"Три товарища (обложка книги) " - читать интересную книгу автора

возможно, навестит кузина и что поэтому мне хотелось бы обставить свою комнату
поуютнее. Она так расхохоталась, что грудь ее заходила ходуном.
- Кузина, - повторила она презрительно. - И когда придет эта кузина?
- Еще неизвестно, придет ли она, - сказал я, - но если она придет, то,
разумеется, рано... Рано вечером, к ужину. Между прочим, фрау Залевски,
почему, собственно не должно быть на свете кузин?
- Бывают, конечно, - ответила она, - но для них не одалживают кресла.
- А я вот одалживаю, - сказал я твердо, - во мне очень развиты родственные
чувства.
- Как бы не так! Все вы ветрогоны. Все как один, Можете взять парчовые
кресла. В гостиную поставите пока красные плюшевые.
- Благодарю. Завтра принесу всё обратно. И ковер тоже. - Ковер? - Она
повернулась. - Кто здесь сказал хоть слово о ковре?
- Я. И вы тоже. Вот только сейчас.
Она возмущенно смотрела на меня.
- Без него нельзя, - сказал я. - Ведь кресла стоят па нем.
- Господин Локамп! - величественно произнесла фрау Залевски. - Не заходите
слишком далеко! Умеренность во всем, как говаривал покойный Залевски.
Следовало бы и вам усвоить это.
Я знал, что покойный Залевски, несмотря на этот девиз, однажды напился так,
что умер. Его жена часто сама рассказывала мне о его смерти. Но дело было не в
этом. Она пользовалась своим мужем, как иные люди библией, - для цитирования.
И чем дольше он лежал в гробу, тем чаще она вспоминала его изречения. Теперь
он годился уже на все случаи, - как и библия.

x x x

Я прибирал свою комнату и украшал ее. Днем я созвонился с Патрицией
Хольман. Она болела, и я не видел ее почти неделю. Мы условились встретиться в
восемь часов; я предложил ей поужинать у меня, а потом пойти в кино.
Парчовые кресла и ковер казались мне роскошными, но освещение портило всё.
Рядом со мной жили супруги Хассе. Я постучал к ним, чтобы попросить настольную
лампу. Усталая фрау Хассе сидела у окна. Мужа еще не было. Опасаясь
увольнения, он каждый день добровольно пересиживал час-другой на работе. Его
жена чем-то напоминала больную птицу. Сквозь ее расплывшиеся стареющие черты
всё еще проступало нежное лицо ребенка, разочарованного и печального.
Я изложил свою просьбу. Она оживилась и подала мне лампу.
- Да, - сказала она, вздыхая, - как подумаешь, что если бы в свое время...
Я знал эту историю. Речь шла о том, как сложилась бы ее судьба, не выйди
она за Хассе. Ту же историю я знал и в изложении самого Хассе. Речь шла
опять-таки о том, как бы сложилась его судьба, останься он холостяком.
Вероятно, это была самая распространенная история в мире. И самая безнадежная.
Я послушал ее с минутку, сказал несколько ничего не значащих фраз и направился
к Эрне Бениг, чтобы взять у нее патефон.
Фрау Хассе говорила об Эрне лишь как об "особе, живущей рядом". Она
презирала ее, потому что завидовала. Я же относился к ней довольно хорошо.
Эрна не строила себе никаких иллюзий и знала, что надо держаться покрепче за
жизнь, чтобы урвать хоть немного от так называемого счастья. Она знала также,
что за него приходится платить двойной и тройной ценой. Счастье - самая
неопределенная и дорогостоящая вещь на свете.