беседа с Утёсовым едва не сорвалась. Но произошло чудо: Леонид Осипович и гость из Аргентины (предки его были из Одессы) нашли общий язык — идиш. Рассказывают, что переводчика чуть кондрашка не хватила. Тем временем журналист рассказал Леониду Осиповичу, что предки его из Одессы и уехали оттуда в Аргентину вскоре после погрома 1905 года. Поведал он и о том, что в Буэнос-Айресе существует одесское землячество. Рассказал, что частой их гостьей была знаменитая одесситка, актриса Иза Кремер. Услышав это, Леонид Осипович заметил, что в молодости хорошо знал эту актрису, не однажды выступал с ней на одной сцене. А вот встретиться с ней в Москве, когда так ее ждали все московские одесситы, не довелось — она умерла незадолго до намеченной поездки. И с грустью добавил: «Такие люди, как я и Иза Кремер, могли родиться только в Одессе».

Услышав этот рассказ Брунова, я подумал вот о чем. Если бы Иосиф Давыдович Кобзон родился не в Днепропетровске, а где-нибудь еще, он все равно стал бы тем же Кобзоном, которого мы знаем сегодня. А Утёсов не раз говорил и иисал: «Родиться я мог только в Одессе». И обосновывал эту мысль так: «Мне и не надо было ходить в театр. Он был вокруг меня. Всюду. Бесплатный — веселый и своеобразный. Театр оперный, драматический, всякие другие — не в счет. Там — за деньги. Нет, другой — подлинная жизнь: театр, где непрерывно идет одна пьеса — человеческая комедия. И она звучит подчас трагически».

И еще он писал: «Кажется, что в Одессе все дети учатся играть на скрипке… Каждый папа мечтал, чтоб его сын стал знаменитостью. Некоторые даже и не интересовались, есть ли музыкальные способности у их мальчиков.

— Зачем вы хотите учить своего сына музыке? У него нет слуха! — говорили такому папе.

— А зачем ему слух? Он же не будет слушать, он будет сам играть».

Как здесь не вспомнить знаменитый в шестидесятые годы анекдот, заканчивающийся словами: «Чукча не читатель, чукча — писатель…»

Не раз Леонид Осипович отмечал, что в его выступлениях главное — смех: «Он был моей целью. И моим удовольствием. И моей наградой. И моей оценкой. Что ж, смех на эстраде — это не так мало. Хотя с сегодняшней моей точки зрения он не исчерпывает всех достоинств номера. Смех на эстраде — дело вообще сложное. А в Одессе, городе острословов, где самый простой разговор на рынке или в трамвае превращается в дуэль на репликах, — особенно. Это поражает всех, кто бы ни столкнулся с Одессой».

* * *

Одна из любимых песен, исполняемых Утёсовым, — «У Черного моря». Создали ее два одессита — Семен Кирсанов и Модест Табачников, — но путевку в жизнь ей дал третий, Леонид Утёсов. Начинается она со слов: «Есть город, который я вижу во сне…» Есть в ней и такая строфа:

Есть море, в котором я плыл и тонул, И на берег вытащен, к счастью. Есть воздух, который я в детстве вдохнул, И вдоволь не мог надышаться…

Песня эта стала любимой не только для Утёсова, а еще для многих. Волею случая ее полюбила и Лиля Юрьевна Брик. В конце 1950-х годов Семен Кирсанов подарил ей пластинку с записью этой песни — разумеется, в исполнении Утёсова. Когда немногим позже Леонид Осипович вместе со своим зятем Альбертом Генделыитейном оказался в гостях у Лили Брик на Николиной Горе, она призналась, что песня эта так понравилась ей и ее мужу Василию Катаняну, что они слушали ее целый день.

— Еще бы! Не песня вам понравилась, а воспоминания об Одессе, и конечно же вы вспомнили, как я увивался за вами тогда, в 1920 году… Признайтесь! Помните?

Лилия Брик сказала, что она никогда в жизни не была в Одессе.

— Были! Были! Вы же приезжали туда с этим — как его? — у вас с ним был роман, и останавливались вы в «Лондонской». Об этом говорила тогда вся Одесса!

— Да, действительно. И «Лондонскую» помню, и пляж, и как у вас сидели до утра, тоже вспомнила, а вот поклонника не помню.

Все стоявшие рядом расхохотались, а Леонид Осипович, дабы успокоить Брик и Катаняна, пообещал подарить им новый диск с песней «У Черного моря».

— Не ждать же, пока Кирсанов вам подарит новую пластинку. Этот босяк не ходит даже на заседания «Одеколонии». И что вы думаете, он действительно ездит в Одессу каждый год? Не верьте ему! Этот босяк после песни «Есть город…» ничего для меня не пишет, хотя я каждый раз прошу его об этом.

И Утёсов рассказал Брик и Катаняну о Семене Кирсанове, приехавшем в Москву совсем юным:

— Он все время торчал у меня. Его папа, добропорядочный одесский портной с Гаванной улицы, просил меня в письмах, чтобы я не дал его чаду сбиться с пути. Но не мне вам рассказывать, Лиля Юрьевна, какой была московская богема в двадцатых годах…

— Ну, он попал в Москве в хорошие руки, за ним кроме вас смотрел еще Маяковский. Володя сказал ему, что он должен любой ценой избавиться и от своего чудовищного акцента, и от дефектов речи. Володя попросил меня отвести его к логопеду. Я выполнила эту просьбу — познакомила его с моим родственником, который лечил и от заикания, и от других дефектов…

Утёсов заметил:

— И что, получилось как в старом анекдоте про попа и еврея?

— Вовсе нет, мой родственник его вылечил полностью.

И чуть задумавшись, Лиля Брик сказала:

— Как же страстно любите вы, одесситы, свой город…

На что Василий Абгарович Катанян со свойственным ему юмором заметил: «Лиля Юрьевна, они специально уезжают из Одессы, чтобы петь о ней…»

* * *

Свободу, впитанную с детства в Одессе, свободу, идущую еще от Пушкина, Утёсов нес в себе всю жизнь и щедро дарил людям в самые суровые и тиранические времена. Он вправе был произнести слова: «Я песне отдал всё сполна». И не только песне, но и многим миллионам слушателей. А раз так, то свой «памятник нерукотворный» он воздвиг на века. И памятник, установленный Утёсову в Одессе, в городском саду — лишь подтверждение этих слов. Леонид Осипович сидит на скамеечке, а рядом свободное место, и каждый, кто хочет — а хотят почти все, — может посидеть рядом с ним, побеседовать, спеть любимую его песню. Да, Утёсов не мог родиться в другом городе. Только в Одессе…