"Наталья Резанова. Последние Каролинги - 2 (Прод.романа А.Говорова 'Последние Каролинги')" - читать интересную книгу автора

темноте - привык за время бродяжьей и разбойничьей жизни. Он искал... если
бы он сам мог определить, что он искал! По крайней мере, он должен был
увидеть то самое место.
Только по ивняку и зарослям бузины он его и узнал. Ничего здесь не
осталось. Обломки плотины затянуло илом, занесло песком, пепел от мельницы и
хижины его владельца давно разнес ветер.
И все же - он был уверен - именно здесь четыре года назад, может быть,
день в день, прокатившись по лесу, остановилась императорская охота, чтобы
найти себе новое развлечение. Все закрутилось перед глазами в дикой пляске -
императрица с золотыми волосами, выпевающая свою злобную литанию,
придворные, доезжачие, священники, старик с окровавленным лицом, девочка в
посконной рубахе, мечущаяся у костра из горящих книг... нет. Нет. Сейчас не
время для подобных воспоминаний. Это уже было. Потом.
Он спрыгнул с коня и повел его за собой в поводу. Внезапно что-то
хрустнуло под ногой. Он нагнулся и отскочил, как ужаленный. Сапог его
наступил на человеческий череп. Против воли он ощутил, как его колотит.
Господи, неужели еще и это? Мало убить по незнанию родного отца, нужно еще и
попрать ногой его кости? Усилием воли он подавил в себе дрожь и поднял
череп, взглянул в его пустые глазницы. Кость была совершенно бела и уже
покрывалась известковой коркой. Эд знал, что это значит. Череп был слишком
стар и не мог принадлежать Одвину.
Потом он смутно вспомнил скелет, болтавшийся под потолком в хижине
мельника, и который он сам же во время всеобщего погрома разнес на куски.
А это означало - хижина мельника была здесь. А также - никто после сюда
не возвращался и ничего не трогал.
Он отбросил череп и вытащил из ножен меч.

Копал он долго. Хотя единственным свидетельством в пользу этих трудов
были вопли Кочерыжки о том, что у мельника-колдуна имелся погреб, в котором
наверняка было кое-что припрятано. И это при том, что усопший смертью
неправедной аббат врал гораздо чаще, чем молился, а в доме мельника уж точно
ни разу в жизни не бывал. Но он чувствовал какое-то злобное, ни с чем не
сравнимое удовольствие от того, что благородное лезвие родового меча ( чьего
рода, кто объяснит?) заменяло простой заступ или лопату. Вытирал пот со лба
и вновь вонзал Санктиль в сырую черную землю. Он действовал уже бездумно и
мог бы работать так до самого рассвета, пока меч не ударился о что-то
твердое.
Он соскреб полосу дерна, наросшую здесь за четыре года - обнаружились
остатки обгорелых досок и оплавленная с них глина, расшвырял это, как в
лихорадке. А под грудой мусора, в который превратились остатки жилья,
некогда опрятного и уютного - крышка, - не такая, как пол, оттого, видно, и
не сгорела - доски прочные, не иначе, дубовые, соединенные бронзовыми
скрепами. Кольцо на крышке погреба, однако, проржавело вконец, и когда он
схватился за него, отвалилось, осыпаясь рыжей трухой.
Тогда он подцепил крышку мечом, как рычагом, и нажал, что было сил.
Крышка сначала подавалась неохотно, натужно, а потом отошла, и он отпихнул
ее в сторону. Открылся черный провал, более темный, чем ночь, что обступала
его.
Уж не в свою ли могилу заглядываешь, Эд, король Нейстрии? Если его и
можно было чем-то запугать, то только не этим. Однако здесь на собственное