"Алексей Ремизов. Мартын Задека (собрание произведений в жанре снов)" - читать интересную книгу автора

От Пифагора перехожу к "Слову", о тайне слова, Тигр внимательно следит
за моими мыслями, по его глазам замечаю.
"Слово возбуждает дух, от слова умиляется сердце и яснеет ум. Но тайнее
тайны слова - тайна слуха к слову. Слово беззвучно, звучит только по чувству
кто его произносит и по чувству того, к кому обращено: не любить - не
слышать, любить услышать, даже больше чем будет сказано. В начале было
слово, нет, в начале было чувство - расположение к слову: без твоего чувства
никогда не прозвучит слово - оно и самое высокое и самое громкое и самое
сокровенное останется безразличным знаком, а если перевести на литературу,
"ничего не понимаем".
Тигр качнулся, и лапы его пригнулись.
"Оживает!" подумал я.
И выхожу - "дверей не буду затворять, я сейчас!"
Слякотно как осенью. Ветром наносило на тротуар желтые листья. Пустынно
и тоскливо, как на выставке собак.
Ни ветер, ни листья, живые человеческие губы, вздрагивая, мне внятно
повторяли:

"Буду я тоской томиться..."

Тигр по-прежнему стоял в головах, но голова его была глубоко наклонена.
И я хожу по комнате и чувствую, что и не глядя, он следит за мной.
"От любимого человека, продолжаю свою мысль, слово звучит совсем по
другому и никогда не дойдет слово от нелюбимого".
И я выхожу к Блоку.
Комната в коврах и вся заставлена. Едва я пробрался к столу. Блок, не
отрываясь, пишет: "Сам сказал".
Я говорю ему о моем Тигре: "оживает, и что нам делать".
"Потускнеет"! говорит Блок и поспешно свертывает рукопись уходить.
"И что же осталось, говорю, от гармонии чисел и музыки небесных сфер?"
"Пифагоровы штаны", ответил, не обертываясь, Блок.
Стемнело. Или и всегда было темно, но только я сейчас так отчетливо
понял всю мою темь.
Окно без занавесей - пустые глаза. И два зеленые огонька мне сверкают
из тьмы.
Шопотом я покликал Блока и, не оглядываясь, тихонько вышел в коридор.
И у меня такое чувство, лучше было бы пропасть, эти глаза - истомили.

"Буду я тоской томиться..."

- звучит мне и во мне переговаривает.
По стенке пробирается кто-то, лица не вижу. Я коснулся до него рукой;
шершавый.
"Не видали ли, говорю, Блока, сидел у меня с Пифагором?"
И тот, тряся лохмами, озирается, точно хочет сказать, что он не Блок и
вовсе не Пифагор. И еще чьи-то руки и лохматая спина и не одна - как винные
ягоды нанизаны, руками по стенке.
"Куда вы, говорю, там нет никого!"
И не могу понять, как они могли войти в дом, дверь заперта, или их
впустил Блок.