"Джон Рэтклиф. Роковой бриллиант дома Романовых (Курьер царицы) " - читать интересную книгу автора

руки царя. Но царь под надежной охраной в Тобольске.
"Что за глупости? - думает Петр-Владимир. - Какое нам дело до царя? Мы
хотим овладеть городом... Овладеть Россией!"
- Жду вашего ответа, ваше сиятельство, - с легким нетерпением говорит
капитан.
"И не думаю даже об ответе", хочет сказать Петр-Владимир. Но чей-то
сладкий голос нашептывает ему в ухо:
- Разве князь Сулковский хочет, чтобы подумали, что он боится
революционного военного министра?
- А ты, Ольга? - отвечает он.
- Я? - Она смеется. - В моей семье слово "страх" никогда и никем не
произносилось.
Страсти, терзавшие Петра-Владимира, внезапно возбудили в нем
сладострастное желание видеть кровь. Все равно как. Он чувствует, слышит,
что будет кровь, где-нибудь. Это какое-то опьянение. У него предчувствие,
как будто неведомая великая судьба уносит его на своих крыльях на
неслыханную высоту.
Этому не следовало противиться.
- Я иду, - небрежно роняет он.
Этой манеры кусать губы княгиня Ольга не наблюдала за своим мужем. Она
внимательно поглядела на него. Ей кое-что бросилось в глаза. Но ей в голову
не приходит и тень подозрения, что этот человек не Владимир.
- Иди! - коротко замечает она.
Он целует ее руку, как привык это делать на сцене.
Тяжелыми шагами, как человек, подталкиваемый судьбой, он уходит.
- Я отделалась от него, - думает, облегченно вздыхая, княгиня. - Что он
мне? Он хочет силой! А, как я ненавижу его! Он трус. Он комедиант. Да, он
комедиант.


* * *

В рабочем кабинете Петра-Владимира ожидает дворецкий, который теперь
надел черный фрак.
- Ваше сиятельство приказали подать мундир.
Петр, удивленно подняв брови, смотрит на неподвижного настоящего
офицера. "Я ничего не приказывал, - думает он: - Но здесь, очевидно, до сих
пор прислуга всегда распоряжалась за своего господина. Так, вероятно,
творилась мировая история."
Через 10 минут он успел облачиться в генеральскую форму. Он посмотрел
на себя в зеркало. Камердинер стоит обиженный за дверьми. Петр выставил его
за дверь. "Если бы он только видел, какое белье я ношу! - подумал он. -
Нужно принять еще немало мер, чтобы обеспечить себя от опасности быть
разоблаченным".
Но когда он еще раз взглянул в зеркало, то испуганно отскочил назад. На
него неподвижно глядело залитое кровью, распухшее лицо с широко раскрытыми
глазами. Эти глаза вырастают, становятся большими, как мельничные колеса,
неподвижно глядят на него и обвиняют его.
- Дмитрий! - кричит Непомнящий. - Дмитрий Тихорецкий! Что я наделал?
Застрелил товарища, друга, прямо в лицо! Ради этой женщины...