"Александр Рекемчук. Я пишу теперь совершенно иначе" - читать интересную книгу автора

это две мои новые книги. Я ведь давно ничего не писал. У меня был период
молчания, осознания всего того, что произошло со страной под названием
СССР... О Нагибине вещь выйдет в одной книге вместе с "Пиром в Одессе...", а
книга будет называться "Пир в Одессе после холеры", повести там будут две.
- Мне бы хотелось все-таки немножко вернуться к истокам. Меня всегда
чрезвычайно интересует, каким образом человек становится писателем. Чего ему
не живется? Работал бы инженером в Госплане, или сварщиком на ЗИЛе, или
хирургом в клинике. Так нет же, подавайте ему перо и бумагу, место на полке
между Толстым и Пушкиным, и вечность! Как вы, Александр Евсеевич, первый раз
что-то написали, зарифмовали что-то, был ли это просто импульс, или нечто
иное, в связи с чем, почему, для чего? Что такое для вас писательство, шире
могу спросить?
- Я писал стихи, как пишут мальчишки, видимо... Круг чтения, вы знаете,
в этом не сыграл никакой роли. Он был хаотичен, совершенно, потому что из
естественных вначале Пушкина, Лермонтова потом странным образом проявился
интерес к советским поэтам, таким, как Багрицкий, как Светлов, как Михаил
Голодный. Потом, уже в юности, как ко всем, пришли ко мне Блок, Пастернак,
пришла Ахматова, это все еще было в юные годы. Маяковский, конечно,
интересовал меня тоже. Но вы знаете, дальше меня больше ничего не
интересовало. В первом приближении, что ли, я очертил тот круг поэтов, на
котором я пытался проявить себя. Здесь для понимания существа дела важно
сказать следующее. И я, и Володя Солоухин по окончании военной службы (я
окончил артиллерийскую спецшколу в 1946 году, а он отслужил в полку
специального назначения), мы были демобилизованы, и еще накануне
демобилизации нас рекомендовали в Литературный институт имени Горького.
Рекомендовали нас Владимир Луговской и Павел Антокольский, который тоже знал
наши стихи и приходил в литобъединение. Так мы с Володей Солоухиным
оказались вместе на первом курсе Литературного института, как поэты. Вы
знаете, у кого мы в семинаре учились? Воспитанники Луговского и
Антокольского, мы оказались в семинаре Василия Васильевича Казина,
понимаете, как случилось, Юрий Александрович, и Женя Винокуров там же, и
другие очень хорошие поэты. Худого слова я о Казине не скажу. Он не ломал
нас, не мешал нам. Но понимаете, однажды до конца не понятным для меня
образом еще в раннюю пору поэтическую работы в Литературном институте, я
вдруг раньше Володи почувствовал, что у меня кончается поэтическое дыхание,
что это не мое. Начались метания, началось отчаянье. Я перешел в семинар
драматургии к Крону Александру Александровичу. Написал несколько пьес.
Что-то напечатано было, что-то нет, и только после этого я начал писать
прозу, причем опять-таки одновременно с Володей Солоухиным. Это было уже
начало пятидесятых годов. Мы в 1946 году поступили, я на год отстал, потому
что я уехал в Коми АССР... Кое-что из первых стихов я напечатал. Но до
книжки не дошел. Многотиражки, "Московский комсомолец", понимаете, какой был
праздник, когда я там напечатался. В 1951 году окончил институт Солоухин, а
я на год позже, потому что я перешел на заочку, я уже был связан с Севером.
И, стало быть, нас троих, Володю Солоухина, Володю Тендрякова и меня,
пригласили в "Огонек" внештатными корреспондентами. Это было очень кстати,
даже можно сказать, что нам несказанно повезло, ибо попасть в прессу было
тогда практически невозможно, и мы там работали. Так что проза началась с
"огоньковских" очерков. Хотя Тендряков, конечно, раньше - он же пришел как
прозаик в Литинститут. То есть, нам там поручали писать очерк на какую-то