ЛОШАДИНАЯ НАУКА

Первый бой Григория Мелехова… 12-й Донской казачий полк на плечах неприятеля врывается в приграничный галицийский городок. Австрийские пехотинцы разбегаются по улицам предместья. "Григорий шашкой плашмя ударил коня. Тот, заломив шею, понес вдоль улицы" (I, 3, 5).

Вроде бы, все как надо… Тем не менее уже в первом книжном издании (1929) фраза подверглась переделке и стала выглядеть так:

"Тот, заломив шею, понес его вдоль улицы".

30-е годы - новые новости: "Тот, заломив шею, понес его по улице".

Зачем? Ведь какая, собственно, разница: "вдоль улицы" или "по улице"?

Да все просто - прежнее "вдоль" столкнулось с переделанным началом следующей фразы. Раньше было: "Над железной решеткой сада, качаясь, обеспамятев, бежал австриец без винтовки, с кепи, зажатым в кулаке".

А в 30-е годы стало так: "Вдоль железной решетки сада…"

Понятно, что получившееся повторение - "…вдоль улицы. Вдоль железной решетки…" - взыскательного мастера не удовлетворило, и пришлось с одним "вдоль" расстаться. С тех пор читается так: "…понес его по улице. Вдоль железной решетки сада, качаясь…".

Ну вот - с 30-ми годами разобрались… Но что заставило уже в 1929 году придираться к вполне приличной фразе?

Только одно - Шолохов не знал одного конкретного и совершенно специфического значения глагола "нести" - "лошади несут" - "понесли, взбесились и помчали" (Даль "1881", II, 537).

Так вот, "понес" - это, понятно, форма совершенного вида глагола "нести", но в значении, отличном от обычного, - не "таскать", а "взбеситься и помчаться".

Конь Григория понес - будучи ударен плоской стороной шашки.

Не поняв этого, Шолохов уж и вовсе растерялся, столкнувшись на той же странице с фразой:

"Конь прыгнул, всхрапнув, понес Григория на средину улицу".

То, что эта фраза произвела на Шолохова сильное впечатление, подтверждается первоначальной правкой, внесенной в предыдущий пассаж. Правка эта полностью ориентирована на последующую фразу:

"…понес Григория на средину улицы"

"…понес его вдоль улицы"

Мало того, через фразу скачет еще одна лошадь и опять что-то тащит:

"Мимо Григория вспененная лошадь протащила мертвого казака, и лошадь несла, мотая избитое оголенное тело по камням".

Так вот, эта фраза никаким изменениям не подверглась, а зря - именно в данной фразе мы встречаем глагол "нести" в том самом, недоступном Шолохову значении. Он-то решил, что лошадь несет мертвое тело, а дело обстоит совсем иначе. Тело лошадь "протащила", а "несет" она не тело, а себя самое - т. е. "понесла, взбесилась и помчала".

То, что лошадь обезумела, ясно из того, что она "вспененная". Лошадь-то никто не погоняет - всадник мертв, значит, мчится она по собственной воле, гонимая страхом перед висящим в стремени трупом.

Зато две другие фразы Шолохов мучил беспрестанно:

Было: "понес вдоль улицы" - стало: "понес его вдоль улицы", и наконец: "понес его по улице".

Было: "понес Григория на средину улицы" - стало: "вынес Григория на середину улицы".

Но ведь на лошадей в этой главе возложена вовсе не транспортная функция - они лишь завершающий мазок картины всеобщего безумия. Безумен Григорий - "Распаленный безумием, творившимся кругом, занес шашку" над головой австрийца… Безумен австриец - бежал "обеспамятев"… Безумны лошади - несут…

А Шолохову ноша оказалась не по силам…

Ну, ладно - ну, не справился… И что же из этого следует?

Да, в общем-то, все: язык Шолохова - это не язык автора. А раз автор романа и Шолохов говорят на разных языках, то мы имеем дело с двумя разными людьми.