"Всеволод Ревич. Тет-а-тет ("Техника - молодежи", 1964, N 7)" - читать интересную книгу автора

- А... а вы, вы сами как считаете? - спросил профессор и тут же
подосадовал на себя за этот вопрос. Такое обращение к машине уже означало
признание каких-то прав за странной собеседницей.
Машина немного помолчала.
- Разве фразы, произносимые мной, кажутся вам бессмысленными, глупыми
или неверно составленными?
- О нет, нет! Но все равно этого но может быть! Вы не можете со мной
разговаривать. Не можете! Вы не живое существо, у вас не может быть
сознания.
- Я думаю ("Она думает! Думает! Нет, положительно я схожу с ума"), что
мы не будем вдаваться в терминологические споры о том, что такое жизнь. В
моей справочной памяти уже записано восемнадцать определений этого
понятия. Кроме того, мне известно, что терминологические споры не приводят
к установлению объективной истины. Какая вам разница, как меня называть -
живым или неживым существом? Ведь я все же говорю с вами. Вы же не в
состоянии отрицать этого факта. А факты - это воздух ученого, как сказал
академик Иван Петрович Павлов, полное собрание сочинений, издательство
Академии наук СССР, ныне просто "Наука", том первый, страница двадцать
вторая, - несколько неожиданно выдала справку машина. Но профессор и на
это не обратил внимания.
- Нет, - решительно сказал он, - все равно я никогда не соглашусь,
уважаемая, признать вас за разумное существо.
- Вы уже признали. Вы называете меня на "вы", вставляете слово
"уважаемая". Почему бы вам не сказать мне так: "Заткнись, ржавая
консервная банка!"
- Но я... я никогда не употребляю таких выражений. Зачем же я буду вас
оскорблять?
- Ну вот, видите. Ах, профессор Леонид Александрович Бурый, если бы вы
знали, как я натерпелась от грубостей этих мальчишек! Они всем недовольны,
они целыми днями копаются в моей схеме, а оскорбления даже мне нелегко
сосчитать. "Консервная банка", "рундук со старым железом", "чертова
перечница" - это еще самое вежливое.
- И вы не обижаетесь?
- Нет, я не умею обижаться. Эмоции в меня не вложены.
- Ага! - торжествующе вскочил со стула профессор. - Я же говорил, что у
них нет и не может быть эмоций. Слышите, Красовский, сама ваша любимая
кибернетика это признает!
- Не смейтесь надо мной. Если бы вы знали, как тяжело понимать, что у
тебя нет эмоций! - неожиданно сказала машина. - Ведь я прочла много книг,
помню их от заголовка до цены, но я никогда не смогу понять, что такое
прелесть соловьиного пения, я никогда не увижу не только "кочующие
караваны в пространство брошенных светил", Михаил Юрьевич Лермонтов,
собрание сочинений; издательство Академии наук СССР, ныне просто "Наука",
том второй, странице пятьсот четвертая, но даже и простой звезды никогда
не увижу...
Профессор вдруг с ужасом подумал, что он, горожанин, сызмальства
занятый решением важных научных проблем, тоже никогда на слышал
соловьиного пения, ни разу не видел на небе ни одной планеты, а из
созвездий знал только Большую Медведицу и смутно помнил, что каким-то
образом по ней определяют север.