"Федор Михайлович Решетников. Горнозаводские люди (Рассказ полесовщика)" - читать интересную книгу автора

города и жил в нем по неделе, а другую жил дома, что-нибудь работал на себя,
шил матери да сестре ботинки, кое-кому сапоги, и на эти деньги мать покупала
ситца себе да сестрам. Только в люди отец мало шил сапогов, потому, значит,
худо шил, а больше починивал.
Братья Гаврило и Петр были взяты на золотые прииски, а брат Павел и
сестра Марья умерли. В доме у нас свободнее стало, только отец провианта
стал меньше получать, да и этот не весь отдавали: все обсчитывали.
У отца бал покос. Летом, в страду, он гнал нас всех на покос и давал
там по литовке. Любо было мне косить траву. Машешь литовкой направо да
налево и смотришь, как отец ловко да бойко косит и ругает нас, что мы
литовки тупим о кочки да деревья. На тринадцатом году я ногу порезал
литовкой, и теперь она болит к ненастью... Сена у нас много накашивалось, и
мы лишнее продавали в город.
Братьев Семена и Тимофея взяли тоже в работу на пятнадцатом году. Они
до осемнадцатилетнего возраста кучонки жгли, а на осемнадцатом году Семена
сделали лесным сторожем в той же дистанции, где был и отец, и он скоро
женился, а Тимофея послали тоже сторожем верст за тридцать и там отвели ему
землю для дома и дали покос, и он тоже женился. Сестра Агафья ушла в стряпки
и вышла замуж за кучера, а на Пелагее женился полесовщик Емельян Сидоров. В
нашем доме остались только мать с отцом да Семен с женой и я. Подумаешь это:
куда делась такая семья? Давно ли, пяти годов нет, в одной избе жило
одиннадцать человек, а теперь всего-навсего пятеро... От Семена опять пошли
дети, опять стали прибывать новые люди, опять началась возня...
На шестнадцатом году я уже хороший был работник отцу. Заставит он меня
дров нарубить - живо нарублю, складу в телегу, увяжу и домой привезу. Едем
мы с ним домой, увидит он большое да широкое дерево и говорит:
"Ну-ко, Иван, свали это дерево! А я вот то!.." Ну, и срубим и домой
привезем. На семнадцатом году меня заставили кучонки жечь. Нарублю я дров,
складу их в кучу, обсыплю землей, а для дыма отверстие сделаю и зажгу
внутри. Прогорит это часа два, я взойду на кучонку и давай топтать. От этих
дров только угли оставались. Угли эти возили на фабрику. Не нравилась мне
эта работа; выпросил отец меня у начальства в лесные сторожа. Сначала меня
не заставляли стеречь лес, а заставляли рубить дрова на лесничего да в
казну. За это я получал на себя по два пуда провианта и несколько копеек в
месяц жалованья. Стал я ходить с отцом по лесу и учиться службе. Обязанность
отца была легкая: он ходил по своей грани или спал в балагане - и редко
ловил порубщиков, потому что в его стороне порубщиков было мало. Порубщики
были люди бедные, наши же городские жители - мастеровые; были и такие,
которые промышляли себе деньги воровским лесом. Эти люди знали отца вдоль и
поперек и рубили лес в том месте, где они надеялись уехать так, что их не
поймают. Да и сам отец попустился следить за порубщиками. Он и по лесу ходил
редко, а больше спал, и если заслышит, что кто рубит лес, да кажется, что
далеко,- не пойдет, а если близко да днем - он пойдет со мной в лес; там его
поколотят, и мне достанется, и мы без всего уйдем назад; а другие сторожа
были далеко. А если порубщик был трус, отец брал деньги и пропивал их. Он
говорил в это время: "Слава богу, послужил. Пора бы и на спокой, да года не
выслужил. Денег мне теперь не надо: сыновья накормят..." Было у него ружье
казенное, да оно без употребления висело в балагане. И стал я справлять
службу такую же, как и отец. Лес был разделен на площади, и мне назначено
было ходить по одной делянке, на грани по восточной стороне, верст на пять;