"Федор Михайлович Решетников. Горнозаводские люди (Рассказ полесовщика)" - читать интересную книгу автора

рядом, по другим делянкам, были другие сторожа: мой отец и еще двое наших
соседей. У каждого из нас был балаган, а на дороге кордон, где жили двое
полесовщиков - один старший, другой младший, - и заезжали объездчики,
которые наблюдали только за нами и объезжали лес. Лесничий к нам ездил раз в
месяц и драл нас всех за то, что находил лес вырубленным. Помощник его да
подлесничие ездили каждую неделю; но их полесовщики поили водкой и давали им
денег. Жизнь в лесу была хорошая: ходи либо лежи, только скучновато, и
ответственность большая. На кордоне было лучше наших балаганов, потому,
значит, что там изба была устроена с полатями, печью, и окно настоящее было.
Полесовщики редко выходили на дорогу, а сидели в избушке или спали, и оттого
порубщики часто провозили лес. Объездчики были нашими начальниками, но им
давали денег. Я был тогда молод, но бойкий парень. Как только услышу, кто-то
рубит лес, сейчас в лес, и топор с ружьем возьму с собой. Поймаю порубщика,
обрублю оглобли и закричу кого-нибудь. Придет другой сторож с ружьем, станет
просить денег; тот не даст, мы его скрутим и отдадим на руки объездчикам. За
это мне давали награды, и как я часто ловил, то лесничий со мной был ласков
и часто брал к себе в денщики. В лесу скучно было. Ходишь-ходишь, дровец
порубишь, выстрелишь в белку или в птицу какую. Зверей у нас не было, а птиц
было мало, только рябки. В лесу я познакомился с полесовщиком Степаном
Ермолаичем. Славный он был человек, седой уже, весельчак такой. Как начнет
рассказывать что-нибудь, только знай слушай. Он все книжки разные читал,
светские и духовные. Захотелось больно мне выучиться грамоте от него. До
этой поры я ни аза в глаза не знал. А просить его мне казалось стыдно, что
такой большой я, а читать не умею. Думал я: где уж мне выучиться, коли отец
не знает грамоте. А почему он не знает? Отчего все сторожа спрашивают у
Степана Ермолаича: это как, а это почему? Видно, грамота больно тяжка...
Прихожу я однажды в избу. Степан Ермолаич сидит в очках с медной
оправой и читает житие святых. Его слушают человека три.
- Что, скучно, братан? - спросил он меня.
- Скучно, дедушка.
- Плохо.
- Ты о чем читаешь?
- Да как святая Екатерина мучилась.- И стал он мне рассказывать, как
она мучилась.
В это время я не утерпел и сказал:
- Как бы это мне научиться да все знать?
- Научиться можно, а все знать нельзя.
- Нет, уж мне не научиться.
- Только прилежание имей - выучишься. Я сам на двадцать первом году
выучился.
- Научи меня, дедушка!
- Ладно.
Ну, и стал он учить меня так. Взял какую-то книжечку и стал показывать
буквы и говорит: вот смотри, как эта буква напечатана, а эта вот иначе, тут
опять так. Вот, к примеру, возьмем: "изба". Вот тебе и, вот земля, вот буки,
вот аз. Потом рассказал мне, сколько у нас букв всех, пересчитал и мне велел
запомнить. Часа три он мне толковал азбуку без книги. Я половину запомнил;
как пошел к своему балагану, все твердил: аз, буки... а как лег спать, все
перезабыл. Ночью я то и дело просыпался, так у меня и вертелись на языке аз
да буки. Когда пробудился, половину вспомнил и стал отыскивать в книге.