"Три товарища (обложка книги) " - читать интересную книгу автора

- Нет, не патефон. Его слабость - хоровое пение! Никаких танцев, никакой
классической музыки - только хоры: мужские, смешанные. Видите, сколько
пластинок? Всё сплошные хоры. Смотрите, вот он опять идет к нам.
- Вкусно? - спросил Альфонс.
- Как дома у мамы, - ответил я.
- И даме понравилось?
- В жизни не ела таких отбивных, - смело заявила дама.
Альфонс удовлетворенно кивнул:
- Сыграю вам сейчас новую пластинку. Вот удивитесь! Он подошел к патефону.
Послышалось шипение иглы, и зал огласился звуками могучего мужского хора.
Мощные голоса исполняли "Лесное молчание". Это было чертовски громкое
молчание.
С первого же такта все умолкли. Альфонс мог стать опасным, если кто-нибудь
не выказывал благоговения перед его хорами. Он стоял у стойки, упираясь в нее
своими волосатыми руками. Музыка преображала его лицо. Он становился
мечтательным - насколько может быть мечтательной горилла. Хоровое пение
производило на него неописуемое впечатление. Слушая, он становился кротким,
как новорожденная лань. Если в разгар какой-нибудь потасовки вдруг раздавались
звуки мужского хора, Альфонс, как по мановению волшебной палочки, переставал
драться, вслушивался и сразу же готов был идти на мировую. Прежде, когда он
был более вспыльчив, жена постоянно держала наготове его любимые пластинки.
Если дело принимало опасный оборот и он выходил из-за стойки с молотком в
руке, супруга быстро ставила мембрану с иглой на пластинку. Услышав пение,
Альфонс успокаивался, и рука с молотком опускалась. Теперь в этом уж не было
такой надобности, - Альфонс постарел, и страсти его поостыли, а жена его
умерла. Ее портрет, подаренный Фердинандом Грау, который имел здесь за это
даровой стол, висел над стойкой.
Пластинка кончилась. Альфонс подошел к нам.
- Чудесно, - сказал я.
- Особенно первый тенор, - добавила Патриция Хольман.
- Правильно, - заметил Альфонс, впервые оживившись, - вы в этом понимаете
толк! Первый тенор - высокий класс!
Мы простились с ним.
- Привет Готтфриду, - сказал он. - Пусть как-нибудь покажется.

x x x

Мы стояли на улице. Фонари перед домом бросали беспокойный свет на старое
ветвистое дерево, и тени бегали по его верхушке. На ветках уже зазеленел
легкий пушок, и сквозь неясный, мерцающий свет дерево казалось необыкновенно
высоким и могучим. Крона его терялась где-то в сумерках и, словно простертая
гигантская рука, в непомерной тоске тянулась к небу. Патриция слегка
поеживалась,
- Вам холодно? - спросил я.
Подняв плечи, она спрятала руки в рукава мехового жакета:
- Сейчас пройдет. Там было довольно жарко.
- Вы слишком легко одеты, - сказал я. - По вечерам еще холодно.
Она покачала головой:
- Не люблю тяжелую одежду. Хочется, чтобы стало, наконец, тепло. Не выношу
холода. Особенно в городе.